Забавник - Сергей Малицкий

— А Сади? — прищурился Насьта. — Или зря я тогда на дудке играл, из пустоты его выкликал? Куда он пропал?

— Так ты веришь, что тот, кого сайды считают богом, тот, кто пролежал тысячи лет каменной глыбой, в тот самый день ожил и все еще бродит тропами Оветты? — удивился Марик. — Так ведь Ирунг говорил, что, если и отпустила Кессаа Сади, если вызволила его из камня, он на любую сторону мог уйти. Да хоть к престолу Единого! Сколько сотен лет он протомился недвижимо? Может, он прахом осыпался в тот же день. Дымом растаял! Чего ж он-то прячется тогда который год? Ему бы теперь во славе и почитании купаться!

— Дымом растаял? — хмыкнул Насьта. — Именно, что бродит тропами Оветты или сидит в укромном месте. Во славе и почитании купаться хорошо, пока ты каменным изваянием лежишь на постаменте, да пальцем шевельнуть не можешь, пока в твою честь гимны слагают. А стоит моргнуть, тут же сомневающиеся отыщутся. Вот именно то, что о Сади ни слуху ни духу, и убеждает меня в том, что мудрость он свою пока не растерял!

— Если еще жив, — уточнил Марик.

— Конечно, — согласился Насьта. — Ох, парень, смотри-ка, ты еще до сорока не добрался, а мы уж с тобой серьезные разговоры перекатывать начали. Теперь послушай вот о чем. Не только Анхель меня к тебе сюда отправлял. Мы вот с тобой слова, что словно сами по себе на руках Кессаа иссекались, вспомнили. А помнишь похожие надписи у тебя на руке? Такая же и у меня появилась месяц назад. И написано там было одно слово: Рич!

— Покажи! — подался вперед Марик.

— Так зажило уж, — пожал плечами Насьта. — Но показать есть что. Сегодня утром, когда к воротам Скира подъезжал, почувствовал. Смотри!

Ремини заголил предплечье и показал другу крохотную отметину — два штриха. Косой крест.

— Как думаешь? — прищурился Насьта. — Поцарапался я или тот, кто письма эти пишет, уже пробиться не может к письменному месту? Так, едва отчеркивает…

Побледнел Марик, как колоннада нового дворца конга, и сам рукав к локтю потянул. Точно такая же отметина и на его коже отчеркнута была.

— Может, поцарапался, но царапщик твой и до меня добрался, — хрипло заметил баль.

Ремини замер, смахнул шапкой пот с лица — даже под крону молодого развесистого одра проникали жаркие лучи Аилле.

— Значит, и вправду время, — вздохнул Марик и тут же обернулся, чтобы посмотреть, кому улыбается его гость.

— Послушай! — запричитал Насьта. — Баль! Отчего твои сыновья так долго моют руки? Аромат кушанья, что выбивается из-под крышки котла, опустошил запасы моей слюны!

— Уже-уже! — закричала Илька, а подбежавшие домочадцы Марика разом обратили тихое место в шумное гульбище.

Илька заняла место между Рич и Орой. Лиди и Маэль подсели к Тиру. Загремели тарелки, звякнули ножи, защекотал ноздри удивительный запах.

— Лиди! — Марик нашел взглядом старшего сына. — Ты Мэйлу позвал?

— Позвал! — кивнул паренек. — Да вон она!

Воительница уже шла через двор к столу. Марик скользнул взглядом по привычной сухопарой фигуре и вдруг замер. На платье старой девы не оказалось пояса. И седые волосы ее были растрепаны. Это так не походило на Мэйлу, что Марик уж решил, что у старушки случилось какое-то несчастье, но спросить ее об этом не успел. Мэйла медленно, не обращая ни на кого внимания, прошла к своему месту и села. Тир подвинул ей тарелку, старая дева наклонилась, и в то же мгновение ее голова соскочила с плеч и, разбив блюдо, с грохотом упала на стол.

Глава третья

Возвращение

— Мне определенно нравится здешняя кухня! — объявил великан Орлик, когда ранним утром троица покинула придорожный трактир, от которого до Скира оставался едва ли десяток лиг.

Начинался третий день короткого путешествия.

— Мне показалось или трактирщица тоже? — сдержанно улыбнулся Рин, поглаживая костяную рукоять меча.

— Кухня и трактирщица — это радости, которые нельзя отделять одну от другой! — доверительно сообщил приятелю Орлик. — Поверь мне, если хозяйка постоялого двора вызывает определенные чувства, значит, стряпня, ею приготовленная, достойна наполнить живот. Но верно и обратное! Если стряпня прекрасна, значит, прекрасна и стряпуха, или ее дочка, или, если уж время поистаскало бедняжку, прекрасно ее прошлое.

— Или соседка трактирщицы, или соседка соседки, или хоть кто-нибудь, кто дышит одним ветром с изготовителями столь чудесной похлебки, — весело продолжил Рин.

— В твоих словах начала появляться мудрость! — воскликнул великан.

— А что ты можешь сказать о трактирщике? — позволила себе улыбнуться Айра, которая правила лошадью в пяти шагах от спутников.

— Ничего! — почесал затылок Орлик. — Стоит мне явиться в любой трактир, как трактирщики куда-то исчезают! Или съеживаются, как застигнутые в мясной кладовой кошаки. Проверить бы, может быть, что-то не так у меня с дыханием? Однако если перестать скалиться, буду вынужден признать: много где довелось побывать, но эта земля не обделена благодатью, не в пример прочим!

— Что скажешь, Айра? — оглянулся Рин. — Мы уже третий день в твоих краях. Что-то изменилось за время твоего отсутствия?

— Вроде бы ничего, а вроде и многое, — пожала плечами та. Она уже третий день была одета, как и ее друзья, в радучские одежды. Не только новые плащи и шапки на всех троих были вытканы из тонкой шерсти, но и мешки с такой же шерстью подрагивали на спинах каждой из лошадей. — Те же дома, та же дорога. Скоча отстроена, Ласская крепость восстановлена. Говорят, что и Скир краше прежнего стал. Много иноземцев, чего прежде не бывало. Особенно хеннов. Почитай, каждый второй из встреченных — степняк. Словно не Скир победил в давней войне, а Великая Степь… Изменились лица у людей. Тревоги в них не стало меньше, чем было семнадцать лет назад. А вот злобы будто прибавилось. Да и в воздухе… Мутное что-то в воздухе. Как тогда, в Айсе, помните? Мгла какая-то, смертная… Но тени разглядеть не могу, только клочья непонятные. Смертью пахнет… Но внешне все кажется спокойным. Может, и обойдется?..

— Может, обойдется, а может, и нет, — заметил Орлик. — Злоба, похоже, есть, а злости я пока не замечал. В столице, бывало, зайдешь в кабак на окраине, звякнешь серебром, так и жди: кто слаще всех улыбается, тот первый и за нож схватится. А тут — ненавистью обливают, а острое в спину не тычут. Хотя… В сухом мху огня тоже нет, но стоит упасть искре… Вот помню, в последний раз…

— Добрый вельт, я прекрасно помню все твои «последние разы», — ласково перебил приятеля Рин. — В такую жару с искрами надо быть осторожнее. Но, судя по пышному лесу, дожди здесь тоже случаются. Как думаешь, что грозит этому миру, если у нас тут не сладится?