Волк. Молодость. - Виктория Гетто

— Трёхфунтовая полевая пушка. Дальность прицельной стрельбы — половина лиги. Используются бомбы, ну, вы проходили в учебке, с разрывным зарядом и картечь — особый снаряд со множеством осколков…

…Что такое картечь уж мне то объяснять не нужно! Но я послушно делаю изумлённое лицо, а инженер тем временем продолжает меня просвещать дальше, переходя к другой пушке, гораздо больших размеров:

— Это — двухпудовый единорог, осадное орудие крупного калибра. Используется боеприпас всех трёх видов, включая специальные зажигательные снаряды…

…Ой, мама моя родная…

Мы переходим к стене, и Дож снимает со стены длинноствольное ружьё, протягивает мне. Чисто машинально открываю затвор, заглядываю внутрь — из этого агрегат стреляли, и не раз… И спохватываюсь, потому что инженер смотрит на меня с изумлением. Где я прокололся? Мать! Странно напряжённым, звенящим голосом мужчина спрашивает:

— Откуда вам знакомо это оружие, сержант?

— Почему знакомо, сьере дель Парда? До того, как попасть в армию, я работал молотобойцем в Симсе. Мой хозяин был гильдейским мастером. Так что в этом…

Хлопаю по ружью.

-… я немного разбираюсь.

— В оружии?

А, пропадать, так с музыкой!

— В механике, сьере инженер. Мой мастер, хоть и был всего третьего разряда, мечтал сдать на высшую категорию. И имел в своём доме много старинных книг. И не жадничал. Всегда разрешал мне читать их.

Дож смотрит мне в глаза, затем отворачивает лицо в сторону.

— Допустим. Но вот вы упомянули, что разбираетесь в механике.

— Не то, чтобы очень, сьере, но понять, как устроен механизм, могу… Здесь, как я вижу, используется нечто, похожее на стрелы. Только очень маленькие. Разве такая может поразить человека? Тем более, в доспехе?

…Удачный ход! Забыв обо всём, дель Парда разражается целой лекций по термодинамике и свойствам газов. Главное — отвлечь. Но я не забываю сделать изумлённое лицо, слушая его откровения, а сам шарю глазами по стене: ружья. Нет, винтовки. Мой палец уже ощутил нарезы. Но самое интересное, что везде один калибр. На глаз — миллиметров десять. Не меньше. Зато однозарядные. Всё верно. При нынешнем уровне техники достичь достаточно точной обработки, чтобы сделать многозарядное оружие, очень сложно. Да и тут гарантированно будут проблемы со взаимозаменяемостью. Другое дело — однозарядное оружие. Здесь проблемы с подбором решить куда легче. Далее — винтовки разного назначения: кавалерийские карабины, с более коротким стволом. Обычные пехотные, стандартного размера. А вот это — явно снайперский образец! Тщательная отделка, длинный, почти в полтора раза длиннее обычного, ствол. И — пистолеты, точнее, револьверы. Тут, похоже, все сложности решены. Потому что я вижу барабан с кучей камер. А! Значит, они обошли эту проблему! Сделав пороховой заряд именно в камере. Далеко не попадёт, но в рукопашной шесть–семь выстрелов подряд могут решить кучу проблем… Дож выдыхается, затем хватает меня за руку:

— Идёмте со мной, Серг! Мне нужно показать вам одну интереснейшую вещичку! Может, что и посоветуете свежим взглядом?

Глава 4.

Вот уж воистину: язык мой — враг мой. Зацепился наскоро придуманной легендой, теперь расхлёбываю. Не знаю, за какие ниточки дёрнул Дож, но теперь я сижу в испытательном отделе и мучаюсь над дальнейшими изменениями в конструкции винтовки. Как я и думал, инженер создал действительно нарезную винтовку. Однозарядную, с бумажным патроном и свинцовой пулей, врезающейся в четыре нареза ствола. Массивный затвор, точная подгонка всех деталей. В принципе, улучшать то и нечего. Но при изготовлении выходит слишком много брака, фактически сейчас заводы производят новое оружие по штукам. Единичными экземплярами, доводя каждое изделие вручную при помощи напильников и надфилей. Мрак! И ничего не поделаешь — просто невозможно изготовить лучше на имеющихся станках. Хотя… Может и возможно? И вот уже половину дня я брожу по цеху, где полсотни токарей вытачивает узлы оружия. Что‑то брезжит в уме, но никак не могу сообразить, и тут — словно удар молнии! Недолго думая, подхожу к стоящему в углу цеха большому баку с водой, зачёрпываю полную кружку и ставлю на один из станков. Мастер с удивлением смотрит на меня, но я делаю ему знак — продолжай работу. Вода в сосуде трясётся и выплёскивается. Значит, проблем две: либо неуравновешенность самого станка, либо тот закреплён недостаточно жёстко. Дожидаюсь, пока токарь закончит работу. Он вынимает новенькую блестящую деталь из патрона, но я останавливаю его:

— Запусти машину вхолостую.

Пожав плечами в недоумении, тот включает привод, перекидывая приводной ремень на вал. Патрон начинает вращаться.

— Быстрее.

Команда исполняется.

— Ещё.

Всё нормально.

— Ещё быстрей! Максимальная скорость!

Очертания патрона размазываются, но всё в пределах нормы. Наклоняюсь к низу, снимаю щиток, установленный внизу, и у меня отвисает челюсть — массивные станины станка просто стоят на каменном полу! Они ничуть не закреплены! Твою ж… Киваю мастеру, что тот может продолжать, и отхожу в сторону. Надо попробовать. Едва ли не бегом устремляюсь к Дожу. Тот, как обычно, занят по горло кучей чертежей и посетителей, дерущих глотки друг на друга, но я рявкаю командным голосом:

— Молчать!

Гробовая тишина воцаряется в мгновение ока. Добавляю обычным голосом:

— Допуски…

Мгновенно бумаги летят в сторону, а дель Парда не верящим взглядом смотрит мне в лицо:

— Неужели?!

— Не до конца, но значительно.

Я доволен, потому что проблема решилась элементарно. Мы всей толпой спешим в цех, где я демонстрирую фокус с водой. Затем переходим к другому станку, третьему — везде одна и та же картина: если без нагрузки, то станок работает почти идеально. А стоит только поставить болванку, как сразу начинается… Не долго думая, Дож приказывает закрепить станки, и работа в цеху останавливается. Откуда не возьмись, появляются рабочие, начинается сверление станин, в камне пола бьют дыры, волокут цемент, песок, воду. Соображаю, что надо уходить, чтобы не мешать, но дель Парда меня не отпускает. Еле–еле вытаскиваю его наружу, объясняя, что раствору надо схватиться. А это — минимум сутки. Потом уже сажать анкерные болты, которые тут же приходится изобразить в его блокноте на ходу. Всё‑таки Дож прирождённый механик! Идею схватывает на лету и отдаёт приказ кому‑то из своих, вместе с безжалостно выдранным листком. Потом спохватывается и велит мне отдыхать, чем я с удовольствием и занимаюсь весь вечер и всю ночь. Надо сказать, что когда главный инженер давил на свои кнопочки, то видимо, исключительно удачно, потому что я попал жить не в казарму, а в общежитие для командированных. Причём, на территории самого завода, где военных, кроме охраны, не было вовсе. Если не считать тех, кто приезжал за оружием и другими вещами, необходимыми на войне. Так что жил я, фактически, как гражданский. Приходил с утра, занимал место в выделенном мне кабинетике в здании конторы, затем решал поставленные передо мной задачи. Спустя месяц получил первое жалование и обалдел — деньги, по этим временам, неслыханные: целых двенадцать двойных фиори. Увесистых золотых кругляшков, новеньких, только с монетного двора. Сумма невероятная для простого сержанта. Подумав, что произошла ошибка, пришёл к Дожу. Но тот мгновенно мне разъяснил, что: первое — я служу в номерной части. А там жалованье куда выше стандартного для сержантского состава. На несколько чинов. Два — я прикомандирован к заводу. Следовательно, работаю, как наёмный рабочий, поэтому получаю зарплату. Три — он, лично, очень доволен исполнением мной поставленных задач, поэтому счёт нужным поднять мне жалованье, как остро необходимому специалисту. Так что мне оставалось только кивнуть в знак согласия и выйти прочь. Вот тебе и разница. Между зарплатой у старика Хольса и Имперским вознаграждением. Мда. Так что я пришёл в гостиницу, завалился в номер, где переоделся и спустился вниз, пообедать. После чего снова пришёл к себе и завалился спать…