Под парусом в Антарктиду - Георгий Карпенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два года назад в одном из очередных походов по Балтике на «Урании-2» участвовал Дима Шаромов, парень из Владивостока, помешавшийся на путешествиях и ходивший до «Ура-нии-2» на кочах на Аляску. До меня дошли слухи, что в данный момент Дима с женой и десятилетней дочерью собираются выехать на год в Гималаи. Я нашел его по телефону во Владивостоке сидящим буквально на чемоданах. Мне не нужно было доказывать Диме, что морской переход вокруг света по меридиану будет желаннее, чем размышления о смысле жизни в умиротворенных долинах Гималаев. Но тут образовалась одна большая для меня проблема, в которую я уперся как в стену — Диму я мог получить только вместе с его женой. Кстати сказать, она также участвовала вместе с ним в походе на кочах и из Америки прилетела во Владивосток рожать Женьку, а Дима в это время еще год колесил по Штатам и слал оттуда поздравительные открытки.
Что было делать мне, измученному полным отсутствием средств и команды, какое решение принимать? В этой патовой ситуации можно было выделить два варианта. Если Дима с Леной окажутся на борту «Урании-2», это принесет в команду какие-то деньги (Дима накануне продал свою владивостокскую квартиру и был готов к путешествию) и укрепит команду Димой и коком Леной. Через неделю после этого телефонного разговора Шаромовы всей семьей примчались в Москву — Женя участвовала здесь в шахматных соревнованиях. Надо отдать должное Диме — он продумал весь процесс обработки моего сознания. Он давал информацию порциями. Сначала он объявил, что может идти только с Леной, и получил мое согласие. Затем, через несколько дней, он «сломал» меня по поводу своей дочери Жени. Мы договорились, что Лена с Женей по приходу «Урании-2» в Бразилию перелетят в Новую Зеландию и будут там ожидать нас, идущих антарктическим путем.
Дима быстро вошел во все проблемы, и мы носились с ним по Москве, решая и улаживая экспедиционные дела. Чуть позже в Москву из Петрозаводска приехал Димин приятель по плаванию на кочах — Саша Харитонов.
Хватило одного короткого разговора, чтобы он приехал с рюкзаком и сумкой на тележке, полностью готовый к полуторагодичному путешествию. Саша согласился в течение трех месяцев жить в нашем офисе на Сибирском проезде и готовить экспедицию, а в июле вылететь в Лиссабон за месяц до приезда команды, сменить англичан на «Урании-2», готовить лодку и ждать приезда остальных.
Фотожурналист Аркадий Колыбалов вышел на меня сам. Он приехал ко мне домой в Пушкино и попросился в экспедицию. Я считал, что отсутствие малейшего туристического опыта и опыта плавания на парусной яхте все же не могут являться основанием к отказу в участии в экстремальном путешествии. То, что Аркадий уже многие годы «истекает» безнадежными мечтаниями о парусной кругосветке, для меня значило больше, чем яхтенный опыт любого другого человека, не имеющего этой глубокой тоски по невозможности обрести предписанную тебе жизнь.
Мы надрывались в попытках «раскрутить» экспедицию. Каждую неделю в центральной прессе выходили заметки и статьи по нашему поводу.
Выступая по радио, я изображал уверенность и не моргнув врал, что все у нас хорошо. Но надо сказать, что настоящий интерес к нам проявляли лишь журналисты, они сами буквально охотились за нами и на основании двух-трех моих фраз делали материал. Дни мелькали, приближая нас к августу, на конец которого был запланирован вылет в Лиссабон, но денег не появлялось. Мы «шерстили» организации, предприятия и банки. На нас работали двое менеджеров, в послужном списке каждого имелись внушительные победы в прошлом, но их проекты также ничего не приносили. Марфутинские варианты явно не срабатывали. Мы находились в какой-то дыре и не могли сместиться за ее край. Валере из Николаевска-на-Амуре в деньгах также отказали, но этим беды не кончились. С каждым нашим телефонным разговором Валера явно «сдыхал» и в конце-кон-цов объявил, что он не сможет даже долететь до Москвы. Экспедиция враз оставалась без механика. Я сказал ему, чтобы он выбросил это из головы, занял деньги на перелет в Москву, а дальше я сам позабочусь о нем. Валера молчал. И тогда я услышал женский голос, это вмешалась его жена, видимо, на параллельной трубке. «Хорошо, он приедет», — сказала она. Я ликовал. Но слишком уж часто за последнее время приходилось умирать и снова оживать.
Последний удар, предназначенный, чтобы свалить меня с ног, еще не пришел. Я заметил, что все наши экспедиции больше всего страдали от высокой политики. Дважды наш выход в Атлантику совпадал с выборами Президента России, и поэтому все наши потенциальные спонсоры почти хором заявляли нам, что все свободные средства ушли на выборную компанию. На этот раз случившийся августовский обвал рубля по цепочке добрался до Торгового Дома «Смирновъ». Налоговая служба нашла дипломат с деньгами на одном из его заводов (об этом вопиющем нарушении поведал министр по налогам и сборам Борис Федоров, и это показывали три дня по всем каналам). В итоге, когда я пробился в кабинет Бориса Смирнова на Пятницкой улице, он мне ласково, как своему, сказал такое, от чего сердце мое перестало биться: «Я ничего не забыл, но ты же видишь, Георгий, что творится в стране, мои заводы закрыли, я вынужден терпеть убытки и ничего не могу сделать. Приходи перед Новым годом». Я сказал ему, что в конце декабря яхта будет на подходе к Антарктиде. На что он пожал плечами, а я не смог дальше ломать себя и попросить хотя бы НЕБОЛЬШИЕ деньги, это уже походило бы на милостыню.
За две недели до вылета я просто не знал, что делать и как спасать экспедицию. Мы явно сползали на самофинансирование, что абсолютно недостаточно в варианте больших экспедиций. Но и здесь наши возможности были несоизмеримо низкими, даже с учетом максимальной личной непритязательности. Что и говорить, трое из команды не могли внести в экспедицию ни копейки. Я написал большое количество смет по предполагаемым расходам, все время урезая первоначальные запросы. Самая последняя (под названием «тюремная») была в 18 раз меньше средней сметы и совершенно не учитывала такие пункты, как оплата за стоянки в портах, а на питание давала не более 70 центов на человека в день, и то денег на нее мы не добирали. Переломным моментом стало то, что за несколько дней до вылета Артур Чубаркин получил-таки небольшую сумму от тольяттинского «ВАЗа», а через день после этого мой друг Витя Савонин нашел для меня тысячу долларов. С учетом взносов самих участников экспедиции «тюремная» смета оказалась перекрытой на 150 долларов.
Итак, итогом московского периода стал полный провал по спонсорству. Мы не добыли то, что должна иметь любая серьезная экспедиция — средств на ее проведение. Ее финансовой базой должны были стать те крохи, которые имели сами участники экспедиции, рядовые люди нищей страны.