Билби (Безделушка) - Герберт Уэллс

Он сел на постели и с удивлением уставился на бледное лицо леди Лэкстон, казавшееся почти мертвенным в холодной предрассветной мгле.

- Питер, - сказала она, - по-моему, там опять что-то творится.

- Опять?

- Да. Кричат и бранятся.

- Неужто же...

Она кивнула.

- Лорд-канцлер, - прошептала она в благоговейном страхе. - Опять гневается. Внизу, в столовой.

Сперва сэр Питер как будто отнесся к этому спокойно. Но вдруг пришел в ярость.

- Какого черта! - заорал он, соскакивая с постели. - Я этого не потерплю! Да будь он хоть сто раз лорд-канцлер!.. Устроил здесь сумасшедший дом. Ну, один раз - ладно. Так он опять начал... А это еще что такое?!

Оба замерли, прислушиваясь. До них донесся слабый, но явственный крик; кто-то отчаянно вопил: "Спасите, помогите!" Никто из благородных и воспитанных гостей леди Лэкстон, конечно же, так вопить не мог.

- Где мои штаны?! - вскричал сэр Питер. - Он убивает Мергелсона. Надо бежать на помощь.

Пока сэр Питер не вернулся, ошеломленная леди Лэкстон сидела на постели, точно окаменелая. Она даже молиться не могла.

Солнце все еще не взошло. Комнату наполнял тот тусклый и холодный лиловатый свет, который вползает к нам на заре; это свет без тепла, знание без веры, Жизнь без решимости. Леди Лэкстон ждала. Так дожидается своей участи жертва, обреченная на заклание.

Снизу донесся хриплый крик...

Ей вспомнилось ее счастливое детство в Йоркширской долине, когда она еще и думать не думала о пышных приемах. Вереск. Птички. Все такое милое. По щеке ее сбежала слеза...

А потом перед нею вновь появился сэр Питер - он был цел и невредим, только еле дышал и пылал гневом. Она прижала руки к сердцу. Надо быть мужественной.

- Ну, говори, - сказала она.

- Он совсем рехнулся, - проговорил сэр Питер.

Она кивнула, чтоб он продолжал. Что гость помешан, она знала.

- Он... кого-нибудь убил? - прошептала она.

- Похоже, собирался, - ответил сэр Питер.

Она кивнула и плотно сжала дрожащие губы.

- Пускай, говорит, Дуглас уедет, иначе он не останется.

- Дуглас?! Почему?!..

- Сам не понимаю. Только он ничего и слушать не хочет.

- Но при чем тут Дуглас?

- Говорю тебе, он совсем рехнулся. У него мания преследования. Кто-то к нему всю ночь стучался, чем-то звенел над ухом - такая у него мания... Совсем взбесился. Говорю тебе, он меня напугал. Он был просто страшен... Подбил Мергелсону глаз. Взял и стукнул его. Кулаком. Поймал его у входа в тайник - уж не знаю, как они его сыскали, - и накинулся на него как бешеный.

- Но в чем виноват Дуглас?

- Не пойму. Я его спрашивал, он даже не слушает. Совсем спятил. Толкует, будто Дуглас подучил весь дом изображать привидение, чтоб его напугать. Говорю тебе, он не в своем уме.

Супруги посмотрели друг на друга.

- Словом, Дуглас бы очень меня обязал, если бы тут же уехал, - сказал наконец сэр Питер. - Магеридж бы немножко успокоился, - пояснил он. - Сама понимаешь, как все это неприятно.

- Он поднялся к себе?

- Да. Ждет ответа - выгоню я Дугласа или нет. Ходит взад и вперед по комнате.

Оба некоторое время сидели совершенно подавленные.

- Я так мечтала об этом завтраке! - сказала леди Лэкстон с грустной улыбкой. - Все графство... - Она не могла продолжать.

- Одно я знаю наверняка, - сказал сэр Питер. - Больше он у меня не получит ни капли спиртного. Я сам за этим прослежу. Если надо, обыщу его комнату.

- Что мне сказать ему за столом, ума не приложу, - заметила она.

Сэр Питер немного подумал:

- А тебе вовсе не надо в это вмешиваться. Делай вид, будто ничего не знаешь. Так с ним и держись. Спроси его... спроси... как, дескать, вам спалось?..

3. КОЧЕВНИЦЫ

Никогда еще исполненный прелести восточный фасад Шонтса не был так хорош, как наутро по приезде лорда-канцлера. Он весь точно светился, будто озаренный пламенем янтарь, а обе его башни походили на колонны из тусклого золота. Покатые крыши и парапеты заглядывали в широкую долину, где за туманной дымкой поднимались свежие травы и серебряной змейкой струилась далекая река. Юго-западная стена еще спала в тени, и свисавший с нее плющ был таким темно-зеленым, что зеленее и не бывает. Цветные стекла старой часовни отражали восход, и казалось, что внутри нее горят лампады. По террасе брел задумчивый павлин, волоча по росе свое скрытое от глаз великолепие. Из плюща несся птичий гомон.

Но вот у подножия восточной башни, из плюща, вынырнуло что-то маленькое, желтовато-бурое, как будто кролик или белка. То была голова всклокоченная человеческая голова. С минуту она не шевелилась, оглядывая мирный простор террасы, сада, полей. Потом высунулась побольше, повертелась во все стороны и осмотрела дом над собой. Лицо мальчика было насторожено. Его природную наивность и свежесть несколько портила огромная зловещая полоса сажи, шедшая через все лицо, а с маленького левого уха свисала бахрома паутины - вероятно, подлинной древности. То была мордочка Билби.

А что, если убежать из Шонтса и никогда больше не возвращаться?

И вскоре он решился. Следом за головой показались руки и плечи, и вот Билби весь в пыли, но невредимый кинулся в угол сада - в кусты. Он пригибался к земле, боясь, что сейчас стая гнавшихся за ним дворецких заметит его и подаст голос. Через минуту он уже пробирался сквозь чащу расцветающих рододендронов, а потом вдруг исчез из глаз. После странствий по грязным переходам он упивался свежестью утра, но был голоден.

Олени, что паслись в парке, поглядели на бегущего мимо Билби большими, добрыми и глупыми глазами и снова принялись щипать траву.

Они видели, как он на бегу рвал грибы, проглатывал их и летел дальше.

На опушке буковой рощи он замедлил шаг и оглянулся на Шонтс.

Потом глаза его задержались на группе деревьев, за которыми чуть виднелась крыша садовничьего домика и краешек ограды...

Какой-нибудь физиономист прочел бы в глазах Билби заметную неуверенность.

Но он был крепок духом. Медленно, быть может, не без грусти, но с мрачной решимостью приставил он руку к носу - этим доисторическим жестом юность испокон веку отстаивает свою духовную независимость от гнетущих житейских условностей.

- Ищи ветра в поле! - сказал Билби.

Мальчик ушел из Шонтса около половины пятого утра. Он двинулся на восток, привлеченный обществом своей тени - она поначалу очень забавляла его своей длиной. К половине девятого он отмахал десять миль, и собственная тень порядком ему наскучила. Он съел девять сырых грибов, два зеленых яблока и много незрелой черники. Все это не очень ужилось в его желудке. Вдобавок оказалось, что он в комнатных туфлях. Это были шлепанцы, хотя и сшитые из прочной ковровой ткани, - в таких далеко не уйдешь. На девятой миле левая разошлась снаружи по шву. Билби перебрался через изгородь и очутился на дороге, срезавшей край леса, и тут ему в ноздри ударил запах жареного сала - душа его наполнилась желудочным соком.