Мелкие неприятности супружеской жизни (сборник) - Оноре де Бальзак

(«Да ведь это сущее тиранство! – подумал автор. – Теперь, стало быть, дьявол нацепил чепец?»)

– Нет, моя дорогая, я не шучу, – продолжала герцогиня, – больше того, хладнокровно вглядываясь в тех мужчин, с которыми зналась некогда я сама, я содрогаюсь. Ум всегда ранит нас своим блеском, человек острого ума нас пугает; если же человек этот горд, он не станет нас ревновать, а значит, не сумеет нам понравиться. Наконец, нам, пожалуй, приятнее возвышать мужчину до себя, нежели самим подниматься до него… Человек талантливый разделит с нами свои победы, зато глупец доставит нам наслаждение, поэтому нам приятнее слышать, как о нашем избраннике говорят: «До чего красив!» – нежели знать, что его избрали в Академию.

– Довольно, герцогиня! Вы меня пугаете.

Перебрав всех любовников, сведших с ума ее знакомых дам, юная кокетка не обнаружила среди них ни одного умного человека.

– Однако, клянусь добродетелью, – сказала она, – их мужья – люди куда более достойные…

– Но ведь они мужья! – важно ответствовала герцогиня.

– Неужели, – спросил автор, – все французские мужья обречены на столь жалкую участь?

– Разумеется, – засмеялась герцогиня. – И ярость, какую испытывают иные дамы против своих товарок, имевших несчастье доставить себе счастье и завести любовника, доказывает, как тяготит бедняжек их целомудрие. Одна уже давно сделалась бы Лаисой[80], не останавливай ее страх перед дьяволом, другая добродетельна исключительно благодаря своей бесчувственности, третья – из-за глупости ее первого любовника, четвертая…

Автор пресек этот поток разоблачений, поведав дамам о своем неотвязном желании сочинить книгу о браке; дамы улыбнулись и обещали ему не скупиться на советы. Та, что помоложе, весело внесла свой первый пай, посулив доказать математически, что женщины безупречной добродетели существуют только в воображении.

Вернувшись домой, автор сказал своему демону: «Приди! Я готов. Заключим договор!» Демон не явился.

Знакомя вас с биографией собственного сочинения, автор руководствуется отнюдь не мелким тщеславием. Он излагает факты, достойные послужить вкладом в историю человеческой мысли и способные, без сомнения, прояснить суть самой книги. Некоторым анатомам мысли, быть может, небесполезно узнать, что душа – женщина. Поэтому, пока автор запрещал себе думать о книге, которую ему предстояло написать, фрагменты ее являлись ему повсюду. Одну страницу находил он у постели больного, другую – на канапе в будуаре. Взгляды женщин, уносящихся в вихре вальса, подсказывали ему новые идеи; жест или слово питали его высокомерный ум. Но в тот день, когда он сказал себе: «Что ж! Я напишу это сочинение, которое меня преследует!..» – все исчезло; подобно трем бельгийцам, на месте клада автор обнаружил скелет.

На смену демону-искусителю явилась особа кроткая и бледная, добродушная и обходительная, остерегающаяся прибегать к болезненным уколам критики. Она была щедрее на слова, нежели на мысли и, кажется, боялась шума. Быть может, то был гений, вдохновляющий почтенных депутатов центра.

– Не лучше ли, – говорила она, – оставить вещи, как они есть? Разве все обстоит так уж скверно? В брак следует верить так же свято, как в бессмертие души, а уж ваша-то книга наверняка не послужит прославлению семейного счастья. Вдобавок вы того и гляди станете судить о семейной жизни на примере тысячи парижских супружеских пар, а ведь они – не что иное, как исключения. Быть может, вы встретите мужей, согласных предать в вашу власть своих жен, но ни один сын не согласится предать вам свою мать… Найдутся люди, которые, оскорбившись вашими взглядами, заподозрят вас в безнравственности и злонамеренности. Одним словом, касаться общественных язв дозволено только королям или по крайней мере первым консулам[81].

Хотя Разум явился автору в приятнейшем из обличий, автор не внял его советам; ведь вдалеке сумасбродство размахивало гремушкой Панурга, и автору очень хотелось завладеть ею; однако, когда он за нее взялся, оказалось, что она тяжелее палицы Геркулеса; к тому же по воле медонского кюре юноше, ценящему хорошие перчатки куда выше хорошей книги, доступ к этой гремушке заказан[82].

– Кончен ли наш труд? – спросила у автора та из двух его сообщниц, что помоложе.

– Увы, сударыня, вознаградите ли вы меня за все те проклятия, какие он навлечет на мою голову?

Она жестом выразила сомнение, к которому автор отнесся весьма беспечно.

– Неужели вы колеблетесь? – продолжала она. – Опубликуйте то, что написали, не бойтесь. Нынче в книгах покрой ценится куда выше материи.

Хотя автор был не более чем секретарем двух дам, все же, приводя в порядок их наблюдения, он потратил немало сил. Для создания книги о браке оставалось, пожалуй, сделать одну-единственную вещь – собрать воедино то, о чем все думают, но никто не говорит; однако, завершив подобный труд, человек, думающий как все, рискует не понравиться никому! Впрочем, эклектизм этого труда, возможно, спасет его. Насмешничая, автор попытался сообщить читателям несколько утешительных идей. Он неустанно тщился отыскать в человеческой душе неведомые струны. Отстаивая интересы самые материальные, оценивая или осуждая их, он, быть может, указал людям не один источник наслаждений умственных. Однако автор не настолько глуп и самонадеян, чтобы утверждать, будто все его шутки равно изысканны; просто-напросто, уповая на многообразие умов, он рассчитывает снискать столько же порицаний, сколько и похвал. Предмет его рассуждений так серьезен, что он постоянно старался анекдотизировать[83] повествование, ибо сегодня анекдоты – верительные грамоты любой морали и противуснотворная составляющая любой книги. Что же касается «Физиологии брака», суть которой – наблюдения и анализ, ее автору было невозможно не утомить читателя поучениями писателя. А ведь это, как прекрасно знает автор, – страшнейшая из всех бед, какие грозят сочинителю. Вот почему, трудясь над своим пространным исследованием, автор заботился о том, чтобы время от времени давать читателю роздых. Подобный способ повествования освящен литератором, создавшим труд о вкусе, близкий к тому, который автор написал о браке, – труд, откуда автор позволил себе заимствовать несколько строк, содержащих мысль, общую для обеих книг. Он желал таким образом отдать дать уважения предшественнику, который умер, едва успев насладиться выпавшим на его долю успехом[84].

«Когда я пишу и говорю о себе в единственном числе, я словно бы завязываю с читателем разговор, я даю ему возможность исследовать, спорить, сомневаться и даже смеяться, но стоит мне вооружиться грозным МЫ, как я начинаю проповедовать, а читателю остается лишь повиноваться» (Брийа-Саварен. Предисловие к «Физиологии вкуса»)[85].

Часть первая

Общие положения

Мы будем возвышать голос против безрассудных законов, но до тех пор, пока их не изменят, будем слепо им повиноваться.

Размышление I

Тема

Физиология, чего ты хочешь от меня?

Хочешь ли ты доказать, что супружеские узы соединяют на всю жизнь мужчину и женщину, не знающих друг друга?

Что цель жизни – страсть, а никакой страсти не устоять против брака?

Что брак – установление, необходимое для поддержания порядка в обществе, но противное законам природы?

Что очень скоро все французы в один голос потребуют возвратить им право прибегать к разводу, этому восхитительному лекарству, хотя бы на время избавляющему от супружеских невзгод?[87]

Что, несмотря на все его изъяны, брак – первый источник собственности?

Что он предоставляет правительствам бесчисленное множество залогов их прочности?

Что в союзе двух существ, решившихся вместе сносить тяготы жизни, есть нечто трогательное?

Что в зрелище двух воль, движимых одной мыслью, есть нечто смешное?

Что с женщиной, вступившей в брак, обходятся как с рабыней?

Что на свете нет браков совершенно счастливых?

Что брак чреват страшными преступлениями, многие из которых мы даже не в силах вообразить?

Что верности не существует; во всяком случае, мужчины на нее не способны?

Что, проведя расследование, можно было бы выяснить, насколько больше передача имущества по наследству сулит хлопот, чем выгод?

Что адюльтер приносит больше зла, чем брак – добра?

Что женщины изменяют мужчинам с самого начала человеческой истории, но эта цепь обманов не смогла разрушить институт брака?

Что законы любви связуют двоих так крепко, что никакому человеческому закону не под силу их разлучить?

Что наряду с браками, заключенными в мэрии, существуют браки, зиждущиеся на зове природы, на пленительном сходстве или решительном несходстве мыслей, а также на телесном влечении, и что, стало быть, небо и земля постоянно противоречат одно другому?