Блудные братья - Евгений Филенко

Он упрятал бумагу в непроницаемый для всех видов сканирующего излучения бювар, для верности подложил его себе под задницу и обратил проясневший взор к рингу. Впервые за все время поединка в его глазах засветилось искреннее любопытство. Серп упруго, словно и не было убийственных четырех раундов, вскочил навстречу явно подуставшему Зверю и — класс есть класс! — срубил его в прыжке. Терминалы уже не работали, ничего изменить было нельзя, рейтинг следовало оправдывать, и Серп Люцифера, выждав, когда противник привстанет на колено, снова завалил его коротким нисходящим цуки. Рефери, весь в белом, взмыленный не хуже бойцов, скомандовал отойти, и Серп отошел. Но Зверь еще не скис, хотя разница в возрасте — шестнадцать лет! старик! рухлядь! — давала себя знать, дыхания почти не было, перед глазами все плыло. Последний удар Серпа был силен, силен по-настоящему и направлен точно… Зверь оторвал голову от помоста, что по правилам означало его готовность продолжать схватку. Серп отодвинул рефери плечом и двинулся добивать. Не дойдя одного шага до распростертого Зверя, он получил внезапный, не так чтобы сильный и потому особенно обидный удар в колено, потерял равновесие, клюнул головой. И тут уж Зверь-Казак, мягко перекатившись через себя, достал его в челюсть сначала одной ногой, а затем сразу другой…

2

— Зачем вам это, доктор Кратов? — спросил Ахонга, стягивая с того легкие перчатки и принимаясь за маску, что не столько защищала, сколько превращала вполне обычное, не лишенное известной привлекательности лицо в дикую, кровожадную рожу. — Вы взрослый человек, состоятельный, не так чтобы глупый. К чему вам эти лишние приключения и, что особенно неприятно, побитая морда?

— Мне? — переспросил Кратов. — Мне это интересно. Я развлекаюсь.

— Надо думать, теперь-то вы развлеклись в полной мере? Кратов потрогал стремительно заплывающий глаз.

— Как вам сказать, — хмыкнул он. — Кое-какие эпизоды были явно лишними.

Ахонга убрал маску и придирчиво исследовал его лицо.

— Надо было закрываться получше, — проворчал он. — Не мальчик все же. Да и Серп — не девочка… Ну ничего, лунная холера. Как говорите вы, казаки, до свадьбы заживет.

— Да никакой я не казак! — засмеялся Кратов.

— Ерунда, — сказал Ахонга. — В России — все казаки. Я читал.

— Я не из России, — возразил Кратов. — Этнически я, безусловно, славянин. Но происхождение свое веду из монгольских полупустынь.

— Что же вы раньше мне не сказали? — расстроился Ахонга. — Я бы заявил вас на поединок под псевдонимом Зверь-Монгол…

— Да не похож я на монгола! — взвыл Кратов.

— Кого это волнует? — пожал плечами Ахонга. — Я тоже не похож на типичного «ахонга». Видите, какие у меня уши? А зубы? Разве у воина племени ахонга бывают такие зубы?!

— Разумеется, не бывают, — вынужден был согласиться Кратов.

— Тем не менее в боевом бизнесе все знают меня под этим именем. И что, кто-нибудь из блюстителей традиций явился предъявлять мне претензии? Скажу вам по секрету, — он пригнулся к самому уху Кратова. — Меня и зовут— то Иезус Менелик Африва.

— И что же? — осторожно осведомился Кратов.

— А то, — сказал Ахонга. — Что никакой я не ахонга, а бидхиба.

— Действительно, — смущенно промолвил Кратов. — Как это я сразу не догадался…

Ахонга хлопнул его по влажному загривку — измочаленные мышцы болезненно загудели.

— Снимайте штаны, доктор, — сказал он. — Я сделаю вам легкий массаж. Потом вы чем-нибудь прикроете свои достоинства, и я позову Лолиту, чтобы она хоть как-то привела в порядок вашу побитую морду. — Он оценивающе, словно работорговец на товар, глядел, как Кратов со вздохами и охами избавляется от маскарадного костюма. — Впрочем, это и не обязательно…

— Как же, как не обязательно?! — вскричал Кратов. — Мне вечером на приеме быть!

— Я не про морду, — игриво пояснил Ахонга. — Я про достоинства… Расскажите мне лучше, — сказал он, втыкая железные пальцы в начинающую деревенеть спину Кратова, — как вам удалось уделать бедолагу Серпа и тем самым обогатить старого нищего Ахонгу? Ведь он же, лунная холера, моложе, сильнее и лучше вас во всех отношениях. Я имею в виду — как боец. Как доктор наук, вы, несомненно, его превосходите.

— Я хитрее, — признался Кратов. Снова коснулся рассеченной брови и добавил: — И он меня разозлил.

3

Когда Кратов, укутавшись в просторный, с капюшоном, плащ на манер средневекового монаха, покинул контору Ахонгн и вышел на улицы Тритон, столицы этой части Эльдорадо, уже вечерело. Моросил обязательный в это время суток дождик. Высоко над проспектом Буканеров в разрыве туч взошли три луны — пепельная Ведьма, красновато-желтая Цыганка и самая далекая, сумрачно-синяя Сомнамбула. Впрочем, к цветовой гамме ничего существенного они не прибавляли (но, судя по грохоту, доносившемуся со стороны набережной Тойфельфиш, их одновременное присутствие аукнулось Тритое грандиозным приливом) Проспект, заполненный праздношатающимися, и без того полычал. Трепещущие крылья защитных полей, накрывавших лавки торговцев и менял, были затейливо, в меру фантазии владельца, раскрашены, а то и упакованы в призрачные фигуры. Над столиком проскописта по прозвищу Внжу Насквозь восставал пятиметровый, более похожий на обритую наголо гориллу, джинн в просторных штанах (это сразу напомнило Кратову его собственный наряд — казацкие шаровары) и ежеминутно тыкал пальцем вниз, едва ли не в лысину хозяина, а на отвислом брюхе вспыхивала стилизованная под арабику надпись на местном диалекте астролинга: «Он Видит Насквозь!..» Сквозь лоснящуюся джиннову громаду между теснящихся влажных стен домов, по которым скакали тусклые блики от огромного информационного табло (именно сейчас там воспламенились многометровые буквы: «Зверь-Казак уделал Люциферову Сенокосилку!..», затем проявилась оскаленная, в разводах желтой краски и темной крови, рожа победителя — Кратов стыдливо заозирался) пролетали, проплывали и проползали буйно иллюминированные гравитры. Из подвальчика китайского ресторана высовывалась зеленоватая драконья башка с разнопестрым гребнем, время от времени бесшумно изрыгая языки холодного розового пламени. Кратов вдруг ощутил, что проголодался (от голодной смерти его могли спасти исключи тельно: сомовья уха с постной ветчиной, маленькие каракатицы, зажаренные с ростками бамбука, или даже «куродзукури», то есть те же каракатицы, но соленые и в собственном соку, и. пожалуй, порция каких-нибудь пельмешков «цзяоцзы») и некоторое время боролся с соблазном отдаться на милость зазывно вращавшихся драконьих очей. Пока он разрывался между чувством и долгом, его тело уже угодило во власть чар синего в крапинку тираннозавра. Последний намахивал изящной девичьей лапкой, лакейским жестом приглашая посетить забегаловку «Классная Отрава от Виава». Это злачное место действительно содержал виав с Дельты Телескопа, почти неотличимый от человека, особенно издали, особенно в сумерках (Кратову никогда и в голову бы не пришло, что виавы, эта старейшая и мудрейшая галактическая раса, вдруг окажутся склонны к подобным безрассудствам!). Виав лично выступал в качестве шеф-повара, а обслуживали в основном карлики-юфманги, бородатые и косолапые, невообразимо похожие на гномов из толкиновского эпоса о кольцах власти. Собственно говоря, таковыми они и являлись, отчего-то пожелав сменить шахты и туннели родной планеты Яльифра на вольное бытие Эльдорадо, и здесь жестоко притесняя, по слухам, своих жен Каковые, по тем же слухам, на уродливых гномиц отнюдь похожи не были, а более сходны были обликом с легкими луговыми феями… Всякий раз проходя между лап перегородившего весь проспект тираннозавра, Кратов испытывал сильнейшее жепание зайти-таки и классно отравиться (он подозревал, что лукавый виав не погнушался и психодинамической обработкой потенциальных клиентов, что воспрещалось законами Тритон и как-то гам даже преследовалось), но всякий же раз ему на это не хватало свободных получаса. Уворачиваясь от грозных на вид, но, разумеется, совершенно неосязаемых щупальцев хохочущего, истерически меняющего окраску двенадцатинога, что как умел рекламировал услуги фантастического! незабываемого ментоэротического массажа до уровня подкорки, Кратов уже знал, что снова опаздывает. Ему оставалось лишь глотать слюнки да провожать завистливым оком кто не стеснен был во времени и мог без зазрения совести предаться гастрономическим и иным забавам.