Сын погибели - Владимир Свержин

— Ну, это как сказать, — насмешливо ответил первый всадник.

Чуть не плача от унижения, Фульк Анжуйский свернулся в клубок, обхватывая руками колени и катаясь в меховой колыбели, чтобы хоть как-то унять страдания. И все же слова, доносившиеся из-за кожаного полога, застряли в его памяти, точно вбитые гвозди.

«Это мятеж! — думал он, ворочаясь с боку на бок. — Надо предупредить короля! На первой же стоянке выскочу, и будь что будет! Если не предупредить Людовика, они могут поймать его, точно щегла в силки!»

Долго ли, коротко ли, кортеж остановился на привал. Полуденное солнце жгло, заставляя всадников укрываться в тени ближайшей рощи. Фульк услышал, как спрыгивает с козел возница и распрягает лошадей, как удаляются голоса стражников.

«Кажется, самое время! — быстро выбравшись из мехового плена, он высунул нос из-за полога. — Вроде все тихо». Одним движением он соскочил наземь и…

— Ага! Есть! Попался!

Никогда нормандская речь так не раздражала молодого графа. Он схватился было за меч, но вдруг с отчаянием понял, что сейчас он просто не в силах управляться с оружием. Между тем четверо мужчин, судя по внешнему сходству, несомненно, братья, со всех ног мчались к нему с обнаженными клинками. Еще вчера вечером подобные, хотя и более тонкие, черты лица вызывали в нем сильнейший душевный трепет. Нынешние чувства были совсем иного рода.

Понимая, что в этих условиях бой невозможен, Фульк кинулся наутек — туда, где слышался гомон возниц, плеск волн и ржание коней.

— Грабят! — заорал кравчий первое, что пришло ему в голову. Ему ужасно не хотелось привлекать к себе излишнее внимание, но он понял, что все это время братья де Вальмон, разгадавшие королевский план, но не смея обыскивать возы, просто подстерегли его, точно выкуривали лису из норы. И что попадись он в их руки, расправа по суду, или же без суда, будет одинаково скорой. А потому сейчас он бежал, не чувствуя земли под ногами, и вопил как оглашенный, надеясь хоть немного задержать мстительных нормандцев.

Но те были совсем близко. Как охотники, умело загоняющие быстроногого оленя, они ловко отрезали Фульку дорогу к выпасу и теперь вытесняли его в сторону высокого обрывистого берега Сены. Граф Анжуйский уже сполна осознавал это, но иного пути не оставалось. Он пробовал метнуться вправо, влево, но тщетно. Де Вальмоны каждый раз становились у него на пути. Еще минута — и Фульк Анжуйский оказался у самой кромки берега, на краю утеса, отвесно уходящего в речную глубину.

Братья с обнаженными мечами приближались к обидчику осторожно, без суеты и спешки. Вдали виднелись возницы и стражники, с интересом наблюдающие за происходящим. Никто из них и не думал связываться с воинственными нормандцами, должно быть, принимая кравчего за пойманного на месте преступления грабителя.

Фульк отступал, держа в поле зрения каждого из де Вальмонов. Те подходили все ближе, шаг за шагом, готовые ринуться в бой. Юноша оглянулся — Сена катила свои зеленоватые волны, неся в Атлантику начавшие опадать листья.

«Помилуй меня, Господи!» — прошептал он и, резко оттолкнувшись, бросился в воду.

Федюня и его спутники шагали по изъезженному повозками тракту, по разбитым колеям, змеями ползущими с холма на холм.

— До Лондона путь неблизкий, — развлекая беседой немногословного парнишку, вещал Гарри. — Кораблем бы оно быстрее да сподручнее, но только где денег взять… И то сказать, ежели мимо Принстона морем идти, можно и вовсе жизни лишиться. Там живет чудище морское, прозываемое Кракемар — ни дать ни взять, аспид подводный, только длиннющий, вон как та сосна, — он указал на одиноко растущее дерево, — или еще длиннее. Но лицо у него, сказывают, человечье, и глазища — просто жуть! Он этими глазищами на любых храбрецов оторопь наводит. А то еще может обвить корабль и переломить, точно краюху хлеба. Так что сушей — оно спокойнее.

— Нет, дяденька, не спокойнее. Откуда же покою взяться, когда всяк на ближнего как на врага смертного глядит, и оттого в душе яд копится и душу в труху разъедает. А Кракемар — он по сути добрый, любой твари помочь готов. То, что корабли ломает, — то байки. Ну а касательно страха, то ведь если ему в душе гнездиться негде, он человека и не донимает. Не Кракемар пугает, а злодей, ядом своим уязвленный, страшится.

— Чудно ты говоришь, малый, — с недоумением поглядел на спутника Гарри. — Да и почем тебе знать. Ты небось и не бывал в тех местах.

— Верно, не бывал, однако ж, мне сие доподлинно ведомо.

Гарри покачал головой. Он хотел еще что-то добавить, но тут в беседу вмешался один из тех двух завсегдатаев дорожной обочины, который совсем недавно поспешил вслед юному чудодею.

— А скажи-ка, дружок, — нищий замялся, не зная, как и величать Федюню, — ты вот нынче чудеса творил…

— Куда ж мне чудеса-то, — с удивлением поглядел на него отрок. — Да и где в том чудо — помог встать хорошему человеку. Идти-то он сам пошел.

— Ну, коли не хочешь — не говори. А еще чего такого умеешь?

— С конями управляюсь, кольчугу чистить могу, кашу варить, на дудке играть.

Нищий удивленно поглядел на приятеля — среди перечисленных мальчонкой достоинств не было ничего, заслуживающего внимания. Они бы давно повернули обратно, когда б не чудесное исцеление, которому недавно сами были свидетелями.

— Ну, коли так, то и ладно, — вздохнул нищий, — а то б сказал, уж ежели вместе идем.

— Не заговаривай мальчонку, — оборвал его Гарри. — Что хотел — то сказал. А чего говорить не желает, нечего клещами тянуть.

— Так любопытно ж, — хмыкнул нищий.

— А мне любопытно, как скоро вы вон в той роще хворосту наберете. Потому как, того гляди, потемнеет, а еду какую-никакую приготовить след.

Разочарованные отсутствием чудес, побирушки со вздохом признали правоту собрата и отправились в лес по дрова.

Нехитрый ужин спутников Федюни никто бы не назвал обильным: презираемые всеми прочими грибы, репа, нарытые здесь же коренья, да несколько ломтей хлеба из дневного улова придорожной братии — вот, собственно, и все. Костер, сложенный неподалеку от дороги, давал немного света и чуть больше — тепла. Лучше, чем ничего.

Ни Федюне, ни его свите было не привыкать коротать ночь под открытым небом.

— Эх, — вздохнул болтливый нищий, — и почему я не лорд? Живут люди в замках, едят от пуза, всех забот — убивай, кого скажут.

— Да разве ж в чертоге золотом радость обитает? Разве ж три горла у тебя, чтобы куски в них запихивать? Живи, как живется, да радуйся малому. Когда малому не рад, а лишь великого ждешь, тщетны будут дни твои, и часы твои уйдут, как сосульки в капель. Касаемо же убиения — невелика наука ближнего губить, это и впрямь кто поспорит. Да только мертвого того весь свой век на закорках носить будешь, и сколько бы ни убил — всех потащишь, пока самого тебя они в землю не положат. Не убежишь от этакой ноши, не укроешься.

— Так ведь на том свет стоит — один другого топчет, — попробовал оправдаться его собеседник.

— Неверно это…

— Эй, доходяги, — неподалеку послышался хруст ломающейся под ногой ветки, — кто вы такие и с чего вдруг в моих землях костер жжете?

Из темноты, особо густой за пределами освещенного пламенем круга, вышел коренастый бородач с кинжалом у пояса. Его одинаково можно было принять как за лесничего, так и за разбойника, промышляющего в местных чащобах.

— Люди перехожие, — поспешил с ответом Гарри. — Идем, никому обиды не чиним, живем подаянием.

— Да уж, на купцов не похожи, — придирчиво оглядывая компанию у костра, усмехнулся незнакомец. — Однако ж, закон у нас для всех един: коль трактом этим шагаете да в лесу на ночлег становитесь — развязывайте мошну.

— Была бы мошна… — вздохнул Гарри.

— Мне-то что за дело? Хоть кресты нательные отдавайте. — Он протянул руку к Гарри и достал из-под его рубахи простое оловянное распятие. — Невелик навар, — констатировал ночной гость.

Оба нищих тут же продемонстрировали, что на них тоже не наживешься.

— Что ж за шваль-то такая?! — выругался разбойник. — А у тебя что?

Он ухватился за ворот Федюниной рубахи.

— Оставь его! — крикнул Гарри, выхватывая из костра горящую ветку.

— А ну не балуй. — Разбойник свистнул, и из темноты с разных сторон послышался ответный свист. — Желаешь, чтобы вас тут стрелами истыкали?

— Не надо, дяденька, — проговорил Федюня.

— То-то же. — Грабитель насмешливо скривил губы и запустил руку мальчонке за пазуху. — О, тут что-то есть!

Он извлек это «что-то» и уставился на него, пытаясь сообразить, из чего сделана диковинная вещица, попавшая в его руки.

Уж точно сия штуковина не напоминала крест: три сплетенных кольцом змеи, кусающие свой хвост, на шее каждой из них красовалось нечто вроде крошечного перстня с алым камешком. Невесть из чего были сделаны переплетенные змеи, уж точно не из золота. Вроде даже из обычного железа, да только отчего-то казалось, будто в железе том словно молния золоченая играет.