Второй раунд - Александр Тараданкин

— Я военный. Привык подчиняться приказам и свято выполнял свой долг…

— Старая песня, господин Мевис. Долг, честь, приказ, — перебил его Фомин. — Все это уже звучало в Нюрнберге. И если уж вы не чувствовали себя виноватым, тогда почему так поспешно бежали от нас, рискуя сломать шею?

— Процессы над некоторыми пойми прежними коллегами напугали меня. У нас с вами разные точки зрения на эти вопросы. К тому же мой высокий офицерский чин. Знакомство с вами не входило в мои планы. Надо было убираться в более тихое место.

— И это же заставило вас уволиться с работы? Куда же вы собирались?

— Хотел тихо жить в Вернигероде, вести хозяйство. Журналистика все же слишком беспокойная профессия…

— На сегодня довольно. Слушайте внимательно, — Фомин прочитал протокол. — Все верно?

— Да.

— Я могу написать, что протокол с ваших слов записан верно и прочитан вам на немецком языке?

— Бесспорно, господин офицер.

— Распишитесь, — Фомин подвинул ему листы протокола и ручку.

Размашисто подписав протокол, Мевис выпрямился и вытянул руки по швам.

— Господин офицер, ни могу ли я воспользоваться вашей любезностью и взять с собой две — три сигареты?

— Возьмите все. — Фомин пододвинул пачку к краю стола.

— Благодарю. — Мевис четко, по-военному, повернулся и тут же, охнув, присел. Смущенно посмотрел на Фомина и, прихрамывая, пошел впереди конвоира.

Глава четвертая

«Пуллах — 6 километров». Пауль Хаазе, или, как его называли его бывшие коллеги, «Железный Пауль», облегченно вздохнул, увидев на дороге этот указатель. Он продолжал гнать машину. У шоссе замелькали щиты, предупреждающие, что въезд запрещен и что за нарушение — смерть… Но, несмотря на эти грозные предостережения, Хаазе даже прибавил скорость и вскоре оказался перед массивными воротами, от которых в обе стороны протянулся высоченный каменный забор.

Едва автомобиль затормозил у ворот, рядом с ними отворилась небольшая калитка, и вышел человек в военной форме без знаков различия. Хаазе назвал ему свой личный номер, под которым значился в этом ведомстве, вылез из машины, передал паспорт. Человек ушел, и Хаазе остался ждать. Только теперь он почувствовал усталость; болела голова, ныли плечи, руки. Ноги были точно ватные и еле держали его, очень хотелось лечь. Прошло около четверти часа, прежде чем вернулся дежурный и разрешил часовому пропустить автомобиль и его хозяина. Часовой в свою очередь неторопливо и бесцеремонно осмотрел машину и лишь тогда медленно ушел с дороги, нажал в стене какую-то кнопку — металлические створки ворот раздвинулись — и жестом показал, что можно ехать.

— Господин Бэтхер сможет принять вас не раньше одиннадцати. Я доложу ему. В вашем распоряжении четыре часа, — сообщил Хаазе дежурный. — Отдохните пока в гостинице.

Молчаливый, с отличной солдатской выправкой, портье подал ему ключ от номера. «Год — два назад такого порядка здесь еще не было», — удовлетворенно отметил про себя Хаазе. В номере он разделся, повесил костюм в шкаф, разобрал постель и через несколько минут крепко спал…

В приемную Бэтхера Хаазе явился свежий и бодрый, словно и не было ночной десятичасовой гонки. В одиннадцать с минутами двери кабинета распахнулись, и Бэтхер приветливо пригласил его к себе.

— Садитесь. Рад видеть. Но, признаюсь, не понимаю, что заставило вас приехать вот так — без вызова.

— Извините, но мне захотелось лично передать вам приятную для вас весть и, кроме того, я доставил интересовавшие вас материалы на Старка.

— За материалы спасибо. А весть?

— Вчера на вилле Старка, которому я «преданно» служу, появился один из наших людей.

— Кто он? Цель приезда?

— «Барон».

— «Барон»?! — Бэтхер потер руки. — Ну, спасибо, господин Хаазе. Это действительно подарок. Продолжайте.

— Как я понял, Старк собирается его направить в Энбург, для выполнения какого-то особо важного задания. У меня есть предположение, что там у Старка провалилось несколько агентов. К сожалению, они нам не все известны.

— Меня не удивляет, что «Барон» до сих пор не появлялся. Очевидно, были обстоятельства. Однако от присяги его никто не освобождал, и он, я думаю, в недалеком будущем сам появится у нас. А с англичанами у него, видимо, сложные отношения. Мне помнится, он отправил на тот свет не менее дюжины английских летчиков. Впрочем, — Бэтхер поднялся с кресла, — мы поможем «Барону». Установите с ним связь, передайте мой привет и, если игра действительно стоящая, идите при необходимости к нему в партнеры. Он ценный человек, сберегайте его. Такие, как он, — будущее Германии. Ну, а все остальное, я думаю, ясно. Будьте осторожны, чтобы у англичан не возникло недоверия к нему. Вы поняли? После возвращения явитесь ко мне вместе. Старком я займусь сам. Нам пора познакомиться.

— Слушаюсь, — Хаазе вытянулся и пожал протянутую руку.

Это был приказ к немедленному действию, и час спустя машина Хаазе уже мчалась в обратном направлении. Он был доволен встречей с шефом и чувствовал себя героем — сделано дело. Радовало его и другое: порядок в Пуллахе свидетельствовал, что немецкая разведка вновь, и уже в который раз, словно птица Феникс, возродилась из пепла войны. И не только возродилась, но и начинает действовать, игнорируя англичан и, видимо, выходя мало-помалу из-под опеки американцев, которые вначале считали себя вроде бы хозяевами. «Все идет отлично», — заключил Хаазе.

На виллу он вернулся поздно ночью. Своим ключом отпер ворота, поставил машину в гараж и сразу же прошел в комнату Берты.

— Где новенький? — тихо спросил он, разбудив девушку.

— Вы, наверно, имеете в виду господина Лютце? Так назвал его господин Старк. Его поместили в покоях старого барона. А господина Старка нет, он уехал в город.

— Тем лучше. Вы мне не нужны, спите, — сказал Хаазе, видя, что Берта собирается встать.

В коридоре второго этажа Хаазе остановился и прислушался: все было тихо, немногочисленные обитатели виллы крепко спали. Толстый ковер заглушал его шаги. Перед дверью комнаты, где находился Лютце, он снова огляделся и медленно повернул ручку. Она легко поддалась. Войдя в комнату, Хаазе плотно прикрыл за собой дверь, включил ночник у постели. Желтоватый свет осветил лицо спавшего.

— Макс! — Пауль слегка потряс Лютце за плечо.

Тот едва заметно приоткрыл глаза, и в то же мгновенье они широко распахнулись.

— Одевайся и иди за мной, — сказал Хаазе.

Лютце улыбнулся, молча сел в постели и быстро натянул брюки и рубашку. Словно два призрака, они бесшумно спустились в подвал, миновали длинный, слабо освещенный коридор, в конце которого Хаазе открыл какую-то дверь. Оки очутились в большой, со вкусом отделанной, хорошо освещенной комнате с дорогой, удобной мебелью.

— Заходи и располагайся, — Хаазе показал рукой на кресла. — Здесь нам никто не помешает И перестань таращить глаза. Можешь потрогать меня и убедиться, что я не выходец с того света. Лучше закури, Макс. Или перекусим? Я чертовски хочу есть. Только вернулся из Пуллаха. Схожу на кухню и принесу что-нибудь. Ты будешь?

— Нет, спасибо.

— Как знаешь.

Хаазе быстро вернулся с большим подносом, уставленным тарелками с закуской: холодный цыпленок, масло, сыр, ветчина, картофель, отваренная цветная капуста.

— Будет и выпивка, — скосил он глаза. — Присаживайся ближе. Ну, вот отлично! — Достал из шкафа бутылку «мартини» восемнадцатого года, разлил по рюмкам.

Лютце выпил, но есть все же не стал. Молча ждал, пока Хаазе утолит свой голод и наконец что-нибудь объяснит. Но Хаазе начал разговор, не закончив трапезы.

— Прежде всего, привет тебе от господина Бэтхера. Он просил напомнить, что от присяги тебя никто не освобождал.

— Германия превыше всего! — Лютце даже привстал. — Пауль, ты знаешь, я всегда готов служить ей, и только ей.

— Иного от тебя и не ждал, Макс. Однако к делу — времени у нас не много. Любезный хозяин может скоро вернуться и помешать нашей беседе. Поэтому ответь на главное — тебя посылают: когда, куда и зачем?

— Через пару дней в Берлин. Потом рейс в Энбург. По сведениям Старка, там находится лаборатория, в которой выполняют очень серьезный заказ русских. Я еще плохо себе представляю, о чем речь, но англичане здорово взбудоражены.

— Ну что же — это тем более интересно. Кто с тобой?

— Судя по всему, я отправляюсь один.

— Господин Бэтхер дал мне указание всячески способствовать твоей работе и помочь тебе там. Если встретятся затруднения, сообщи немедленно. И да будет тебе известно, я управляющий Штольцев — истинных хозяев этого имения. У меня есть возможность беспрепятственного проезда по всем зонам, в том числе, и по русской. Пиши по адресу, запоминай: Ганновер, абонементный ящик 2235-Х. О письме я буду знать немедленно. Вот, пожалуй, и все. А сейчас, дорогой Макс, нам лучше всего разойтись. Обоим необходимо отдохнуть…