Пираты Неизвестного моря - Юрий Воищев

– У пиратов… – растерялся я. – Ах, у пиратов!… Один за всех, все за одного! Куда один, туда и все! Куда все, туда и один!

– Вот! – гордо оказал Леныюа. – А ты… на атасе…

– Вы меня превратно поняли, – по-культурному забубнил Спасибо. – У меня храбрости хоть отбавляй!

– Ведрами? – ехидно опросил Рой.

Спасибо обиделся, замолчал, оттолкнул Леньку и пошел впереди:

– Можете в окна смотреть! Я войду один!

Ленька для порядка пошипел:

– Кто напитан? Кто? – Но особо настаивать не стал.

– Он сам напросился, – шепотом оправдывался Ленька перед Роем. – Ведь у пиратов как? Как? – опросил он у маня.

Я не стал подводить Леньку. И так каждому ясно, что он струсил, потому что даже мне – мужественному, смелому человеку! – было немного не по себе после того, как я вызвался со всеми попугать Вениамина.

Поэтому я и оказал:

– Желание каждого – закон! Чего хотят все, хочет один! Чего хочет один, хотят все!

– Вот! – обрадовался Ленька. – Другой бы на моем месте спорить стал, а я – нет. Закон!

Так мы и шли. Впереди – Спасибо, за ним – Ленька, потом Левка, затем – Рой, а я «замыкал шествие», как оказал бы Дюма-отец. И каждый в простыню завернут. Парад домовых!

Мы подошли к веранде третьего корпуса, где жил Вениамин, и остановились.

– Ну, иди, – оказали мы Олегу. Спасибо поднялся на одну ступеньку:

– А вдруг его инфаркт хватит?

– Чего? – удивился Рой.

– Приступ сердечный, – затараторил Спасибо. – Вот у моего деда на неделе по сто раз бывает. Хвать – и не отпускает! Инфаркт, говорит дед, пойду пиво пить. Только пивом и спасается. В энциклопедии так и сказано: пиво – жидкий хлеб.

– Давай, давай, – подталкивал его Ленька. – Пиво… На фонарик. Дед тут ни при чем. Деду-то твоему сколько?

– Семьдесят, – упавшим голосом ответил Спасибо.

– А Вениамину?

Спасибо промолчал.

– То-то! Давай быстрей. Попугаем – и все. И спать.

Спасибо подошел к двери, взялся за ручку и снова обернулся. Мы стояли и делали знаки – давай, мол, не трусь. Олег дернул за ручку и…

– Ого-го! – прорычал чей-то бас, и на пороге появилось какое-то чудище-страшилище в тулупе шерстью наружу! А в руках дубина!

Не успели мы его и разглядеть как следует – да что разглядеть! – даже опомниться, как оказались на своих кроватях. Все показали такой класс, куда там лучшим олимпийским бегунам на короткие дистанции.

А Грунькин лежал себе и хохотал-надрывался:

– Здорово мы с Вениамином над вами подшутили?!

Ну, и предатель!

Ничего себе шуточки!

Так человека можно и до инфаркта довести. Совершенно свободно! Целая бочка пива не поможет! Ну, Вениамин, держись!

Глава 16.

Третье сражение с Вениамином

Само собой разумеется, что предатель Грунькин не одну сотню минут просил у нас прощения. После смеха всегда бывают слезы – примета! Чем он только не клялся, чем он только не божился! Он свободно распоряжался жизнью своих родителей и далеких родственников, вращением земли и солнца. И даже местом, на котором должен обязательно провалиться, если соврет!

Мы не злопамятные, мы его простили. Как будто это так трудно – простить?! Но сами четко поняли: если какая заваруха случится, на Грунькина не положишься, не то что как на каменную стену, но даже – как на обыкновенную чурку.

Вениамин устроил сбор нашего отряда и прочел краткую стовосьмидесятиминутную речь, в которой ходил все вокруг да около и с хитрой улыбкой скрывал то, что всем давно известно. Он говорил о каких-то неизвестных хулиганах, разгуливающих в полуночный час по лагерю в белых простынях. И так далее, и тому подобное! Он даже не забыл всем сообщить, что сон – залог здоровья.

Странный человек Вениамин! Нет бы сразу все взять да выложить, и гора с плеч долой, а то мы три часа холодным потом обливались – вот сейчас назовет имена и даже фамилии, вот сейчас… А он и не назвал. И зачем тогда было огород городить?

Во время сбора все мальчишки смотрели на нас с уважением. Снизу вверх! Особенно, когда ты сидишь на ступеньках веранды, а они – на земле.

А после сбора мы вообще стали некоронованными королями, как сказал начитанный Гринберг. Все мальчишки нам завидовали, и больше всех Грунькин. Он, наверно, дорого дал бы за то, чтобы побывать на нашем месте. Но сами понимаете, как смешно он с нами вчера выглядел бы – для такого дела нужна удивительная храбрость. Удивительно большая!

Мы ходили в героях целый день, и это нисколько не надоедает. Когда начало смеркаться, Ленька даже огорчился:

– Дни стали короче, что ли?

Вот только девчонки отравляли нам существование, или попросту – жизнь.

Маша Пашкова делала большие глаза и с умным видом бубнила:

– А я про вас все знаю. Все! Это были вы, не спорьте! Еще бы не знать – все знают!

Еще бы не мы?! Кому же еще?

Спорить?… Охота была.

Грунькин чувствовал, что в эту ночь мы тоже не будем сидеть, сложа руки, или лежать, вытянув ноги. Поэтому он распечатал банку черного кофе из своих чемоданных запасов и умял целых пять столовых ложек, и даже без цикория. Морщился, кривился, чихал, но съел, потому что боялся проспать. Возможно, кофе был ненатуральный, или просто Грунькин не знал более точного рецепта, но он заснул сразу же, как только лег. По-моему, он заснул потому, что уж очень успокоился после того, как банка уменьшилась на одну треть или почти наполовину. А ведь как только успокоишься, все наоборот получается.

Грунькин так спал, что даже не шевельнулся, когда мы крепко привязали его суровой ниткой к кровати, чтобы он вдруг не проснулся и не побежал за нами. На Грунькина ушел весь моток – триста метров.

Наш план был прост. Вениамин сегодня почивает на лаврах, как сказал шахматист Гринберг, и не ожидает от нас ничего такого. Он спит, и ему, наверное, снится самая мощная в мире электронно-вычислительная машина, которая считает и все не может высчитать, какие еще беды поджидают нашего пионервожатого, не сумевшего найти общий язык с коллективом пиратов. Так оказал бы журнал «Пионер» в критической заметке о беспорядках в одном из школьных живых уголков на полуострове Таймыр.

Но как его так напугать, мы еще и сами не знали!

Мы подкрались к веранде, и Рой осторожно заглянул в окно.

– Не спит, – зашипел он. – Читает…

– Что читает? – разозлился Ленька.

– «Остров сокровищ».

Подумать только, у нас книгу отобрал, потому что нам ночью спать надо, а сам читает, как будто лагерный распорядок не всех касается.

Долго мы сидели под окном, даже замерзли, а он читал себе и читал – шелестел страницами. А потом как захохочет и тихонько замурлыкал под нос любимую песенку капитана Флинта и его верного боцмана Джона Сильвера:

– Пятнадцать человек – на сунду-у-ук мертвеца! Йо-хо-хо! И бутылку рому-у…

Меня такая злость взяла. Я даже забыл, что мы пришли его напугать. Вскочил и рявкнул в раскрытое окно:

– Вениамин Сергеевич, по ночам спать надо!

Он вздрогнул, побелел как полотно и выронил книгу.

– Ты-ты… ч-что? – заикаясь, спросил он.

Ребята сидели у моих ног ни живы ни мертвы и отчаянно дергали меня за штанины.

Так мы напугали Вениамина, хотя я этого в ту минуту и не хотел. И простыней, оказывается, никаких не понадобилось, и фонариков, и даже желтых тыкв с дырками для глаз и для носа.

Часть третья.

Наблюдаю со стороны

Руби мачты! Мачты за борт!

Глава 1.

Мы сочиняем пиратский марш

– Без марша нам никак нельзя! – сказал поэт Грунькин, смотав в огромный клубок все суровые нитки, которые пошли на него прошлой ночью.

– Кому это – нам? – хмыкнул Рой, помахивая гантелями и стараясь развить мышцы не только предплечья, но даже и живота.

– Пиратам!

Мы переглянулись.

– Ну да! Ну да! – чуть не плача, накричал Грунькин. – Вы же меня простили! Простили?

– Ну, допустим, – согласился Ленька.

– Нет, не допустим, – настаивал Грунькин. – А насовсем!

– Ну и сочиняй на здоровье, – буркнул Спасибо, запрокидывая голову. Тоненькая струя сгущенного молока из банки, пробитой гвоздем, длинной змеей исчезала у него во рту и булькала в горле. Спасибо всегда был не прочь подкрепиться перед завтраком.

– Так сочинять или не сочинять? – снова взвыл Грунькин. – У меня вдохновение!

Мы оставили его одного и ушли завтракать.

Но Грунькин решил, что завтрак вдохновению не помеха. Вдохновение может прийти еще раз, а завтрак не повторится.

После завтрака он ходил за нами по пятам, закатывал глаза к небу, что-то бормотал себе под нос, а потом вдруг судорожно хватал карандаш и что-то строчил в своем знаменитом блокноте. В том самом, в котором на десятой странице красной тушью было записано, что пиратов никогда не было, нет и не будет.