Ночной администратор - Ле Карре Джон

В столовой Бобби, разнорабочий, балансировал на алюминиевой стремянке, смахивая пыль с висюлек хрустальной люстры. Джонатан прошел мимо на цыпочках, не отвлекая его от работы. В баре юные племянницы Каспара в марлевках и вареных джинсах поливали цветы. Одна из них, выглядевшая старше остальных, подлетела к нему и разжала руку в перчатке; на ладони красовалась гора окурков.

– У себя дома они, наверное, так не делают! – В задорном возмущении она довольно бесцеремонно напирала грудью на Джонатана. – Бросать окурки в цветочный горшок!

– Иной раз, Рената, люди делают самые неслыханные вещи. – «Спроси у Огилви», – подумал он. Развязность Ренаты, непонятно почему, раздражала его. – На вашем месте я бы аккуратнее обращался с роялем. Герр Майстер убьет вас, если увидит хоть одну царапину.

На кухне ночная смена готовила ужин в постель для молодоженов из Германии, живших в бельэтаже: бифштекс по-татарски для жениха, копченая семга – для невесты и бутылочка «Мерсо» для обоих – для разжигания пыла. Австриец Альфред, ночной официант, изящными пальчиками поправлял складки на салфетках. Для пущей романтики он поставил еще и вазочку с камелиями. Альфред – неудавшийся танцовщик; заполняя документы, он по-прежнему писал о себе – «артист».

– Бомбят Багдад, – сообщил он с удовольствием. – Они их проучат.

– Из Башни что-нибудь заказывали?

Альфред глубоко вздохнул и принялся перечислять с улыбочкой, которая была ему уже немного не по возрасту.

– Три копченых семги, рыба с чипсами по-английски, четыре бифштекса из вырезки и двойной морковный пирог. И еще порция крема, который вы называете «взбитые сливки». Морковный пирог его высочество заказали из каких-то религиозных соображений. Так они мне сказали. И от герра майора, по указанию его высочества, пятьдесят франков на чай. Вы, англичане, когда влюблены, всегда даете на чай.

– Всегда? – удивился Джонатан. – Что-то не припомню. – Он поднялся по главной лестнице. Роупер, конечно, не влюблен. Для него это род охоты. Может, нанял ее в каком-нибудь агентстве, где берут девочек на ночь. Он был уже перед дверью, ведущей в главный корпус. У новобрачных, заметил он, и обувь новая: фирменные черные ботинки жениха с пряжками и золотые сандалии невесты валялись там, где их бросили. Приученный к порядку, Джонатан нагнулся и поставил их ровненько у двери.

В мансарде он приложил ухо к двери фрау Лоринг и услышал гнусный голос британского эксперта по военным вопросам – работало кабельное телевидение. Он постучался. Фрау Лоринг была в домашнем халате своего покойного мужа, наброшенном поверх ночной рубашки. На плите кипел кофе. Шестьдесят лет, проведенных в Швейцарии, не испортили ни одного ее верхненемецкого взрывного согласного.

– Они совсем дети. Но – воюют, значит, мужчины, – сказала она с идеальным произношением своей матери, ставя перед ним чашку.

Эксперт-комментатор с фанатическим усердием передвигал игрушечных солдатиков вокруг ящика с песком.

– Кто нынче в Башне? – спросила фрау Лоринг, прекрасно осведомленная обо всем и без него.

– Да какой-то английский магнат со свитой. Роупер. Мистер Роупер и иже с ним. И еще одна дама, вдвое моложе его.

– Говорят, шикарная женщина.

– Не обратил внимания.

– И неиспорченная. Естественная.

– Знают, наверное, что говорят.

Она внимательно посмотрела на него, как смотрела всегда, когда он разыгрывал безразличие. Казалось, она лучше знает его, чем он сам.

– Вы прямо горите сегодня. Улицу можно освещать. Что с вами творится?

– Просто снег идет.

– Как чудно, что русские теперь с нами. Разве нет?

– Это большой дипломатический успех.

– Это чудо, – поправила фрау Лоринг. – А в чудо как раз никто и не верит.

Она налила ему кофе и усадила в его обычное кресло. Телевизор был огромен – больше, чем любая война. Солдаты весело махали руками из бронетранспортеров. Все больше ракет летело прямехонько в цель. Шуршали гусеницы танков. Толпа радостно приветствовала президента Буша и не хотела его отпускать.

– Знаете, что я чувствую, когда смотрю на все это? – спросила фрау Лоринг.

– Еще нет, – сказал он вежливо. Но она будто забыла, что хотела сказать.

Или Джонатан просто не услышал, потому что ее прямолинейность невольно напомнила ему Софи. Радость его удовлетворенной любви к ней забылась. Даже Луксор забылся. Он снова был в Каире. Финальная сцена трагедии.

Он стоял в пентхаузе Софи, одетый – не все ли равно, что на нем было? – одетый в этот же самый смокинг, и египетский инспектор полиции с двумя помощниками в штатском глазели на него в той особенной тишине, которая берется взаймы у смерти. Кровь была повсюду, отдавая насквозь проржавевшим металлом. На стенах, на потолке, на диване. Туалетный столик был как бы залит красным вином. Одежда, часы, гобелены, книги (французские, арабские, английские), золоченые зеркала, духи и косметика – все было разбросано и разбито, какой-то гигантский ребенок метался здесь в истерическом припадке. Софи была почти незаметна посреди всего этого разгрома. Казалось, она пытается доползти до застекленной двери, открытой в цветущий белым цветом сад – в армейском справочнике по оказанию первой помощи такое положение называется исходным: голова лежит на вытянутой руке, нижняя часть тела накрыта стеганым одеялом, выше которого клочья блузы или пеньюара, цвета его уже нельзя было разобрать. Полицейские без особого энтузиазма топтались вокруг. Один из них перегнулся через парапет на крыше, как будто преступник мог быть на улице. Другой занимался дверцей встроенного в стену сейфа Софи, дергая ее туда-сюда и заставляя немилосердно скрипеть искореженные петли. «Почему у них черные портупеи? – удивляется Джонатан. – Они что, тоже ночные птицы?»

Из кухни кто-то говорил по телефону на арабском. Еще двое полицейских охраняли парадный вход, ведущий на лестничную клетку, где толпа совершавших морской круиз пассажиров первого класса, загоревших, в шелковых халатах, с негодованием взирала на своих конвоиров. Одетый в форму юноша с записной книжкой брал у них показания. Какой-то француз заявил, что должен вызвать своего адвоката.

– Наши гости этажом ниже пожаловались на шум, – сказал Джонатан инспектору. И понял, что сделал тактическую ошибку. Совершено убийство, и объяснять причину своего присутствия здесь неуместно и нелепо.

– Вы были друзьями с этой женщиной? – спросил инспектор с сигаретой в зубах.

Знает ли он о Луксоре?

А Хамид?

Врать лучше всего глядя прямо в глаза и говорить чуть свысока при этом.

– Она пользовалась кое-какими услугами в отеле, – кинул в ответ Джонатан, все еще стараясь, чтобы голос его звучал как можно естественнее. – Что случилось? Кто ее?..

Инспектор медленно и равнодушно пожал плечами. «Египетские власти ему не указ, – вспомнил Джонатан. – Они куплены Фрэдди и предпочитают не вмешиваться».

– У вас была с ней связь? – спросил инспектор.

Он что, летел с нами на одном самолете?

Следил за нами до дверей Чикаго-Хауз?

Прослушивал квартиру?

Джонатан наконец взял себя в руки. Хладнокровие вернулось к нему. Чем опаснее становилась ситуация, тем больше он мог полагаться на свой характер. Он разыграл оскорбленную невинность.

– Если под связью вы понимаете чашечку кофе. У нее был телохранитель. Его нанимал мистер Хамид. Где этот телохранитель? Исчез? Может быть, это его рук дело.

На инспектора это не произвело никакого впечатления.

– Хамид? Кто такой Хамид? – Потрудитесь объяснить.

– Фрэдди Хамид. Младший из братьев Хамидов.

Инспектор нахмурился, словно это имя было ему неприятно, или не имело отношения к делу, или ничего ему не говорило. Один из помощников инспектора был совершенно лыс, другой – рыжеволос. Оба – в джинсах и кожаных куртках. Оба небриты. Оба внимательно слушали.

– О чем вы с ней говорили? О политике?

– О всякой чепухе.

– Точнее.

– Обсуждали меню. Слухи и сплетни. Моду. Мистер Хамид иногда брал ее с собой в яхт-клуб, здесь и в Александрии. Мы здоровались друг с другом. Махали ручкой.