Скоро я стану неуязвим - Остин Гроссман

— Это вот Блютус. Я — Феном. Мы — «Пакт Хаоса». Не трудись представляться; мы знаем, кто ты такой.

Господи… Сколько мальчику лет — двадцать? двадцать два? Сразу видно, он это в первый раз.

Я молчу. Смотрю. Богатенькие детки? Оранжевый тип — возможно. Какие-нибудь друзья детства, заигравшиеся в пакт, заключенный в седьмом классе. Любопытно, платил ли Феном за импланты для обоих? Понятно, обо мне им известно лишь то, что показывали по телевизору. Они меня не боятся.

А дальше что? Тупик. Гости держатся чуть поодаль — простая предосторожность. Нервничают — для них это большой рывок в карьере. Сами обалдели, что допрашивают меня, ужасного меня, того, кто десять лет держал в страхе «Супер-Эскадрон». Человека, который прямо в Овальном кабинете приказал Президенту Соединенных Штатов именовать его Императором. И вот, я здесь — в паре дюймов от них, в цепях. Их шанс войти в историю.

Быть может, друзья надеются, что все будет просто: я повыделываюсь, поогрызаюсь, произнесу речь и выдам все секреты. Как же, это мы уже проходили. Не вижу причин облегчать им работу.

Феном снова открывает рот.

— Давно тут уже, а? Два года. Ерунда для такого, как ты. Держу пари, ты изнутри неслабо управляешь, да? Дергаешь за веревочки? У таких, как ты, длинные руки, а? Главный мозг… — Он непринужденно посмеивается. Море обаяния.

Я пристально смотрю на него. Понятия не имею, с чего он взял, что я — теневой босс. Конечно, Призм со мной иногда разговаривает, проникает сквозь стекло, когда никто не смотрит, но толку от него нынче немного. Вот так, побудешь радугой — хватку потеряешь.

Стульев в комнате нет; вид у парней довольно глупый. Не знают, куда девать руки. В отличие от меня, разумеется.

— Ты знаешь, зачем мы здесь. Из-за крутого чувака. Говорят, тебе известно, куда он подевался.

Сполох! Тут только начинаю понимать… Слухи ходят уже некоторое время… Он не появлялся дольше обычного — недель восемь, или около того. Начались всякие разговоры… Я стараюсь, чтобы на лице не отразилось никаких эмоций.

— Ты с ним сражался? Типа, он твой враг. Вы ведь были суперврагами. Говорят, в последний раз его видали с твоей приятельницей Лили.

Мы сражались — однажды, над океаном. Я был в реактивных ботинках, пытался летать, как он. На нем был тот дурацкий кожаный пиджак, волосы спадали на сверкающие глаза. Я проиграл.

Феном все трепется.

— Ни самого не видно. Ни вестей. Что могло случиться с таким чуваком? Телепаты говорят, он просто исчез.

Вообще-то, хороший вопрос, и я с минуту раздумываю. Все равно не понимаю, кто мог убить Сполоха, или хотя бы каким образом. Считается, что он в принципе неубиваем — все думали, что он так и будет летать по миру, спасая котят и сажая в тюрьму типов вроде меня. Я ни разу не видел, чтобы он достиг своего потолка — даже в тот день на мосту «Золотые Ворота», а ведь тогда на миг исполинский вес этой штуковины обрушился на его хрупкое тело. Он, если что-то одним махом не обрушит, то медленно утолкает — так, как вытащил Деймос на новую орбиту, подальше от марсианской станции. Можно сказать, он — мое величайшее изобретение.

Последний гран изотопа иридия, который мог его остановить, оторвался от планеты много десятилетий назад, точно бейсбольный мяч, перелетевший через забор на улицу. А чтобы получить новые изотопы, понадобится много-много жара и давления, как в центре немаленькой звезды, или в дзета-измерении. Примерно там, откуда он черпает силы.

— В прошлый раз он тебя приложил? Ты его после этого еще видел?

Тупица. В прошлый раз меня победила Дева, хотя это ничем не лучше. Снова пауза. Блютус таращит глаза — бесстрастный, как жесткий диск в человечьем обличии.

— Что, сказать нечего? Понятненько… Легко не расколешься? Я найду способ! — Он щелкает локтевым лезвием, туда-сюда, демонстрируя его во всей красе. Прекрасный клинок! С тех пор, как меня заперли, появилось много новинок… Интересно, как выделываются остальные супергерои? А вдруг мои трюки устарели?

— Ну, намекни хотя бы! Хочешь оказаться на разделочном столе в правительственной лаборатории? Они с людьми всякое… Уж мы выясним, отчего ты такой умник! Пораскинь мозгами, супергений! Знаешь, что мы можем здесь с тобой сделать?

Господи… Надо полагать, то же самое, что и в любом другом месте. Их приятели такое не раз вытворяли; вряд ли юнцов остановит то, что я под стражей.

Охранники ушли. Считают, что герои могут сами о себе позаботиться. А лезвия-то мне совсем не нравятся… В большинстве штатов это незаконно, между прочим. Никакой супергерой не станет такое имплантировать, если не намерен убивать.

Чего от меня ждут? Полного признания?

— Слушай. Ели это сделал не ты, значит — твой друган. Вы все между собой общаетесь. Если укажешь нам нужного парня, может, и тебе кое-что обломится.

По законам жанра, этот допрос пробуксовывает. Феному недостает пространности рассуждений, свойственной истинно талантливым мучителям, но мне ясно, что они не отступят. Похоже, кто-то немало потрудился, устраивая визит, и мальчишки не хотят уйти с пустыми руками. Им нужна зацепка, громкая история, памятный момент: в противостоянии с ними Доктор Невозможный дрогнул!

— Ну же! Кто? Кровавый? Фараон? Твоя подружка Лили? Давай, Эйнштейн… Говори!

Он кричит мне в ухо. Горячее дыхание шевелит волосы.

— Ты, типа, умный, да? Слышишь меня? Эй, лузер! Придурок!

Мы оказываемся лицом к лицу.

— Я. Настоящий. ГЕНИЙ! — Слова выкипают наружу; я даже не думаю, что говорю.

Они переглядываются. Что-то касается моей щеки. Мир подпрыгивает, я лечу на пол, скольжу щекой по кафельной плитке. Надо признать, у Фенома отличная скорость. Я и глазом моргнуть не успел.

Прошло несколько секунд. Я все еще привязан к стулу. Пол-лица онемело. Рука застряла между прутьями спинки; пытаюсь подняться на колени.

— Получай, сволочь!

Феном скачет по комнате, лупит по воздуху, точно боксер. Блютус поднимает меня с пола вместе со стулом, усаживает прямо.

— Папа сказал, нельзя… — Он впервые открывает рот.

— Расслабься! Это же Доктор Невозможный! Кому какое дело!

Он бьет меня по лицу с другой стороны; на этот раз я почти чувствую удар. Давненько я ничего в полную силу не чувствовал. Пролетев через всю комнату, я торможу носом в стену. Блютус снова поднимает меня. Немного кружится голова; хорошо, что клинков не выпускает.

Феном опять за старое.

— Ну, продолжить? Способностей-то никаких, кроме мозгов. От грубой силы ты быстро сломаешься. Зубы посчитать?

Я сплевываю.

— Досмеетесь, когда сдвину… — Я обрываю фразу; план, разработанный в тюрьме, крутится на кончике языка. Зачем я всегда все рассказываю?