Типичный Петров - Владимир Новиков

В прошлый раз ты была в этот момент молчалива. А сейчас – “Ах, как это здорово!” Странное словечко – может быть, это та самая самка в тебе говорит и относиться это может к любому партнеру? И все равно меня тянет к тебе, в тебя…

– Как тебе мой турецкий загар нравится?

– Никак. Он только грязнит женщину, как жадные взгляды восточных мужиков. Надеюсь, он скоро с тебя слезет, смоется. Хорошо, что главные части тела уцелели. Только их буду целовать.

– Он еще и позволяет себе критику. Как же я ошиблась, храня чистоту!

Знала бы – отдалась красивому турку. Один был такой прелестный, все время нам с Наташкой какие-то бесплатные сласти к кофе подкладывал.

Водил в дом показывать коллекцию оружия на стенах и, на широкий диван показывая, говорил, что это очень, очень удобное место. А я вот пришла тесниться с тобой на односпальной кровати…

Ты смотришь на часы:

– У нас еще сорок минут. Быстренько попитайся, и пойдем. Хочу показать тебе самое мое место.

Она появляется незаметно, такая простая, невысокая, но ошеломляюще пропорциональная, ладненькая. Просто идешь, идешь – и встречаешь ее на улице, ее так и называли здесь – “уличанская”.

Беленький куполок с черной шапочкой, а изнутри в нем – лик, Феофаном

Греком изображенный. Смотрительницы у тебя знакомые, и они разрешают нам подняться по аварийно опасным лестницам к самому верху. Лицом к лицу с Пантократором. Ни в одном из посещенных храмов я не испытывал такое простое ощущение величия и значительности жизни. Ты рядом, но я о тебе забываю. И о себе, и о том, что между нами происходит.

– В двух шагах отсюда я родилась. И, сколько себя помню, видела ее каждый день.

Совсем рядом с этой церковью Спаса Преображения какой-то местный олигарх соорудил особнячок, что вызывает у некоторых идейно-классовую ненависть. Но и раньше же здесь купцы свои дома строили. Спасителя опошлить невозможно, а олигархову семью эта пространственная близость, глядишь, и преобразит, изменит к лучшему.

Ну а теперь что? Побежали каждый своим бизнесом заниматься? Ведь какая у нас теперь цель жизни? Укреплять благополучие хозяина своего. С тем, чтобы он в конце концов продал свое успешное дельце и уехал доживать свое долголетие на виллу в каком-нибудь Биаррице. А новый владелец возьмет на наши места новых людей – отличная перспектива! Но мы же еще молоды, черт возьми! Можем все начать сначала – как начали всего полтора месяца назад целоваться, а теперь уже продвинулись до открытости и раскованности, возможной только между очень близкими людьми. “А что это у тебя здесь?” – “А что ты сейчас чувствуешь?” – “Нет, я хочу не так, а совсем по-другому”.

Такие простые, всем знакомые слова – как ноты, из которых выпевается несложная, только нам двоим известная, тайная мелодия.

Но не получается у нас целой оперы, то есть полной ночи, с засыпаниями и пробуждениями, с актами и антрактами, с дуэтами, сольными фиоритурами и уходами за кулисы…

– Ты из-за мужа остаться не можешь?

– Нет, из-за Наташки. У нас с ней договор: я всегда ночую дома, и она тоже.

– Постой, сколько ей лет?

– Четырнадцать. Нет-нет, у нее не мужчина, у нее община, где многие остаются на ночь, а некоторые просто живут.

– Что же, твоя дочь в секту угодила?

– Ну почему секта? Христиане-евангелисты. Ничему плохому ее не учат.

Хорошее знание Евангелия еще никому не повредило. А то, что ей там какие-то принципы диктуют, что-то навязывают, свободу ее ограничивают, так воспитание всегда таким бывает. Уж не хуже комсомола нашего бывшего, а какую-то школу единства, единения каждый человек в молодости проходит. Самые распрекрасные родители не заменят этого.

Вспоминаю, что Сашка наш тоже в этом возрасте иногда не ночевал дома. А у него это единство-единение пострашней было. Байкеры! До сих пор нас с Бетой от этого слова в дрожь бросает. Как и от бьющего по нервам шлягера: “Ма-та-цикал, мой ма-та-цикал!” А уж смотреть на двух юнцов, слившихся в безумном объятье и несущихся на своей дребезжалке прямо в ад… У этой езды нет разумно-утилитарного оправдания, это сложная форма самоубийства. Когда лучший Сашкин дружок пополнил список жертв жуткого увлечения, мы пережили это со всей серьезностью, хотя и эгоистически крестились, что нашего миновала чаша сия. А он, слава Богу, тут же от гибельной страсти излечился…

Да, ночи новгородской не получилось, зато хоть удалось с тобой на пароходике прокатиться по Ильменю. Ветер холодный подул, мы стали обниматься, но этого недостаточно было, чтобы согреться. И вдруг выясняется, что капитан судна по совместительству еще и буфетчик, готовый налить нам по сто граммов местной красной водки “Юбилейная”, притом за смешную стоимость.

Этого достаточно, чтобы начать целоваться, не стыдясь ни окружающих, ни возраста своего. Когда проплываем мимо пляжа, я произношу вслух:

– А вот в купальнике я тебя никогда не видел.

– Увидишь еще. Если мы будем вместе…

Вот и приплыли…

На набережной Волхова разговор поворачивается-таки в эту неминуемую сторону.

– Юрочка, неужели ты не понял еще, что мы с тобой созданы друг для друга? Мне это уже в первую нашу ночь ясно стало, просто я тогда повыпендривалась немного для приличия. Ведь стоило нам друг к другу прикоснуться – и мы в одно целое слились. Такая безбарьерность, что ли, прямо не знаю, как назвать, потому что слов для этого редкого случая люди не придумали…

Вечер уже на город спускается, и солнце словно все в тебя переместилось: глаза сверкают, щеки пунцовеют, не женщина – огненный шар со мной рядом шагает.

– Ты пока помолчи, дай уж мне выплеснуться до конца. Да я просто поверить не могу, что в твоей жизни уже встречалась такая фантастическая гармония. Я тут за два дня до твоего появления ехала в автобусе. Жара, тесно. Стою, и вдруг лицом к лицу со мной паренек обнаруживается. Возраста, наверное, твоего сына. А одет – точно так, как ты тогда в Пскове: светлые брюки и синяя рубашка с крокодильчиком. И достал меня этот крокодильчик: я сразу настолько тебя всего вспомнила и почувствовала, что глаза закрыла, руки на груди сложила и вот-вот рухну на пол. Молодой человек за меня испугался и спрашивает: “Женщина, что с вами?” А женщина просто кончила, посреди бела дня, в общественном транспорте…

Но как я – это не важно. Для меня самые радостные мгновенья – это когда ты кончаешь. Ты ведь весь во мне растворяешься и всю меня заполняешь – от пяток до макушки, я даже в кончиках своих пальцев твое присутствие чувствую. Ни в какой “Камасутре” ничего подобного не описано.

Может быть, твоя жена и ангел во плоти, но ты-то, я вижу, на ангела совсем не похож. Конечно, это красиво: интеллигентные, деликатные отношения. Только секс у вас, по-моему, какой-то подростковый…

– Да что ты знаешь про наш секс?

– Все! Я все про тебя знаю. И понимаю тебя в сто раз лучше, чем ты сам. Разве такой участи ты достоин! У жены-философа работаешь помощником по хозяйственной части… Из уважения к культуре ты собственную жизнь пропустил. А со мной ты полностью раскрепостишься, всех крутых круче будешь. Мы же с тобой оба такие быстрые, контактные, изобретательные. Да мы, если соединимся, лет через пять-шесть можем стать как Лужков и его жена… Ну что ты смеешься, дурачок? Ведь такая редкая возможность открывается перед тобой. И передо мной. Господи, если бы я к своему мужу испытывала хотя бы сотую долю такой любви…

Отмолчался я тогда. Отнюдь не в знак согласия. Но и сопротивления не оказал. Да и как можно противиться такому светлому и дурманящему напору! И потом – перевернулись тогда все мои представления о любви, обо всем на свете. Мир передо мной кувырок совершил и встал на голову.

Я человек простой: честно верил в народную мифологию, согласно которой свою единственную “половинку” можно встретить максимум один раз в жизни. Большинству людей настоящая любовь вообще неведома: женятся они по необходимости сексуальной, с целью деторождения и совместного ведения хозяйства. А уж у кого приключился брак, зарегистрированный на небесах, тот вообще должен успокоиться и беречь свой счастливый билетик от посторонних посягательств.

Оказалось же, что небеса очень просторны, что даже для вполне обыкновенного мужчины там может найтись не одна такая идеальная половинка. Может быть, даже и две – не предел возможностей…

Один мой приятель, оказавшийся в сходном положении… Тьфу, каким пошлым языком я заговорил! Никогда не сравнивал свою личную жизнь с чьей-нибудь. С Беатрисой у нас все так не похоже на других было. И то, что с тобой, это тоже не называется чужими, готовыми словами. А приятеля вспомнил, потому что он это тумблером называл.

Возвращаюсь домой, говорил, уединяюсь на минуту в своем кабинете, переключаю там тумблер и выхожу к жене уже совсем другим человеком.

Нет, дома у меня нету такого места, где я мог бы отделиться от Беты.