Memoria - Нина Гаген-Торн

Худой, как бы обугленный внутренним горением, старик разложил кипы исписанных карточек и поднял глаза. Минуту пристально смотрел на нас сквозь очки, потом начал говорить:

— Многие совершенно не представляют себе, что без этнографии, без ее данных, классификации и сообщений, нет и не может быть науки о человечестве, его культуре, пространстве и времени. Проще говоря, невозможна ни наука, которая именуется историей, ни такая дисциплина, как социология… Величайшая заслуга этнографии в том именно, что она впервые установила конкретное представление о человечестве в целом. Это она, если можно так выразиться, впервые сделала перекличку всех народов планеты… — Он наклонился к своей картотеке, чтобы привести цитаты, доказывающие его мысль. Близко поднося их к очкам, читал, покашливал, перебирая листочки. Он не был оратором, слегка заикался. Слушать его было нелегко, записывать — также.

Я удивилась: что привело сюда всех этих студентов? Почему они слушали, не отрываясь, напряженную и деловитую речь Штернберга? И вскоре поняла, что перед нами — не академическая лекция, а дело жизни этого человека. В этнографию он вкладывал всю свою волю и страсть. Это ощущалось всеми и не могло не зажигать…

Темные глаза Штернберга горели.

— За историю обычно принимали отрезок в четыре-пять тысяч лет, относящийся к народам Европы и Средиземноморья. Другие народы считались неполноценными, дикарями. К ним относились свысока. Дикарей нет! У всех есть своя культура, достойная внимания и уважения. Каждый народ что-нибудь дает для всего человечества… Например, древнемексиканская и перуанская культуры были выше и совершеннее, чем у испанских варваров, которые их разрушили. Преимущество испанцев было только в том, что они лучше умели убивать… Этнография учит всматриваться… Этнограф видит все народы принципиально равными и знает, что процесс истории человечества един. Различие лишь в количестве накопленного опыта в зависимости от географических и историко-социальных условий.

Перед нами был не профессор вуза, не оратор, а проповедник истины, несущий понимание законов культуры.

Так я стала этнографом. Лекции Штернберга, Богораза, потом Зеленина…

В. Г. Богораз (Тан) — тоже ссыльный народоволец, как и Штернберг, писатель, журналист, этнограф. Его научные труды — монография по чукчам (три тома на английском языке) была напечатана в Америке… Из ссылки он привез в Петербург кроме научного еще литературный груз: стихи, рассказы, очерки, целые романы и еще неугасшую жажду — дайте додраться!

Он входил в аудиторию, круглый, как шар, волоча за собой полосатый большой мешок вместо портфеля. Ставил мешок на пол. Плотно усевшись на стуле, начинал беседу с аудиторией. «Имейте в виду, — предупреждал он на одной из первых лекций, — этнографом может стать только тот, кто не боится скормить фунт крови вшам. Почему скормить, спрашивается? Потому, что узнать и изучить народ можно, только если живешь с ним одной жизнью. А у них вошь довольно распространенное животное».

Голубые глаза его задорно сверкали. Он вел лекцию-беседу, перемежая научные выводы рассказами, от которых зал грохотал смехом… Он любил афоризмы: на семинаре, предлагая сделать доклад, говорил:

«Не забывайте, что нельзя рассчитывать на память, она подменяет факты. Каждый факт имеет законные 25 % лжи. Но старайтесь, чтобы не больше… В основе лежит истина просто потому, что у человека не хватает фантазии все выдумать… Дело этнографа расслоить правду и ложь». Отправляя нас на первую практику, сказал: «Я хочу прочесть вам десять заповедей этнографа, которые мы с Львом Яковлевичем исповедуем».

Среди них были такие:

1) Этнография — венец всех гуманитарных наук, ибо она изучает все народы в настоящем и прошедшем.

2) Не делай себе кумира из своего народа, своей религии, своей культуры. Знай, что все люди потенциально равны: нет ни эллина, ни иудея, ни белого, ни цветного. Кто признает один народ — не знает ни одного, кто признает одну религию, одну культуру — не знает ни одной.

3) Не профанируй науки, не оскверняй ее карьеризмом.

4) Не убивай науки фальсификацией фактов, поверхностными неточными наблюдениями, скороспелыми выводами.

5) Не чини плагиаты.

6) Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего, на другие народы, на их характер, обряды, обычаи, нравы и т. д.

7) Не навязывай насильно исследуемому народу своей культуры. Подходи к нему бережно и осторожно, с любовью и вниманием, на какой бы ступени культуры он ни стоял, и он сам будет стремиться подняться до уровня высших культур.

Был Богораз подвижен и экспансивен, как в молодости. Вспоминается случай: мы, несколько человек студентов, сели в трамвай у университета. Видим: из МАЭ (Музей антропологии и этнографии), тряся полосатым мешком, бежит Богораз. На повороте, у Дворцового моста, нагнал трамвай, на ходу вскочил на площадку. Увидел нас и, весело подмигнув, крикнул: «В каюры еще гожусь». Было ему в то время порядочно за шестьдесят.

Он сохранил живую связь с северянами, входил в комитет Севера, был организатором Северного рабфака, преобразованного из Географического института. Этнографическое отделение было на географическом факультете. Циклом народов Севера занимался Богораз, Л. Я. Штернберг вел общие курсы… А возглавлять восточнославянский цикл был приглашен профессор Д. К. Зеленин. Нас изумил его академический тон: он был корректен, подтянут и требователен. Место юмора и романтики на лекциях заступил четко организованный труд. Он приучил студентов к самостоятельной работе над источниками по архивам… Студентам предоставлялась полная свобода научного анализа, и в то же время чувствовался внимательный, оценивающий взгляд руководителя. Основная черта Д. К. Зеленина как ученого и как преподавателя — уважение к чужой точке зрения. «Различные взгляды необходимы для развития науки», — постоянно подчеркивал он.

«Снарк»

А центром университетской жизни было общежитие. Мы жили коммуной. Ядро ее — бывшие осузовцы: Вера Либерман, два Шейнманна (Сережка сбоку припека, он первокурсник), комиссар университета Мишка Цвибак, Ида Варшавская, Дина Романенко, дядя Костя Доброхотов (он много старше нас, вернулся в университет с войны). Участвовали в нашей жизни и приходящие члены «Снарка».

«Снарк» (по Джеку Лондону) — корабль, на котором мы отправляемся в путешествие: «по земле, под землей, по воде, под водой, в воздухе и в безвоздушном пространстве». Члены «Снарка» — вся наша коммуна, кроме того, приходящие: Сеня Малятский, Толя и Зайка Розенблюм, чуть дальше — Веня Каверин и Лида Тынянова (у них своя группа — «Серапионовы братья», но псковичи держатся вместе, а основной наш сочлен — Толя Розенблюм — товарищ Вени по псковской школе). Обязательные члены «Снарка» — Лиля и Кука Дорфман. Есть еще Зина Ливицкая — «нос корабля». Ритуал путешествия таков: в комнату, где живет Ида Варшавская, сносятся стулья со всего этажа и ставятся так, чтобы спинки их составляли как бы борт корабля. В середине ставится стол, на него — табурет. Это — мачта. На мачте юнга Левка Варшавский, именуемый еще «сосунком», потому что он не студент, а школьник, путающийся у сестры в общежитии. Нос корабля — Зина Ливицкая — садится лицом к окну, она должна изобразить вылет корабля. Под стол садится Кука Дорфман — он «газолиновый мотор». На шкаф взбирается «дежурный рулевой», ведущий корабль. Мы поем гимн:

Лот, лот, лот!Пусть наш боцман, как лот,Будет брошен вперед,До луны, глубиныЕй измеривай!Мы — у лунной расщелины.Мы — команда всесветного плаванья,Звезды дальние будут нам гаванью.Уж матросы поставили быстрыеПаруса облаков серебристые.И корабль наш несется как бешеный,К мачте — солнце подвешено.Сквозь астральный туманВ мировой Океан   направляется!Режет звездную пыль.Капитан на бутыль   опирается.

На корабле был судовой журнал, в который записывались все этапы путешествий. И — любые проекты будущих путешествий или открытий. Намечал следующие путешествия дежурный рулевой. Он назначал их в конце предыдущего странствия и обязан был подготовить (держа это в тайне) все необходимое для будущего пути. Когда все было готово — дежурный рулевой объявлял день и час отправки корабля.

Путешествие делилось на две части:

1) Серьезный доклад на важные животрепещущие научные темы — например, Кука Дорфман, физик, рассказывал о принципе относительности Эйнштейна. Тогда только начинали писать об этом. Кука, поблескивая очками, говорил, что представить себе относительность времени и пространства — невозможно, но математически точно Эйнштейн доказал их.