Если бы меня спросили снова - Елена Лабрус

глаза, а на стуле её старый школьный портфель, на столе — разбросанные книги, во дворе — старый пёс, что жил у бабушки ещё до Иркиного рождения. И бабушка ещё жива, и отец сегодня будет крепить между двух старых яблонь качели.

Она даже резко села, вспомнив, как он всё откладывал, а накануне вечером сказал: завтра. И Ирка знала, что раз он обещал, так и будет.

Те яблони давно спилили, бабушка умерла, а вот пёс за окном действительно лаял, только это был совсем другой пёс.

— Да кто там, Тагир? — прошлёпав по полу босыми ногами, ещё не совсем проснувшись, Ирка высунулась в окно.

На столбе у дома в железной корзине возились два электрика. Третий стоял внизу у машины и что-то объяснял Вадиму, тыкая в бумагу.

«А он-то что здесь делает? — мотнула головой Ирка. — Да ещё в такую рань».

— Наверно, заехал за сыном. — Сама спросила, сама ответила она, хмуро глядя на себя в зеркало. — Ну и рожа у тебя, Лебедева, — помяла лицо.

Глаза опухшие. Брови заросшие. Под глазами мешки. У губ скорбные складки. На лбу морщины.

Она приподняла уголки губ, заставив себя улыбнуться, а потом махнула рукой и пошла в душ.

Сегодня она должна съездить в бюро судебно-медицинской экспертизы к Громову, собрать вещи и вечером сесть на поезд, чтобы завтра утром быть во Владивостоке.

Есть в психологии такое понятие — автоматические мысли. А может, не в психологии. Но суть в том, что они возникают как бы сами по себе — мысли, которые чаще всего думаешь, поэтому они и становятся автоматическими, а автоматические мысли возникают чаще других — вот такой замкнутый круг. Поэтому от них так сложно избавиться, нравятся они тебе или нет.

Первой мыслью, что возникала в Иркиной голове последние три месяца, едва она просыпалась, что тут же возвращала её в реальность и в беспросветность: его больше нет.

Его больше нет. Подумала она и сейчас.

А потом вспомнила: как бы не так.

— Как бы не так, — громко, вслух повторила она.

У неё не было сил собрать Петькины вещи, и не было сил их видеть — оставленную на стуле рубашку, висящий в шкафу парадный китель, забытые под кроватью носки, сумку, с которой Северов пришёл в их дом, когда они поженились, — но она запретила маме что-либо трогать в их с Петькой комнате, поэтому они так и лежали, его вещи, словно лежали здесь всегда и будут лежать вечно.

Но сегодня всё изменилось.

Всё грязное и ношеное Ирка отправила в стирку. Всё свежее развесила в шкафу, как делала, когда ждала Петьку с рейса и уверенно спустилась.

— Доброе утро! — чмокнула стоящую у плиты маму в щёку и, взбив руками мокрые волосы, пошла наливать себе кофе.

— Надолго едешь? — спросила мама, перевернув блин, когда Ирка села с кружкой за стол.

— Как повезёт. Может, послезавтра утром уже вернусь. Может, придётся задержаться. Я пока недалеко — во Владивосток.

Мама понимающе кивнула. Она одна с Иркой не спорила. Может, знала, что бесполезно. Может, тоже помнила отцовский урок, когда Ирка разбила коленку: чем сильнее отговариваешь — тем сильнее дочь упирается.

— Вадим сказал, заберёт Андрея на все выходные, — сказала мама. — У них с отцом и маленькой Иришей грандиозные планы. Наш уже подскочил ни свет ни заря — собирается, — поставила мама на стол тарелку с блинами.

— А Вадим давно приехал? — стянула Ирка верхний из стопы.

— Да он, можно сказать, и не уходил. Вчера вечером был дотемна. Дождался, когда ты вернёшься и тогда только уехал. А сегодня уже вернулся ни свет ни заря.

«Странно, что я не видела вчера его машину», — подумала Ирка, жуя блин. Но вспомнила, что зашла через веранду, а не через гараж, у которого он обычно парковался.

А вот тому, что ждал, не удивилась.

Не удивилась, что сидел один в тёмной гостиной. Не удивилась, что ничего не сказал, не окликнул, не остановил, ни о чём не спросил. Просто убедился, что она вернулась и тогда только поехал домой.

Ждал, когда Ирка будет готова.

Ждал, когда даст ему шанс.

Ждал, когда первая сделает шаг навстречу — хотя бы поговорить.

— А что за планы? — отхлебнула Ирка кофе.

— Сначала они едут на озеро смотреть на цветущие лотосы. Потом — на Заимку. Борис снял апартаменты. Ну а там бассейн, водные горки, парк развлечений, велосипеды, ролики, квадроциклы, спортивная площадка, вечеринка на пляже, какая-то программа развлекательная специально для детей, викторина. В общем, всё, что душе угодно.

— А, да, да, да, — вспомнила Ирка, что ей предлагали поехать с ними, но она, конечно, отказалась. — А ты чего не едешь? — спросила маму.

— Отдохнуть хочу, Ира. Не поверишь, просто полежать в тишине. Что-то старая я, наверно, становлюсь, но так умаялась за эту неделю, что даже рада, что есть кому пристроить детей, — сняла мама последний блин и выключила газ. — Ты вот зря не едешь.

Ирка отмахнулась. Снова затевать разговор, что нельзя хоронить себя заживо, не хотелось совсем. Особенно сегодня.

— Мам, а почему ты не поехала к отцу? — обжигая пальцы, сложила горячий блин Ирка.

— Куда? В Монако? — села рядом за стол мама.

— Ну да, куда там он уехал, когда сбежал из тюрьмы, после Рима? — подула на блин Ирка. — Откуда прислал тебе последнюю открытку с адресом? Из Монте-Карло?

— Из Кап-д’Ай, это рядом, Прованс, между Ниццей и Монако. А вас я тут на кого бы оставила? — вздохнула мама, но не тяжело, скорее устало.

Глава 12

— Так ты из-за меня? Думаешь, я бы не справилась? — так и не откусив, отложила Ирка блин.

— Нет, я из-за себя, — пожала плечами мама. — Ты бы как раз справилась. Кто бы справился, если не ты. Но ты же меня одну не бросила, когда я заболела, вернулась из Питера. И я не смогла. Да, честно говоря, уже и не хотела. Это в молодости я бы за ним хоть на край света. Тогда всё это кажется важным: любовь, страсть, преданность, верность. Но так жить, как живёт он, меня и тогда, мягко говоря, тяготило: он же мошенник, авантюрист. Для него