До тебя - Пенелопа Дуглас

Лучше бы я ел молча.

– Ты облажался? – спросил он, с вызовом в каждом слоге.

Я кивнул.

Поступил бы я так снова? Да. Но он не задал мне такого вопроса.

– Хорошо, – он хлопнул ладонью по столешнице. – Теперь надо подниматься. Твоя посещаемость и отметки – хуже некуда. Ты явно не планировал, чем займешься после окончания школы, – во всяком случае, мне так кажется, – и вряд ли способен принимать ответственные решения. Есть одно очень хорошее место для тех, кому необходима дисциплина и не особенно нужна свобода.

– Тюрьма? – уточнил я с нескрываемым сарказмом.

И, к моему удивлению, он улыбнулся так, будто вытащил козырь.

Черт.

– Уэст-Пойнт, – сказал он.

– Да, точно, – насупился я, покачав головой. – Детки сенаторов и «скауты-орлы»[5]? Это не для меня.

О чем он думает? Уэст-Пойнт – военная академия. Туда поступают лучшие из лучших. Они годами шлифуют свои школьные резюме, чтобы их приняли. Я никогда не попаду в Уэст-Пойнт, даже если захочу этого.

– Это не для тебя? – переспросил он. – Серьезно? Не думал, что тебя беспокоит, впишешься ли ты. Ведь это всем остальным нужно под тебя подстраиваться, верно?

Твою ж ма… Я сделал глубокий вдох и отвернулся. Этот парень знал, как меня заткнуть.

– Тебе нужны цель и план, Джаред. – Мистер Брандт облокотился на кухонный островок прямо передо мной, чтобы я не смог от него отвернуться. – Я не сумею внушить тебе надежду на будущее или стремления, если у тебя их нет. Все, что я могу, – это подтолкнуть тебя в каком-то направлении и обеспечить тебя занятиями. Ты исправишь свои оценки, будешь посещать все уроки, найдешь работу и… – тут он помедлил, – будешь раз в неделю навещать своего отца.

– Что?!

А это что еще за чертовщина?

– Ну, я уже предупредил судью Кейсера о том, что на консультации с психологом ты вряд ли согласишься, поэтому остается только такой вариант. Тебе придется навещать его раз в неделю в течение года…

– Это что, шутка такая? – перебил его я, и мои мышцы напряглись так сильно, что я вспотел. Черт, совершенно исключено! – Ни за ч…

– Это относится к той части, где я говорил про «подниматься», Джаред! – закричал Джеймс, не дав мне договорить. – Если ты не согласишься ни на один из вариантов, тогда отправишься прямиком в колонию для несовершеннолетних… или в тюрьму. Ты не первый раз попадаешь в неприятности. Судья хочет, чтобы ты понял, чем рискуешь. Хочет, чтобы ты по субботам ездил в тюрьму и все сам увидел – не то, из-за чего твой отец там оказался, а то, что сделало с ним пребывание там. – Он покачал головой. – В тюрьме с человеком могут произойти две вещи, Джаред. Она или делает слабее, или убивает, и ни то, ни другое не есть хорошо.

У меня в глазах защипало.

– Но…

– Ты ничем не сможешь помочь своему брату, если тебя посадят.

И с этими словами он вышел из кухни, а потом из дома, поставив точку в нашем разговоре.

Какого хрена сейчас произошло?

Я ухватился за край серой мраморной столешницы. Мне хотелось выломать ее, а заодно порвать в клочья весь мир.

Твою мать.

Я с трудом сделал вдох, ребра заболели от натуги.

Я не мог навещать этого мудака каждую неделю! Это невозможно!

Значит, мне нужно рассказать обо всем мистеру Брандту. Обо всем.

Должно же быть какое-то другое решение.

Оттолкнувшись от столешницы и вскочив с места, я взбежал по лестнице в комнату Тэйт, выбрался на балкон и перелез по дереву в собственную спальню.

Пошел он. Пошли они все.

Я включил на айподе трек I Don’t Care группы Apocalyptica и, упав на свою кровать, лежал и дышал, пока дыра внутри не перестала саднить.

Боже, я скучал по ней.

Реальность была мне противна, но я не мог ничего с этим поделать. Когда я фокусировался на ненависти к Тэйт, мой мир сужался. Я не видел остальное дерьмо: мою мать, отца, брата на патронажном воспитании. Если бы Тэйт была здесь, я не превратился бы в эту проклятую развалину, страдающую от приступов удушья и нервных срывов.

Чертовски глупо, знаю. Словно она обязана быть рядом только для того, чтобы я мог ее провоцировать.

Но я нуждался в ней. Мне нужно было видеть ее.

Я протянул руку к прикроватной тумбочке и открыл ящик, где хранил наши детские фотографии, но тут же задвинул его обратно. Нет. Не стану на них смотреть. Хватит и того, что я вообще их сохранил. Выбросить или порвать их я не мог. Ее власть надо мной была абсолютной.

И, мать твою, я сдался.

Хорошо.

Пусть думают, что я согласился на их игру. Брат для меня важнее всего, и мистер Брандт здесь прав. Я вряд ли смогу помочь Джексу, если окажусь в тюрьме.

Но я не пойду ни к какому долбаному психологу.

Я резко выдохнул и сел.

Значит, остается эта мразь, отец.

Я натянул темные потертые джинсы, белую футболку и уложил волосы гелем – возможно, впервые за эту неделю.

Спустившись по лестнице и выйдя из дома, я нашел отца Тэйт в его гараже. Он вытаскивал вещи из своей старой «Шеви Нова». Мы с Тэйт когда-то помогали ему ремонтировать эту машину, но она всегда была на ходу.

Похоже, он освобождал багажник и салон машины от личных вещей.

– Мне нужно заменить свечи зажигания, – сказал я ему. – А потом я съезжу в автомастерскую Фэрфакса по поводу работы. На обратном пути захвачу из дома одежду и буду у вас к ужину.

– К шести, – уточнил Джеймс, улыбнувшись мне одними уголками губ.

Я надел очки и направился было к выходу, но, остановившись, снова повернулся к нему.

– Вы же не собираетесь рассказывать Тэйт обо всем этом? Об аресте, о моей семье, о том, что я буду жить у вас?

Он посмотрел на меня так, словно я сообщил ему, что брокколи фиолетового цвета.

– Зачем?

Уже хорошо.

Глава 6

Меньше чем через сутки я стоял перед еще одним копом, который прохлопывал меня сверху вниз, только на этот раз я ничего не натворил.

Знакомый судья мистера Брандта сказал, что я могу начать ездить в тюрьму через несколько недель. Они сначала хотели получить согласие моей матери. Но ждать было не в моих интересах. Чем раньше начну, тем скорее покончу с этим.

– Теперь иди в эти двери, там увидишь шкафчики, где можно оставить ключи и телефон. Цепочку от бумажника, парень, тоже оставь.

Я посмотрел на этого тюремщика с замашками нациста. Мой взгляд ясно говорил ему, что он может засунуть свои приказы себе в задницу. Он был лысый, с бледной кожей, которой будто никогда не касались лучи солнца, и жирный. Настолько жирный, что десяток пончиков в день для него, наверное, были нормой. Я хотел, чтобы все мое барахло осталось при мне, потому как с полной уверенностью полагал, что, как только увижу этого больного ублюдка, моего отца, развернусь и уйду.