Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Игорь Синицин

Его рецепт состоял в следующем: не выбрасывать при ужении рыбы даже самую маленькую рыбешку. В стокгольмских водах ее ловилось несметное количество, так что рыбак был всегда с уловом. По дороге надо захватить из магазина лук, морковку и дешевую томатную пасту. Самую мелкую рыбешку не надо даже чистить и потрошить. Весь улов выкладывается в гусятницу, вместе с нарезанным луком и морковью, туда же добавляются томатная паста и чуть-чуть растительного масла. Гусятница ставится в духовку и, когда в ней забулькает, томится на самом маленьком огне не менее четырех часов. Через четыре-пять часов чешуя и рыбные кости делаются мягкими, а все блюдо — похожим на московские консервы «судак в томате». NN утверждал, что такая гусятница с рыбными консервами может стоять в холодильнике не меньше недели, а на столе всегда есть закуска и второе блюдо, особенно хорошее с горячей картошкой.

Первые дни я много ходил пешком по шведской столице, вместо курьера разнося почту по редакциям. Наш шведский экспедитор был в отпуске, а мне хотелось поближе познакомиться с уличным движением, тем более что оно было тогда в Швеции левосторонним, как в Англии до сих пор.

Я внимательно вглядывался в толпу на улицах, видел много раскованной молодежи, старичков, едущих по своим делам на велосипедах. Двухколесных машин, двигаемых мускульной силой, за минувшие два десятилетия стало в несколько раз больше, чем в военные годы, когда нейтральная Швеция испытывала большие трудности с горючим. Но и автомобилями оказались забиты все центральные улицы. Особенно много было машин прославленной шведской фирмы «Вольво», которые уже тогда стремительно вышли на мировой автомобильный рынок.

Естественно, что эти и другие маленькие детали жизни Стокгольма несколько смягчили настороженное отношение к гордецам шведам. Начиналась вольная жизнь международного журналиста. С восьми утра до трех дня я корпел над материалами АПН в помещении бюро и тесно общался с переводчиками наших опусов на шведский язык, занятых в штате бюро. Они были поголовно членами Компартии Швеции. Это были замечательные ребята, в большинстве своем чуть старше меня. Они блестяще знали русский язык, некоторые провели по нескольку лет в Москве, работая переводчиками и шведскими дикторами на иновещании. В этом коллективе было очень приятно работать. Должен признаться, я и тогда уважал зарубежных коммунистов из неправящих партий значительно больше, чем многих своих начальников по КПСС. Ведь они жили и боролись за свои взгляды в условиях, как правило, враждебного окружения даже в самых демократических странах, таких, например, как Швеция. Они подвергались дискриминации при приеме на работу в государственные учреждения, частные фирмы и муниципальные учреждения. Уже тогда многие из них резко критиковали некоторые аспекты внутренней и внешней политики КПСС. Их взгляды стали позже называться «еврокоммунистическими». Но хотя шведская партия раскололась на две — верную Москве и еврокоммунистическую, наши сотрудники организационно остались в промосковской фракции, хотя их взгляды не всегда соответствовали официальной линии их ЦК.

Мои коллеги и друзья в бюро АПН, коммунисты, совершенно не стеснялись задавать мне каверзные вопросы и высказываться негативно о многих сторонах жизни в Советском Союзе, которые они знали не хуже меня. Приходилось иногда выкручиваться, а чаще соглашаться с критикой идиотизма советского начальства и «ленинской политики» КПСС.

После трех часов я ходил на пресс-конференции, которые не посещал мой шеф, знакомился с иностранной журналистской братией и иногда пропускал с приятелями по кружке пива. Обвинений на партсобраниях посольства в «несанкционированных контактах с иностранцами» я не боялся. При первом посещении скромного здания нашей миссии на Виллагатан, 17, представляясь советнику по культуре, который, как я после догадался, оказался резидентом КГБ, я получил от него оригинальное напутствие, совсем не в духе того подозрительного времени.

— Тебе, наверное, говорили в Москве, в выездном отделе ЦК КПСС, чтобы у тебя было как можно меньше контактов с иностранцами? — спросил он.

Я подтвердил его предположение.

— Так вот, — сказал он мне, — наплюй на это и забудь! Заводи как можно больше связей с коллегами-журналистами из других стран и вообще со шведами…

Его смелая рекомендация, из-за которой я его особенно зауважал, сыграла, видимо, в конечном итоге со мной злую шутку. Мое слишком свободное для советского человека поведение в Швеции, очевидно, привело контрразведку этой страны к ложному выводу о том, что я являюсь сотрудником какой-либо из спецслужб СССР. Во всяком случае, в международном списке сотрудников КГБ, опубликованном в известной книге американского автора Джона Баррона в 1969 году «КГБ», было проставлено и мое имя. Эту книжку на русском языке я получил в подарок от своего отца, крупного советского разведчика. Он очень смеялся надо мной, вручая эту книгу со списком: «Ха-ха! Я тридцать лет проработал в ПГУ на оперативной работе и не попал в книгу Баррона! А ты ни одного дня не служил в разведке и фигурируешь в его списке! Ха-ха!..»

Тем не менее исходный совет резидента сразу вызвал мою симпатию к нему и, вероятно, в дальнейшем усугубил подозрения шведской СЕПО — полиции безопасности. Я понял, что это умный и смелый человек. Несколько позже я сблизился с ним на почве рыбалки. Советник занимался этим благородным видом спорта для развлечения, но не ради пропитания, вместе с Юрой Брежневым, который в те годы работал заведующим одним из отделов торгпредства СССР в Швеции. Леонид Ильич еще не стал в те годы генсеком ЦК КПСС, и его сын не вызывал почти никакого внимания у посольской, торгпредской и шведской публики. Юра мне нравился, поскольку был скромным и непритязательным человеком, хотя его страсть к спиртному уже давала о себе знать. Во всяком случае, когда резидент и Юра спорили, на какое место ехать, чтобы больше поймать крупной рыбы, я всегда разбивал руки спорщиков, а призом победителю неизменно назначался ящик коньяка или виски.

Я знал несколько мест в стокгольмских шхерах, где на удочку ловились отличные, почти на полкило, полосатые окуни и даже угри. Кстати, в любой рыбной лавке Стокгольма можно было обменять живого угря на такого же по весу копченого, что мы частенько и проделывали, украшая воскресный стол. На эти уловистые места мы отправлялись втроем длинными северными летними вечерами или по субботам. Я даже на рыбалке не брал в рот спиртного, и меня использовали как постоянно трезвого водителя.

Летом 1965 года в Стокгольме произошел забавный случай, связанный с именем Брежнева. Леонида Ильича избрали генсеком еще в октябре предыдущего года, но шведские журналисты как-то не связали этот факт с тем, что Юра по-прежнему трудился в торгпредстве. Только спустя много месяцев шведская желтая пресса, от своих коллег в Дании, узнала, что сын первого лица Советского Союза работает в стокгольмском торгпредстве. Комплекс зданий торгового представительства СССР, включающий многоэтажный жилой дом, незадолго до этого был сдан в эксплуатацию в аристократическом районе шведской столицы — на острове Лидинге. Жил там в двухкомнатной квартире, с женой и двумя малыми детьми, и Юра Брежнев.