Левая рука Бога - Алексей Олейников

– Прямо-таки созвездие, – скептически пробормотал Сенокосов. – Не маловаты?

– Вы же помните, что наиболее оптимальный возраст для рыбака от тринадцати до шестнадцати лет. Лагутенко восемнадцать и у него из пяти попыток «заброса» – уже четыре срыва. Еще два года назад было три. Остается только Цветков, но он уникум…

– Нет уж, хватит с меня одного такого уникума, – сказал Сенокосов, – Что вам требуется?

– Я уже отобрал наиболее перспективных. В списке около тридцати детей, их надо протестировать во внешнем контуре установки при, скажем, напряженности поля меньше трех единиц. Разумеется, незаметно для них. Я предлагаю им устроить экскурсию на наш объект.

Олег Геннадьевич задумался.

– Официально здесь расположена геофизическая лаборатория по исследованию эффекта проводимости земной коры. Почему бы детям не посетить ее в рамках, скажем, профориентации? То есть в порядке знакомства с рабочими ремеслами. Пусть ваш Паша составит нужные бумаги, а то я, признаться, тоже путаюсь в новой терминологии. А заодно им надо организовать экскурсии на другие объекты инфраструктуры города. В порт, например, на нефтетерминалы, на цементный завод.

– В рамках профориентации, – повторил Сенокосов. – Да, это может отвести внимание ПОРБ. А то они слишком часто в последнее время стали в наши дела нос совать.

– Когда я смогу их ждать? – Гелий Ервандович нетерпеливо блеснул темными глазами сквозь толстые линзы.

Олег Геннадьевич еще взглянул на список.

– Готовьте установку, на следующей неделе начнем. Для порядка надо ПОРБ известить. И скажите Цветкову, чтобы завтра его козы не было в комплексе. Не хватало, чтобы она бегала во время экскурсии.

– А по-моему, это располагает, – неожиданно сказал профессор. – Дети любят животных, а коза в лаборатории – очень необычно, это запомнится больше, чем все остальное.

– Чтобы завтра же, – сказал Сенокосов, взял папку и ушел в кабинет.

Глава шестая

«Час отдыха» они проводили во дворе. В этом суджукский гимнасий ничем от прочих школ не отличался – у всех после четвертого урока была большая получасовая перемена для отдыха. Общее расписание по всей стране. Только в московском гимнасии был перекрытый стеклянной крышей внутренний двор, где и крутились все классы с первого по одиннадцатый, а здесь двор был открытый, совмещенный с телостройной площадкой.

Денис сидел на лавочке мрачнее тучи. Катя второй день пыталась его отвлечь от черных дум об отобранных коньках и общей несправедливости мира. Выходило пока неважно.

Сегодня она решила рассказать о внутренней жизни класса, и Денис краем уха все же ее слушал.

Рыжая умела говорить по делу. Глаз у нее был цепкий, а язык острый. Если бы все слышали, какие сравнения она подбирала для одноклассников, у нее были бы неприятности. Или они у нее уже есть? Вон какие взгляды кидают Анжела и Вика.

– Да, подруги сильно недовольны, – Локотькова проследила его взгляд. – Я тебя вроде как присвоила. Ты себя чувствуешь порабощенным?

Денис фыркнул.

– А зря, тебе стоит навести мосты, – заметила Катя. – Они из свиты нашей королевы, с ними правильно дружить. А со мной – не очень.

– Ты про Шевелеву?

– Ага. Как там в старом фильме – «спортсменка, комсомолка и просто красавица»? Ты знаешь, что она дочка судебного обвинителя Суджука? Единственная и несравненная.

– Я ее с Федей видел, – сказал Денис. – Как раз тогда, когда на казаков напоролся. Они в трактир приехали.

– В «Руно»? – с пониманием спросила Катя. – Да, они туда часто заглядывают. Знатное место, для своих…

– Как их вообще туда пускают, там же алкоголь.

– Такой большой, а маленький, – восхитилась Катя. – Я же тебе говорю, у Маши папа – городской судебный обвинитель. А у Феди папа удачно женился. Семейство Фань в нашем крае много чем владеет. Старший Веселовский, например, зерновой причал в Суджуке держит.

– Ну, ты по машине его уже понял, – продолжала Катя, – Федя у нас знатный гонщик. Федя любит скорость. Прошлую машину он разбил в хлам через два месяца, а на этой держится уже полгода, представляешь?

– С трудом, – сказал Денис. – Его же ПОРБ давно должен был прижать.

Катя только улыбнулась.

– Говорят, папа Веселовский пообещал отобрать у него права и машину, если Федя еще раз вляпается в какую-нибудь историю.

– А как ему вообще права дали?

– Я же говорю, у папы зерновой причал, – Катя задумалась. – В прошлом году они отгрузили, кажется, тридцать миллионов пудов зерна.

– Серьезно? – не сдержался Денис. – Ты помнишь, сколько через пристав прошло зерна? Тебе это правда интересно?

– Не через пристав. А только через причал Веселовского, – сказала Катя. – Всего через пристав прошло сто миллионов. Конечно интересно, это же деньги. А деньги – это сила.

– Сила – это идеи, – строго заметил Денис. – Они меняют мир, а деньги появляются потом.

– Не, – Катя замотала головой. – Если мы с тобой по Платону рассуждаем, то у денег тоже есть идея. И вот эта самая идея денег меняет мир круче некуда.

Денис завелся. Вот что она несет?

– По какому Платону? Как же деньги меняют мир? Они его портят! Все можно продать и все купить, как на Закате? И к чему они пришли с этой идеей? Там же все распадается, там же ничего нет – ни веры, ни семьи, ни добра, одни деньги! И желание еще, еще, еще получить денег, высосать весь мир. Они как вампиры, европейцы. Упыри.

– Вот вроде умный ты, Ярцев, а ум у тебя дурак, – вздохнула Катя. – Ты сам-то на Закате был?

– Не был, – нехотя признал Денис. – Но это всем известно.

– Потому что по дальновиду передают? – Катя смотрела насмешливо. – А откуда ты знаешь, что это настоящая картинка? Может, там такие же, как мы, сидят в световом вертепе и сочиняют образы из головы. А потом на всю страну передают.

Денис беспокойно завозился.

– Тогда вообще ни во что верить нельзя, – сказал он.

– Можно, – сказала Катя убежденно. – В самого себя. В свое сомнение.

– Это как?

– Вот ты, – Катя взяла мелок, оставленный кем-то из младшеклассников, поставила точку на смолокаменном покрытии. – А вот ты сталкиваешься с чем-то и задаешь вопросы.

Она прочертила короткую дугу.

– И еще сомневаешься. И еще. И еще.

Вокруг точки расходились дуги, как волны, они соединялись в неровный круг, расталкивающий серость асфальта.

– И вот тут, – она постучала по пространству круга, – только тут ты и есть. На этой границе постоянного сомнения. Пока сомневаешься, и живешь. Закончил сомневаться, перестал думать, и все схлопнулось.

– Нда, – сказал Денис. – Евангелие от Локотьковой. Блаженны сомневающиеся, ибо они есть. А остальных, значит, нет, остальные не живут.

– Да не от Локотьковой, а от Декарта. Вам в Москве что, не читали любомудрие? – удивилась Катя.

– Православное. Бердяев, Соловьев, Ильин.

Катя покивала головой.

– У нас тоже примерно так. Отец Варсонуфий преподает. Но он уже старенький, ему тяжело. Он нам просто задает разделы читать. Потом опросы устраивает. А доступ открыл ко всему разделу книгохрана. Вот и я читаю потихоньку.

– Да уж, начиталась, – пробурчал Денис. – Ты особо не болтай. А то знаешь, за сомнения в справедливости устройства нашего государства можно уехать в далекие холодные края.

– Так я только с тобой о таких вещах и говорю, – удивилась Катя.

Денис отвел глаза. От взгляда ее открытых серых глаз почему-то хотелось спрятаться.

– Как ты сюда попала? – Наверное, стоило бы спросить мягче, но Денис не подумал, слишком хотел сменить тему разговора. Да и не так уж просто задеть такую, как Катя Локотькова – раз уж она в этом классе зацепилась, дольщица.

Катя потерла мочку уха с сережкой-пуговкой.

– Как и все, по испытанию, – сказала она. – Я умная. Учебные состязания, честь школы, все такое. Каждый год в гимнасий объявляют отбор по доле иждивения. Вот я и прошла. А потом – ты же видел мою работу в вертепе?

Денис кивнул. У Кати отлично получались сложные задние образы и большие объемы.

– На вступительном испытании я сочинила ураган, – сказала Катя. – Наталья Юрьевна говорит, она такого никогда не видела.

– А что Мацуев сочинил? – Денис указал на Аслана. На телостройной площадке, скинув верхнюю блузу, он шутливо толкался с другими парнями. Движения у него были быстрые, хищные, но что-то Дениса смущало. Как-то странно он двигался. Под ногами у парней метался яркий мягкий мячик, примерно с кулак размером. Обычное дело, уличный ногомяч.

– Мацуев, как всегда, что-то невозможно героическое. Кажется, сцену битвы Мцыри с барсом, – улыбнулась Катя. – Я иногда думаю, если их с Шевелевой свести вместе, будет конец света, потому что миру больше нечего будет предложить. Идеальная пара. Увы, они не переносят друг друга.

– Ага, – сказал Денис. – Потому что одинаковые, да?

Катя кивнула.

– Два сапога пара. Папа у Аслана – сотник береговой дружины Особого приказа.