Оторва. Книга первая - Ортензия

— Мой отец? — удивлённо пискнула Люся.

— Твой, твой, кем он трудится?

— Мой отец токарь 6-го разряда, — о как сказала, с чувством гордости.

— И какая у него зарплата?

— По-разному, бывает и 900 рублей приносит. Мама всегда его хвалит.

Я поперхнулась. Заработала в голове счётно-вычислительная техника в пересчёте на кефир, колбасу и водку.

— А ЖКХ сколько платите?

— Что?

— За квартиру, свет, газ?

— А-а-а, около 14 рублей. У нас трёхкомнатная квартира.

Я уставилась на Люсю немигающим взглядом. Так вот чего все пенсионеры-попаданцы рвутся спасать СССР. Они жили припеваючи. Цены мизерные, зарплаты высокие. Хотя не факт. Это ещё узнать нужно будет. Может тут токарь самая главная профессия и самая денежная. Но всё равно. А кефир, аж жёлтого цвета и вкусный.

— Вкусный, — похвалила я, — неожиданно для кефира.

— Так это лапте акру (2), — сказала, пожав плечами Люся, — ты всегда это покупаешь.

Не стала переспрашивать. Раз уж я здесь, рано или поздно перепробую все продукты.

— А что такое «Роз де масэ», — вспомнила этикетку на бутылке из-под шампанского.

— Вино.

78 копеек целая граната. М-да, в целом неплохая эпоха. Колбаса, словно кусок мяса, кефир шикарный. Как они вообще умудрились разрушить такую страну. Вот уроды. А с другой стороны. Больница мне совершенно не понравилась. Детей бьют. Может и не в каждой, но подобный опыт получать желание отсутствует. И что делать? Извечный вопрос. Может, Чернышевский тоже попаданец, вон, целый том написал на эту тему.

— Слушай, Люся, — прожевав очередной кусок и запив кефиром, поинтересовалась я, — а кто мои родители? Они у меня есть?

— Ты и маму не помнишь? — охнула девчонка.

— Люся, ну сколько раз говорить, ничего не помню.

— Но ведь колбасу вспомнила и кефир, и хлеб, и даже сгущёнку.

— Это я голодной была, потому и вспомнила, — пошутила я, но Люся шутку не оценила.

— Так что, сгущёнка важнее мамы?

— Да при чём тут важнее или не важнее. Просто это помню, а маму нет. Но это не значит, что не вспомню. Время нужно и всё пройдёт.

— Твой отец погиб два года назад, — внезапно резко сказала Люся, — этого ты тоже не помнишь?

Я отрицательно качнула головой.

— А как это случилось?

— Он был милиционером. Ну правда, ты что ничего совсем не помнишь?

Я снова качнула головой, но в голове мгновенно засвербела какая-то мысль. Милиционером. Так, у него наверняка друзья были. Вот к кому нужно обратиться по поводу больницы. Точно. Друзья помогут несовершеннолетней девочке в этой ситуации, а иначе полный швах. Может быть, даже кто-то в уголовке работает. То, что разберусь с этим Айболитом, я не сомневалась, но это потом. А сейчас нужно было что-то предпринять, чтобы не угодить в дурку. Какая она была в СССР, кто его знает. А вдруг у этого урода дружок там работает. Упрячут, как за здрасьте. Нет, тут нужно конкретно выяснять друзей отца и не домой топать, а прямо к ним. Плакать, жаловаться. Я же девочка, маленькая, испуганная, растерянная. А кто должен знать про друзей отца. Ну конечно, мама. Значит, восстанавливаем память при помощи Люси, во всяком случае вытрясти из неё всё, что она знает, и к тому, у кого полномочий побольше. И вот интересно, меня в розыск уже двинули? Как оно было при Советском союзе? Мне бы одежду, деньги и хату. Где-то ведь нужно будет переночевать. И да, кто моя мама, вернее, мама этого тела? Какие отношения у Евы с матерью? И как придержать свой язычок и быть культурной пай-девочкой. Мама не Люся, запросто в истерику ударится может. Ну и ладно, в первую очередь трясём Люсю.

Мои мысли были прерваны самым бесцеремонным образом. Из кустов на поляну выползли два шкета лет 16–17 и уставились на нас. Я мазнула по ним взглядом и поморщилась. Молодёжь так одевается? На ногах кеды, штаны короткие, на ладонь не доставали до обуви и точно не смотрелись бриджами. Рубашки, даже на их худых плечах выглядели маленькими.

Люся ойкнула и, поднявшись с корточек, стала усиленно поправлять платье.

Я допила кефир и, прислонив бутылку к бревну, вытерла губы бумагой от колбасы. Взяла в руки сгущёнку и поинтересовалась у гостей:

— Слышь, чел, у тебя нож есть? Банку сковырнуть?

Пацаны зависли, прилипнув глазами к моим голым ногам, ну да, халат задрался больно высоко. Наконец, тот, что был повыше, глянул на Люсю и сказал:

— Мочалка, сгинь отседа, я с барухой (3) шпилять буду.

Примечание:

1. алиментара — продовольственный магазин

2. Лапте-акру — молдавский диетический кисломолочный продукт, вырабатывавшийся из смеси молока и сливок. Выпускался натуральным без вкусовых и ароматических наполнителей, а также сладким и с добавлением вишнёвого сиропа.

3. баруха — девушка не слишком строгого поведения

Глава 5

Я только брови успела нахмурить, пытаясь перевести сказанное. Мочалкой вроде и в моё время называли, но ведь конкретных уродочек, а Люся вполне себе милое существо. А я, стало быть, баруха, это он что имел ввиду? Сделал вывод, разглядывая мои голые ляшки? Ну тогда это синоним…

Люся в этот момент попыталась сделать шаг назад, упёрлась ногами в бревно, на котором я сидела и с визгом завалилась через него. Плюхнулась на спину смачно и громко. Ну вот, боялась запачкать платье, а сидела бы рядышком, всё и обошлось.

Я перевела взгляд на недоросля и прищурив глаза спросила:

— Слышишь, фунтик, и кого ты барухой назвал?

Парнишка, уже было направившийся в нашу сторону, остановился, и его глаза бешено начали вращаться. Создалось впечатление, что они у него к мозгам прикручены, и теперь, когда заработали извилины, пошла цепная реакция.

Сфокусировал взгляд на мне, вернее, всё так же на моих ногах, еле оторвался и уже глядя прямо в лицо, сказал:

— Так это, — он запнулся, — это нормальное слово, не ругательное.

— И мочалка тоже нормальное слово? — поинтересовалась я.

Со стороны Люси донеслось хныканье. Я оглянулась на девчонку и спросила:

— Живая, — но увидев в её глазах слёзы, проявила сочувствие, — ты там не очень? — и добавила, скорее для незваного гостя, потому как эту лабуду Люся точно не разобрала, — это жиза (1), не дрейфь,