Человек со стороны - Алан Алтьери

— А вы что, и впрямь, не ожидали, что операция по слиянию еврейской мафии с итальянской и славянской может пройти незамеченной?

— Нет, мы знали, что это будет невозможно. Но дело в том, что этот Варци копнул слишком глубоко, опасно глубоко. Он начал устанавливать каналы, индивидуализировать связи. Еще немного, и он установил бы весь механизм взаимодействия между Рутбергом и Деллакроче. Вот тогда-то на сцену вышел Апра.

— Чтобы убрать Карло Варци.

— Точно.

— Но потом что-то пошло наперекосяк. Что случилось?

— Кое-кто еще влез в это дело.

— Кто?

— Одна полицейская ищейка. Начальник Отдела убийств миланского управления полиции. Настоящий мастифф. По фамилии Каларно. Андреа Каларно.

— Сицилиец?

— Хуже, калабриец. Дон Франческо Деллакроче пытался уладить с ним дела. И все четыре раза его люди заканчивали на полке холодильника в морге. — Халлер сжал кулак. — Этот Каларно схватил Арпа. Я его ненавижу, сукина сына!

Слоэн засмеялся.

— Хреново, что не все носят на себе бирку с ценой, а, Майкл?

— Будешь читать мне лекцию об этике?

— Даже не подумаю. Такие, как мы, выбросили этику на помойку давным-давно.

— Верно, — улыбнулся Халлер. — Но, по крайней мере, мы сделали это после того, как продали ее тому, кто выступил с лучшим предложением, тебе не кажется, Дэвид?

— Проблема точки зрения.

— То есть?

— Люди, как этот полицейский Каларно из убывающей породы, но пока еще существующей. Они — последняя защита от таких типов, как ты и я. У них еще есть, за что сражаться. У них нет цены и они не хотят ее иметь. Они чистые воители.

— О, избавь меня от балаганной метафизики. Мне даже показалось, что ты уважаешь этих сволочей.

Майкл Халлер не успел среагировать, как оказался пригвожденным спиной к сырой стене.

— Ты что о себе возомнил, мешок дерьма?

— Слоэн!

— Что ты знаешь о смерти? Что ты знаешь о том, что происходит в душе человека, убивающего другого человека, дерьмо!

— Убери руки!

— Люди, как Каларно, зарабатывают уважение собственной кровью, глядя в глаза смерти. Они не приказчики в лавке, как ты. И не убийцы, как я. Они герои, понял? Герои. Заруби это себе на носу, головка от члена!

Слоэн швырнул его на мокрый песок. Халлер спокойно сел, вытянув ноги.

— Браво, Дэвид! Очень хорошо. Профессиональный убийца, верящий в то, что у него есть совесть.

Слоэн не ответил.

— Кто знает, — продолжил Халлер, поднимаясь на ноги, — может, в следующий раз я пошлю тебя убрать именно его, героя Каларно.

— Следующего раза не будет. — Слоэн повернулся и посмотрел на него. — Заканчивай свой сценарий и проваливай. Звук твоего голоса начинает действовать мне на нервы.

Халлер вздохнул с видом учителя начальных классов перед неразумным школяром.

— В настоящий момент операция Рутберг-Деллакроче заморожена. Апра стал настоящим дамокловым мечем. Во время его захвата Каларно продырявил ему плечо. Ничего серьезного, но достаточно, чтобы уложить его в койку и дать время на раздумье.

— С ним уже начали договариваться?

— Мы этого не знаем. И даже не хотим знать. Если Апра заговорит, а я тебе гарантирую, у него есть, что рассказать, гориллы из ФБР и из Бюро по борьбе с организованной преступностью вцепятся в горло и Рутбергу, и Деллакроче, как стая гиен в падаль. — Халлер ткнул пальцем в грудь Слоэна. — И ты знаешь, что они будут копать все глубже и глубже, не так ли, Дэвид? И кончится тем, что и твой дружок, Фрэнк Ардженто, закрутится вниз головой в этой центрифуге, можешь мне поверить.

Слоэн сделал несколько шагов по скрипящему полу. В словах Халлера была истина, и он это знал. Для ББОП, американского Боро по борьбе с организованной преступностью, самой эффективной и решительной антикриминальной организации в мире, мафия есть мафия. Какая бы ни была: итальянская, еврейская, китайская, албанская или марсианская. Не было никакой разницы. Если ББОП удастся ухватить Рутберга, шаг в сторону Ардженто станет неизбежным.

— Билет на твое имя уже заказан, — прервал его раздумья Халлер. — Аэропорт Кеннеди, «Континенталь», первый класс.

— Когда вылет?

— Завтра ночью. Люди Деллакроче встретят тебя в зале прилета. Они снабдят тебя всем, что тебе понадобится.

Слоэн посмотрел на него долгим взглядом:

— А сейчас вопрос на четверть миллиона долларов?

— Мне не терпится услышать его.

— Почему я, Майкл? Почему я, работавший на вашего конкурента? Почему не поручить это дело одному из свободных молотильщиков Дона Франческо Деллакроче?

— Здесь нужен человек со стороны. Кто-то, кто не может быть увязан ни с Самуэлем Рутбергом, ни с Доном Франческо.

— Человек со стороны, — повторил медленно Слоэн.

— Именно. В настоящем контексте, я бы сказал, это имеет огромный смысл. Человек со стороны, и к тому же, лучший на этом поле.

— Я ушел с него.

— Дэвид, никто никогда не уходит из системы. Ты это знаешь. И я это знаю.

— Всегда кто-то делает что-то в первый раз.

— Но не в этот раз. Может быть, именно это я и пытался тебе объяснить. Впустую, ясно. Я видел, как ты снес эти штакетины из автомата с дистанции четырехсот метров и при сильном ветре.

— Хотел убедиться в разумности потенциальной инвестиции четверти миллиона долларов?

— Не я. Самуэль Рутберг. Мне нет никакой надобности выяснять что-либо. Потому что ты и я знаем истину, не так ли, Дэвид?

— Ты уверен, что ты и я знаем истину, Майкл?

— И даже слишком хорошо. — Халлер кивнул в сторону дюн. — Ты решил похоронить себя в этих песках, забавляться своими тиньтинькающими висюльками. Ты попытался спрятаться за твоим псевдоэкзистенционализмом в последней стадии… А истина в том, что тебе надоела смерть. И ты отказался признаться себе в этом.

Халлер протянул ему руку:

— Что бы эта наша встреча могла означать… — Он засмеялся. — Начало хорошей дружбы.

Слоэн проигнорировал протянутую руку. Улыбка Халлера показалась ему улыбкой продавца подержанных автомобилей, всучивающего сумасшедшему клиенту старую развалюху.

— В системе, мистер Халлер, дружба плавает лицом вниз в луже дерьма. Вместе с этикой и совестью.

— Вам виднее, мистер Слоэн.

Сильный атлантический ветер продувал пустые комнаты заброшенного дома.

— Хорошо, будем придерживаться профессиональной сдержанности. — Халлер поднял воротник плаща. — Я все еще не услышал твоего решения.

Искупление!

Слоэн ответил, глядя на серые тяжелые волны:

— Я сделаю это.

6.

Ветер, сухой и знойный, сблизил горы и равнину.

Под иссушающим солнцем гряда Альп, взявшей город в осаду, казалось на расстоянии вытянутой руки. Ни следа облачка в небе. Небоскребы административного центра смотрелись монолитными часовыми из бетона и стекла, переговаривающимися световой азбукой в ожидании атаки каменных гигантов. Краски были яркими, оттого каждый элемент зданий смотрелся, как на картинах Дали. Этим днем Милан сверкал, словно Лос-Анджелес на фоне гряды Сан Бернандино.

Андреа Каларно был в Лос-Анджелесе всего один раз, несколько лет тому назад, зимой, на конгрессе полицейских сил США и Европы. Безграничный горизонтальный разброс города произвел на него большое впечатление. Но не столько сам город, сколько климат: в середине ноября было девяносто пять градусов по Фаренгейту, что соответствовало тридцати трем градусам по Цельсию. Температуре в разгар лета. Девушки южной Калифорнии, щедро снабженные длинными ногами, бедрами, грудями, глазами и губами манекенщиц нижнего белья, загорали на пляжах Лонг Бич, Санта Моники и Малибу. Фривеи и постоянно закупориваемая сеть городских автострад были заполнены автомобилями с откинутым верхом. Люди на улицах в майках с короткими рукавами, в шортах и легких брюках. Там дул такой же странный ветер, сухой и знойный. Санта Ана, как его называли. Он спускался к Тихому океану из пустыни Мохаве, сводя на нет относительную влажность. Ветер забрасывал желтым песком любые поверхности, загоняя его в самые немыслимые щели. В Городе Ангелов говорили, что Санта Ана — ветер безумия, черный ветер.

Каларно научился сосуществовать с безумием. Речь, разумеется, шла не о мирном сосуществовании, а о единственном выборе, который имелся. Кроме того, здесь был не Лос-Анджелес, а Милан. И разрушающий ветер, который завывал на улицах города и по всему северо-западу Падуанской долины, был не Санта Ана.

Андреа Каларно подъезжал к зданию Дворца Правосудия, ужасного мастодонта из белого мрамора, в пятнах копоти от автомобильных выхлопов, казавшегося кафканианской материализацией беспредельного абсурда юридической системы.

Каларно понадобилось минут двадцать, чтобы найти место для парковки около этого замка в стиле кич. Все улицы вокруг напоминали автомобильную Калькутту.