Кощеева жена - Екатерина Валерьевна Шитова

на копне соломы и слушала дождь. Мерный стук капель успокаивал ее, усыплял. Даже отдаленные раскаты грома не нарушали ее вязкой дремы. Ноги гудели от усталости, руки болели от натертых мозолей, тело ныло от синяков и ссадин. Рядом с Матреной стояло доверху наполненное ведро навоза, который она только что убрала у свиней. Она понимала, что уже не сможет подняться и вынести его за хлев, тело уже расслабилось и отказывалось подчиняться.

Матрена устала. Последние две недели она работала, как лошадь – с раннего утра до поздней ночи. Яков Афанасьич загружал ее непосильной работой, а если она по какой-то причине не справлялась с ней, хлестал ее розгой по спине, таскал по кухне за косы.

– Лоботряска! Лентяйка! Неряха! – кричал он на весь дом, страшно кривя и разевая рот, – Зря я поверил твоей тетке! Зря послушал ее сладкие речи о том, какая ты хорошая хозяйка! Ты ничегошеньки не умеешь, едва справляешься с самой простой работой! Только платья да платки на уме!

Прокричавшись, свекр снова набрасывался на нее с кулаками и бил, бил Матрену, не жалея. По его мнению, только так можно было приучить молодую сноху к труду. Никто в доме даже не пытался помочь бедной девушке. Свекровь только укоризненно качала головой, она считала, что муж полностью прав. Так ей и надо, этой шустрой и дерзкой черноглазой девице. Настасья боялась высунуться из своей комнатушки, только жалостливо смотрела на Матрену в их редкие встречи. Тихон тоже не мог защитить жену, его не было дома, отец отослал его на сенокос.

Это была месть Якова Афанасьича, и она, как он и грозился, была жестока. Матрена была готова терпеть до последнего, но в одну из ночей свекр заглянул к ней в комнатушку. Испугавшись, девушка вскочила на ноги и схватила лопату, которую теперь всегда держала рядом с собой на всякий случай.

– Не подходи! – яростно прошептала она.

Мужчина остановился, усмехнулся недобро.

– Разве ты не наработалась еще, Матрена? Даже в спальне, и то с лопатой, – насмешливо проговорил он.

Матрена сжала зубы. Ей было неприятно, что свекр смотрит на нее. Взгляд его скользил по ее телу, и она чувствовала, что покрывается от этого мерзкой черной грязью.

– Я тебе маковые калачи принес. На, держи, полакомишься. Авось, подобреешь. Больно уж ты злая, как я погляжу.

Яков Афанасьич протянул Матрене связку ароматных калачей, но она даже не взглянула на них, хоть и была голодна – сегодня ее лишили ужина, а завтрак был до того скудный, что к вечеру Матрена едва волочила ноги от голода.

– Не дури, Матрешка. Хватит уже. Смиришься – все для тебя будет: и калачи, и пряники. Если ко мне с добром, то и я с добром. Настасья, вон, не артачится, и все в обновках ходит. А ты… Ох, упрямая!

Яков Афанасьич сделал шаг по направлению к снохе, но она снова замахнулась на него лопатой.

– Ладно, обожду еще немного. Авось образумишься, – недовольно пробубнил он, – а калачи Настасье отнесу, уж больно она их любит.

С тех пор прошло уже несколько дней, а Матрену все так же продолжали загружать работой и наказывать за каждый пустяк. Яков Афанасьич ждал, когда она не выдержит и покорится ему, но Матрена не собиралась угождать свекру в его похотливых желаниях. Он был ей противен, одна мысль о близости с ним вызывала бурю в ее душе. Она работала, ежесекундно проклиная его, желая ему смерти.

Вот и сейчас, вычистив хлев, она оперлась на вилы и проговорила:

– Да чтоб тебе худо было, подлый Кощей!

Потом она присела отдохнуть на солому лишь на минутку, но не смогла справиться с усталостью и уснула под стук дождя. Спустя какое-то время дверь хлева скрипнула, и темная тень скользнула внутрь.

– Матрена! Матрена! Ты здесь? – позвала Настасья, всматриваясь в темноту.

Матрена испуганно открыла глаза и долго не могла понять, где она, и кто ее зовет. Она схватила вилы, лежащие рядом, и завопила во все горло в темноту:

– Убирайся прочь!

Разбуженные свиньи испуганно захрюкали, забегали по загонке, Настасья взвизгнула, торопливо отскочила в сторону.

– Матрена, тише, это ведь я, Настасья!

Матрена опустила вилы и выдохнула с облегчением.

– Что тебе нужно, Настасья? – устало спросила она.

Она снова опустилась на солому и закрыла глаза. Настасья подошла к ней и протянула узелок, пахнущий едой. Матрена развязала края ткани и увидела две вареные картошины, яйцо и горбушку хлеба.

– Ешь, я на тебя больше смотреть не могу. Отощала ты, как Савраска, конь наш старый. Ему-то помирать со дня на день, а тебе еще жить да жить!

Матрена накинулась на еду, съела все до последней крошки, а потом обняла Настасью.

– Настасьюшка, милая, я так больше не могу! Веришь? Не могу! – в голос заплакала она, растирая слезы грязными руками.

Настасья схватила Матрену за плечи и тихонько встряхнула ее.

– Можешь! Еще как можешь! Ты, Матрешка, сильная, во сто крат сильнее меня. От твоей силы-то и я как будто сильнее стала.

Матрена вытерла нос и посмотрела в лицо Настасье – глаза девушки странно сверкнули, никогда она такого взгляда у старшей невестки не видела. Внутри нее словно разгорелся огонь.

– Что ты задумала, Настасья? – тихо спросила Матрена, удивленно заморгав.

Настасья прищурилась, присела на солому рядом с Матреной и схватила ее за руки. Грудь ее при этом взволнованно вздымалась и опускалась.

– А вот что я задумала! Мы старого Кощея вместе с тобою убьем!

– Как это? – выдохнула Матрена.

– А вот так. Возьмем и убьем!

Настасья обхватила руками свою тонкую шею и сделала вид, что душит себя.

– Чего это ты так передумала? Говорила же, что тебе так удобно – перетерпеть, а взамен получать подарки от свекра.

Настасья насупилась, а потом погладила Матрену по растрепанным волосам.

– Ох, Матрешка, я на тебя много дней смотрю и понимаю, что завидно мне. Тебя наказывают, бьют, но зато тебе от себя самой не противно. Мне иногда до того муторно становится, что хочется в озере утопиться.

Поросята не ложились. Стояли, просунув розовые круглые пятаки сквозь деревянные перегородки, и будто понимали девичьи разговоры, похрюкивали в знак согласия.

– Вдвоем мы с ним легко справимся, – сказала Матрена, сурово нахмурив брови, – только ты не сдавайся, Настасья, обещаешь?

– Обещаю! – страстно проговорила Настасья.

На ее лице было столько счастья в тот момент, что Матрена поверила в искренность ее намерений.

– Не позволю больше снохачу лапать меня своими вонючими ручищами!

Они еще около часа сидели в хлеву, обсуждая под звуки грома, свою