Истоки средневекового рыцарства - Франко Кардини

Но и без того ясно, что для Тацита пеший бой является главной характерной чертой германцев, отличающей их от прочих народов, например от кельтов и тем более сарматов. Так, говоря о певкинах или бастарнах, Гацит колеблется, относить ли их к германцам или к сарматам, на которых они похожи своим внешним обликом. Тацит в конце концов решает считать их все-таки германцами, и не только по сходству языка и одежды, но и по характеру вооружения, степени оседлости, а главным образом потому, что они любят ходить пешком и умеют быстро бегать. Сарматов же он называет "живущими в кибитке и на коне".

Нарисованная Тацитом картина претерпела глубокие изменения начиная со II в., особенно же в III-IV вв., под воздействием двух факторов: состоялась встреча восточных германцев с иранскими племенами и произошла эмиграция восточных германцев на Запад. Главным действующим лицом как в первом, так и во втором случае были готы.

Действительно, готская культура играла роль своеобразного полюса притяжения, привлекавшего многие германские народы (бастарнов, бургундов, тайфалов, эрулов), а также иранские (аланов) и тюрко-монгольские (гуннов). В состав готского народа влились или вокруг него вращались все варварские народы, населявшие в III-IV вв. территорию между Балканами и Дунаем. Когда порой приходится слышать сетования на недостаточно строгий этнический подход римских авторов к описанию всех этих племен, хочется сказать: да, вы правы, но только с точки зрения стереотипного рассмотрения этнических различий. В данном случае стереотипы антиисторичны. Дело в том, что "недостаточная строгость" римских авторов отражает живой и важный исторический факт объективное смешение народов. Они имели дело с такой мешаниной народов, которая затем принесла обильные плоды. Необходимо, как пишет один из крупнейших авторитетов в этом вопросе, П. Скардильи, в своем капитальном труде "Язык и история", подходить к данному вопросу "с центростремительной, а не с центробежной позиции, то есть рассматривать готов в качестве типичного, хотя и раннего феномена сплочения и реорганизации германских племен вокруг одного народного имени и группы, способной задавать развитию определенное направление, привлекать прочие разнородные элементы, пусть даже и негерманские, например гуннов".

Народы, населявшие русско-мадьярские степи в течение I тысячелетия до н.э., поглощены легендами. Нам мало что известно о киммерийцах, молчаливых стражниках умерших из "Одиссеи", которых считали то скифами, то кельтами, а то и вовсе германцами. Конечно, фонетическая близость племенных названий "киммерийцы" - "кимвры" весьма соблазнительна, однако вопрос о возможности их близкого сопоставления по-прежнему не ясен.

Фактом же является следующее: в VII в. до н. э. главенство киммерийцев на Понте подошло к концу, в это же время с Востока начинается проникновение в черноморский регион скифов. На берегах Черного моря процветают первые греческие колонии: Тирас, Ольвия, Пантикапей. К концу IV в. на смену скифам приходят сарматы, также двигавшиеся с Востока. Волны племен захлестывают одна другую. Сарматы восприняли богатейшее культурное наследие скифов.

К III в. до н. э. на Севере приходят в движение различные германские племена и устремляются на Юг, к Черному морю. Первыми пошли скифы, за ними бастарны. Затем эрулы, готы, бургунды, вандалы, гепиды, руги. Если судить по греческим и латинским источникам, готы появляются в Дакии к исходу II в. н. э., во Фракии - в начале III в. Именно в понтийском регионе термин "гот" приобретает подлинно этническое значение. Этимологически термин, очевидно, восходит к корню "вождь, глава", "муж доблестный" (быть может, сравнимому с латинским vir - "муж"?), иначе говоря - "герой", "вожатый". Может статься, что готы с самого начала были не одной из многих племенных групп, а руководящим ядром среди мигрирующих германцев, их военной аристократией. Если дело действительно обстояло так, то суть вопроса прояснилась бы в этом необычном ракурсе: роль гегемона, которую готы играли в отношении восточных германцев, настолько очевидна, что даже Прокопий [36] не ставит готов в один ряд с вандалами, гепидами, ругами и скифами.

Готы вобрали в себя скифо-сарматскую культуру. Они сумели ассимилировать многое из содержательной стороны этой культуры, усвоили ее технические приемы, прежде всего ведение боя верхом на коне. Элементы шаманства, мистерии, хтонических культов, присущие древней германской культуре и сгруппированные в мифокультурный комплекс бога Вотана, как нам представляется, имеют не только рунический источник, но понтийско-германское, или "алано-готское", как предпочитают выражаться иные историки, происхождение. Научившись верховой езде и коневодству благодаря контактам со степными культурами, восточные германцы усвоили также наиболее подходящий для такого рода занятий костюм. Одежда их состояла из штанов для мирных поездок и охоты и доспехов, покрытых железной чешуей (кольчуги?), на случай войны. Одежда имела культовое значение, неотделимое, впрочем, от функционального: так одевались шаманы. Но мы еще вернемся к этому вопросу, как вернемся и к религиозному значению коня и металлургии, которые тоже были заимствованы у народов степи.

Постепенно перед нашим взором раскрывается "теневая сторона", таинственный и тревожный смысл корней явления, которое позднее нарекут "средневековый рыцарь". Нам привычно видеть его возникающим из глубин железного века "варварских" нашествий и набегов. Мы как бы уже заранее согласны с тем, что неотделимо от представлений о нем: преклонение перед его мощью, красотой, чуть ли не религиозный трепет при виде его великолепия, при звоне его оружия и доспехов, преклонение безоружного и нищенствующего населения, вынужденного трудиться на полях. Сколь ни романтичны подобные представления, тем не менее они отвечают действительности. И не только по той причине, что воин, восседающий верхом на коне и закованный в железные латы, уже сам по себе вершина могущества в эпоху жалкого существования живущих впроголодь людей и скота, дефицита металла. Но также и потому, что он олицетворяет древние, но все еще хранимые памятью мифы, насилие, свершавшееся еще вчера, сегодняшние чудеса и вселяющие в души страх религиозные видения.

Средневековая церковь указует рыцарям небесные образцы для подражания: св. Георгий, архангел Михаил и пр. Но сколь необычными и внушающими страх должны были казаться крестьянину раннего средневековья - впрочем, не исключено, что и позднего тоже,- эти святые воины-всадники. Ведь крестьян так мало затронул процесс христианизации. О нет, сегодня, разумеется, никто не настаивает на прямом происхождении христианских военных святых от германских божеств войны. Теперь для многих очевидно - особенно на уровне текстовой, житийной, литургической, иконографической традиции,- что их происхождение, вероятнее всего, коптско-византийское, а их культ был, так сказать, "спущен сверху", соответствовал четким церковным и политическим директивам. Он не шел "снизу" от коллективной памяти поверхностно христианизированных германцев. Коллективная память - хранилище старых ценностей. Она не годится для создания новых. Коль скоро в верованиях ощущается воздействие культурного фона, то вряд ли их можно считать спонтанными. Чаще всего в этом случае они рассчитаны и "запрограммированы". Здесь мы имеем дело с ловкой миссионерской техникой, - а не с каким-то самостоятельным "народным" творчеством, всегда естественным и неожиданным.

Как бы там ни было, именно этим народам, пришедшим с территории Дунайского бассейна на Запад и достигшим Италии и Испании, в значительной степени принадлежит заслуга выработки долговременной мифологической и практической основы европейского средневековья. Особенно это относится к готам, их чрезвычайной способности синтезировать. Благодаря этой способности они сначала через сарматов установили контакт с великой иранской цивилизацией, затем, ближе познакомившись с гуннами, включили в свою культуру элементы азийской цивилизации. Ветер степей шумит в ветвях древа средневекового рыцарства. Степной чернозем вскормил глубокие и древние корни. Тяжеловооруженный конный воин одержал победу на Иранском нагорье и в долинах Балкан. Его влияние ощущается даже в римской армии, противостоящей ему. Он господствует на исторических подмостках, где совершается переход от античности к средневековью.

От рубежей Персии до самой Италии зреет в эти годы предчувствие Роланда [37]. Обращаясь к цивилизации Сасанидов, Буркхардт [38] некогда писал:

"Образ этих персидских воинов, закованных в латы, с перьями на шлемах, вооруженных копьем и мечом, восседающих на великолепно украшенных конях, во всем напоминает образ их собратьев, наших средневековых рыцарей. Неизменна побудительная причина их деятельности: дух авантюры, будь то в любви или войне. Легенда очень скоро превращает воина Бен-Гура в прекрасный символ, идеал всей их жизни..."