Александр Беляев - Зеев Бар-Селла

А правительственных войск — всего ничего: с трудом наскребли полторы тысячи солдат… И московский генерал-губернатор Федор Васильевич Дубасов забрасывает Петербург паническими телеграммами: «Положение становится очень серьезным, кольцо баррикад охватывает город все теснее; войск становится явно недостаточно»; «Совершенно необходимо прислать из Петербурга хоть временно бригаду пехоты».

То есть, говоря проще, — шлите войска, пока еще не стало окончательно поздно. Одну ночь мы еще продержимся, а днем Уж не выстоять!

На самом же деле, миллионная Москва сумела выставить не больше тысячи двухсот боевиков — включая нервных подростков. Вооружение — револьверы да самодельные бомбы.

А вот солдат, действительно, было всего 1350 штыков. Но это если считать только пехоту. А к пехоте надо добавить семь эскадронов кавалерии. И, кроме того, — дивизион жандармов и две тысячи полицейских с винтовками. Да еще 16 полевых орудий и 12 пулеметов…

И тому, что эти силы не могли разогнать бунтовщиков, есть только одно объяснение — такого приказа им никто не отдавал. Приказ был прямо противоположный: стянуть все силы в центр города, разместив их в Кремле, в здании Манежа и на Театральной площади. Причем на Театральной площади под открытым небом — и это в декабре!

А в ночь с 14 на 15 декабря в Москву прибыл Семеновский полк. Целых две тысячи солдат. Немедля по прибытии шесть рот из состава полка были сведены в один отряд под командованием полковника Н. К. Римана и направлены… вон из Москвы — наводить порядок на Казанской железной дороге.

Оставшихся сил — двух батальонов — хватило на то, чтобы 16-го очистить от мятежников всю Москву, за исключением Пресни, а 17-го взять главную цитадель повстанцев — Прохоровскую мануфактуру («Трехгорку») и освободить насильно удерживаемых там рабочих. К 19 декабря были ликвидированы последние очаги сопротивления и несбежавшие боевики.

Прибывшим 16 декабря на подмогу Конно-гренадерскому и Ладожскому полкам работы уже не осталось.

Когда с восстанием было покончено, из Кремля вылез Дубасов и обвинил Семеновский полк в… убийстве мирных граждан (боевики ведь не солдаты, формы не носят!). Имена командира полка генерала Мина и командира «казанского» отряда полковника Римана стали нарицательными — теперь они значили «убийца» и «палач».

Эта византийская подлость Дубасова остается и по сей день необъяснимой.

С пониманием всего остального — дела обстоят еще хуже. Потому что вместо фактов нам подсовывают раскрашенные картинки.

Главной достопримечательностью Москвы 1905 года стали кровопролитные сражения на баррикадах. Они отражены в фильмах, живописных полотнах и скульптурных композициях…

Но это все чистая выдумка — на баррикадах никто не сражался, поскольку пункт 2-й «Советов восставшим рабочим» четко указывал: «Товарищи, не занимайте укрепленных мест. Войско их всегда сумеет взять или просто разрушить артиллерией. Пусть нашими крепостями будут проходные дворы и все места, из которых легко стрелять и легко уйти…»

Оттого-то пункт 10-й гласил: «Дворникам запрещайте запирать ворота. Это очень важно. Следите за ними, и если кто не послушает, то в первый раз побейте, а во второй — убейте…»

Восстание — это свобода проходных дворов.

Но непонятнее всего то, что стало причиной революции 1905 года.

Поскольку Октябрьский манифест о даровании свобод и парламента революционеров лишь раззадорил, можно с уверенностью сказать, что причиной революции было вовсе не бесправие. Экономические трудности? Но ни кризиса, ни голода, не безработицы не было… Что же было? А было то, что принято считать моментом, усугубившим ситуацию, только моментом, — война с Японией.

Нет народа, довольного своим правительством — налоги, равнодушие, произвол властей… Но Россия — государство особое, военное (Ленин, безбожно мешая времена и эпохи, даже разглядел здесь «военно-феодальный империализм»). И такому государству прощают многое, если не всё. Но только до тех пор, пока оно выполняет свою главную функцию: обеспечивает победу в войне.

«У России только два союзника — русская армия и русский флот», — неустанно твердил Александр III Миротворец.

В Порт-Артуре и на полях Маньчжурии Россия потеряла первого союзника, в Цусимском проливе — второго. Россия осталась в одиночестве, побежденная.

И кем побежденная?! Японцами, которых иначе как «макаками» никто не называл!..

Стыд и позор! Национальный стыд и национальный позор.

И виновные были налицо: бездарные генералы и продажные министры.

Оставалась последняя надежда — гарант российской мощи, Государь.

И 9 января народ пошел к царю с жалобой на министров. И был встречен пулями.

Тут бы царю выйти к народу и сказать, что приказа открыть огонь он не давал. Его, царя, и в Петербурге в тот день не было… И выгнать жадных министров, отдать под суд бездарных генералов. И тут же прилюдно объявить о нерушимом единстве царя и народа.

Но Николай не сделал ничего! И народ остался один[44].

Оттого в 1905 году и случилось небывалое: на российской территории появились республики. Три провозгласили себя в Польше — Заглебьевская, Островецкая, Славкувская… Две в Сибири — Красноярская и Читинская… Одна в Грузии — Гурийская. Столицами суверенных государств стали село Марково в Московской губернии и Старый Буян в Самарской. Были республики на один квартал — Симоновская (три улицы Симоновской слободы в Москве), Чечелевская (в Екатеринославе), Шулявская (в Киеве)… Объявили независимость Новороссийск и Сочи… Больше двух недель ни одна республика не прожила.

Иначе как анекдотическими такие государственные образования не назовешь. Их даже в советское время стеснялись.

Но то был не анекдот — это народ вынес власти вотум недоверия. Именно народ, а не кучка боевиков-дружинников.

Никто до сих пор не дал ответа на один вопрос: отчего восстание произошло в Москве, а не в Петербурге? Ведь если захватывать власть в централизованной России, то начинать надо со столицы (как через 12 лет большевики и сделали)!

Но в 1905 году ситуация была иной: Россия больше не признавала за Петербургом права на власть. И тогда встала Москва, вся Москва, а не 1200 боевиков-дружинников.

Вот записки Владимира Михайловича Зензинова, политкаторжанина, а при Ленине — политэмигранта:

«Строили баррикады с энтузиазмом, весело. Работали дружно и с восторгом — рабочие, господин в бобровой шубе, барышня, студент, гимназист, мальчик… На короткое время все чувствовали какую-то взаимную близость, чуть ли не братство — и потом все снова расходились по своим делам… Баррикады строил обыватель. Это было так весело! Разрушать и строить! Разрушать и строить! В постройке, казалось, было даже какое-то соревнование — как будто люди старались построить у своих домов баррикады, которые должны были быть лучше соседних»[45].