Никола зимний - Сергей Данилович Кузнечихин

бежал. Померещилось дураку или понял, что не на того нарвались. Верхнюю губу саднило. Провел рукой под носом и увидел кровь.

Девчонок встретил, когда шел умываться.

– У тебя лицо в крови, – перепугалась Галка, – ой, и рубашка, и галстук.

– Кто это тебя? – спросила сестра.

– Шпана леспромхозовская прицепилась. Только не они меня, а я их.

– С кем же мы танцевать будем?

– Ладно, Вер, не капризничай, иди танцуй, а я твоего брата в порядок приведу.

Возвращаться домой и пугать маму окровавленной мордой не хотелось, и он повернул к реке, чтобы умыться.

– А те, с которыми дрался, их трое было?

– Трое. А ты откуда знаешь?

– Один с черными усиками?

– Точно, с усиками. Самый наглый.

– Они к нам приставали, усатый меня по заду хлопнул. Ты из-за нас подрался?

Не признаваться же, из-за кого вышел сыр-бор, а врать язык не поворачивался, и он утвердительно кивнул.

Какая сила тянула его на реку, он понял только после того, как умылся. Освежил голову и вспомнил, что в береговой избушке у него заныкана бутылка. Предложил Галке продолжить выпускной на другом берегу. Согласилась она радостно, а в лодке притихла, сидела молча, но он не обратил внимания. Мотор лежал дома, шел на веслах, лодку сильно сносило, а хотелось подогнать прямо к избушке, поэтому греб без роздыху. Ткнувшись в береговой песок, выскочил из лодки, чтобы вытащить ее подальше. Но Галка поспешила встать, и когда он в очередной раз поддернул, она взмахнула руками и упала в воду. Плашмя. В красивом белом платье. У него сорвался матерок. Подбежал к девчонке, но она уже встала и вылавливала на дне слетевшие туфли. Он ожидал истеричных слез и обвинений, но Галка рассмеялась:

– Прости дуру, не устояла.

– Это я виноват, дернул, а не посмотрел, что ты поднялась.

– Хотела, чтобы тебе легче было вытаскивать лодку.

– Пошли сушиться. Придется и тебе самогонки принять, от простуды.

– А чё я, не пробовала, чё ли! С Веркой отлили у папки, а в бутылку воды добавили, чтобы он не заметил.

– Не бойся, не продам. Бежим в избушку, печку затоплю. – Затолкал весь запас бересты и лучины. Оглянулся на Галку, девчонка стояла, обхватив себя обеими руками, ее трясло. – Мокрое скидывай, в мою рубаху оденешься.

Он вышел на улицу. В ботинках чавкала вода. Надо было переобуваться. Озверевшие комары лезли в глаза и уши. Переждав минут пять, постучал в дверь. Галка не ответила. Чуя неладное, резко вошел. Аккуратно развешанное платье белело на вешалах. Галка, не успевшая надеть рубаху, стояла спиной к печке, грелась. Он попятился к двери, но она поймала его за руку. Грудь и живот у нее были холодными, а спина под его ладонями горячая.

И не смог удержаться. Когда понял, что он у нее первый, мелькнул испуг, но Галка так доверчиво прижималась к нему, что страх перед утренними объяснениями не отогнал желание обнять ее как можно крепче.

День назад она была для него обыкновенной соседской девчонкой, на которую почти не обращал внимания, а утром, глядя, как она, одетая в его старую рубаху, разливает по кружкам чай, сказал:

– Давай поженимся. – И удивился, что она восприняла предложение как должное.

В лодке ее потянуло на песни, и не какие-то молодежные, а старинные – «Из-за острова на стрежень», «Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал»… Не удержался и стал подпевать, там, где знал слова.

На берегу она встала перед ним и, заглядывая в глаза, спросила:

– Ты понял, что я специально в воду упала?

– Правда, чё ли?

– Не хотела признаваться, но нельзя начинать с обмана, ты же со мной по-честному.

– И платье не пожалела?

– А чё его жалеть, другое сошью.

* * *

Слухи о затоплении появились еще до армии. Потом Верка с Галкой делились новостями. Писали, что начали строить поселок для строителей новой ГЭС и дорога к нему проходит мимо деревни. В их магазине скопились полные стеллажи консервов. Зачем деревенскому народу тушенка, если у них настоящего мяса хватает? Или кальмары какие-то, на них смотреть противно, тем более – кушать. Не говоря уже про морскую капусту и мидии. И все это залежалое добро заезжая шоферня за неделю с полок смела. Но он не воспринимал сплетни всерьез – надо же девчонкам о чем-то писать солдату. Когда вернулся домой, взрослые мужики подтвердили, что деревню действительно собираются затопить, только непонятно когда, мало ли что на верху планируют – сегодня одно, завтра другое. И все-таки те, кого в деревне ничего не держало – ни тайга, ни хозяйство – воспользовались случаем и стали перебираться ближе к городу. Рядом с Красноярском построили завод автоприцепов и при нем большой поселок Сосновоборск. Матери Юлии дали в нем однокомнатную квартиру со всеми удобствами, так она с радостью переехала. Дядя Миша был уверен, что Овчинников знакомства свои подключил. Парень его с учительской дочкой в университет поступили и пожениться собрались, вот он и подсуетился, чтобы мать за молодыми доглядывала. Он и себе переселенческую квартиру устроил, только уезжать не торопился, не хотел заработки терять.

Еще до смерти отца дядя Миша уговорил его встать в очередь на кооперативную квартиру – напишем, мол, на всякий случай, а там видно будет, отказаться никогда не поздно, не оштрафуют, поди. Тот сгоряча послал его, заявив, что уезжать не собирается: «Чё я в этом городе буду делать, тухлую убоину жрать да глаза телевизором портить?» Но дядя Миша не успокоился, зашел с тылу, переговорил с матерью, и та предъявила свои резоны, напомнила, что Верка скоро подрастет, учиться в город уедет, а там, глядишь, и замуж выйдет. И совсем добила обвинением, что он, куркуль, денег для дочки жалеет. Сдался мужик. Подали заявление и успокоились, очередь-то длинная, а крыша над головой не течет и подворье обустроено.

Другая очередь его волновала, очередь на машину. С армии заболел.

Заработки в леспромхозе были хорошие, и удача в тайге не обижала, особенно после того как женился. Он даже подшучивал над Галкой, уж не знает ли она какого волшебного слова. Молодая жена поднимала над головой годовалую дочку.

– Это Анютка знает. Ну-ка, скажи папке волшебное слово.

– Кака.

– Деда Миша научил, старый безобразник.

– Значит, правильно научил, коли фарт идет.

На охоте фартило, а с очередью – не очень. Закусило, как шест в речном пороге. Дергаешь, а он ни в какую. Подводные каменные челюсти не разожмешь, намертво держат. Поток гонит вперед, а ты крутишься на месте. Бросить шест – страшно, неизвестно, что впереди, понимаешь, что надо сдать назад, а теченье – не