Лёлишна из третьего подъезда - Лев Давыдычев

Десятый номер нашей программы!

ЕДИНСТВЕННЫЙ В МИРЕ АТТРАКЦИОН!

Спешите читать!

СУСАННА КОЛЬЧИКОВА ДРЕССИРУЕТ СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ И ИХ РОДИТЕЛЕЙ!

Спешите читать!

У Сусанны было две шишки.

Одна — спереди, на лбу, другая — сзади, на затылке.

И если передняя шишка служила как бы украшением и уже не болела, то вторую, то есть заднюю, не было видно под волосами, но зато она ныла.

А злая девчонка выла.

Чтобы представить себе её вой, соберитесь человек пять и писклявыми голосами тяните:

— И-и-и-и-и-и…

А когда охрипнете, смените звук:

— У-у-у-у-у-у…

И когда из ваших глоток пойдёт сплошное сипение, это будет примерно такой звук, какой Сусанна выдавливала из себя вот уже третий час.

Мама лежала с холодным компрессом на лбу и стонала.

Бабушки допивали третий флакончик валерьяновых капель.

Папа сидел в ногах единственного ребёнка и просил:

— Перестань, радость моя, перестань…

А Сусанна сменила звук. Он получился таким, что я его с помощью букв даже изобразить не могу. Примерно это А, Ы, Э, издаваемые одновременно, плюс немного писка и чуть-чуть хрипотцы.

— Перестань, радость моя, пере…ста… — папа тоже начал хрипеть.

Всё это, в общем, и не смешно нисколько. Грустно это очень. И я уже тридцать восемь раз пожалел, что решил рассказать вам о Сусанне, её родителях и бабушках. Мне ещё за это попадёт. Найдутся люди, которые обязательно спросят:

— Зачем в книге для детей показывать взрослых в смешном виде?

Да я бы рад всех показывать только в хорошем виде, но это будет неправда да и неверно. Я тогда буду, просто говоря, обманщиком.

Нет, встретятся на вашем пути и хорошие, и смешные, и плохие люди. И я хочу, чтобы вы были готовы ко всем встречам.

Если хотите знать, то, когда я пишу о плохом, мне самому плохо, так плохо, что даже чернила в авторучке вы…сых…ают.

(Вот, перешёл на карандаш.)

Вдруг Сусанна села на кро…

(И карандаш сломался от злости. Перехожу на пишущую машинку. Авось, она выдержит. Она ведь металлическая.)

Продолжаю.

— Умираю… помогите…

Папа вскочил.

Мама вскочила, сбросила с головы холодный компресс, крикнула бабушкам:

— Она умирает!

Конечно, она и не собиралась умирать. И все знали, что она наверняка не умрёт. Не с чего!

Но ещё лучше все знали, что если её не послушаться, она такое вытворит, что… лучше послушаться.

Вот тут мне придётся остановиться и подробнее растолковать вам, что же происходило в семье Кольчиковых.

(Только бы пишущая машинка выдержала! На всякий случай кладу рядом коробку карандашей.)

Я уже говорил, что ничего смешного тут нет. Грустно всё это. Дело в том, что, едва родившись, Сусанна начала болеть, и это у неё здорово получалось. Болела она, можно сказать, не переставая и по-настоящему. Вот тогда смерть действительно грозила ей несколько раз. За пять лет девочка перенесла одиннадцать болезней. И, конечно, её родители и их родители (то есть бабушки) боялись дышать на Сусанну. Стоило ей лишь пальчиком пошевелить, как четыре человека бросались к ней и, отталкивая друг друга, спрашивали:

— Что тебе, деточка?

— Что тебе, солнышко?

— Что тебе, кисанька?

— Что тебе, ягодка?

И деточка, солнышко, кисанька, ягодка требовала от родителей и бабушек чего только хотела!

И они её требования выполняли.

И винить их в этом нельзя. К больному человеку, слабому, а тем более к ребёнку, надо было быть очень внимательным.

Но никто не заметил, что Сусанна, став абсолютно здоровой, продолжала вести себя как больная.

Она привыкла, что каждое её слово ловят, что каждое её желание исполняется.

А отвыкнуть не могла.

И не хотела.

Петька не зря ей завидовал. Уж какой бы он ни был, но его хоть в магазин можно было послать.

А Сусанна ни разу сама даже не умывалась.

И если бы я составил список дел, которых она не умела делать, получилась бы толстая книга.

Неудобно писать об этом, но даже в одно заведение Сусанна ходила только с бабушкой или даже сразу с двумя бабушками. Вот!

А раз родители и бабушки отдали ей столько сил, она и стала казаться им необыкновенным ребёнком.

А когда поверили, что она необыкновенная, то стоило Сусанне, например, чихнуть, как все умилялись:

— Ах!

То есть: даже чихает не как все, а необыкновенно.

И даже когда она набила себе шишки, бабушка заявили, что ни у кого ещё не видели таких необыкновенных шишек.

Стоило Сусанне один-единственный раз пропищать какую-то песенку, и на семейном совете было дружно решено:

— У ребёнка музыкальные способности.

Мама и папа отказались ехать отдыхать, продали кой-какие вещи, заняли денег у друзей и купили пианино.

Ребёнок с музыкальными способностями вымазал белые клавиши фиолетовыми чернилами, гвоздём выцарапал на крышке

и предпочитал играть кулаками, а не пальцами.

И называл пианино пианинкой.

Сусанну не приняли ни в одну музыкальную школу города. Её водили к тридцати четырём преподавателям музыки, и тридцать три из них отказались заниматься со злой девчонкой.

И только одна старушка согласилась, потому что была глухая и не слышала, что там играют её ученики. Но даже эта старушка через две недели сказала:

— У вас действительно необыкновенный ребёнок. Такого абсолютного отсутствия музыкального слуха я ещё не встречала. Это уникум! Берегите её! Как редкий экземпляр!

Короче говоря, в семье Кольчиковых получилось так, что не родители воспитывали дочь, не бабушки внучку, а дочь воспитывала родителей, а внучка — бабушек.

И раз эта повесть связана с цирком, то вместо слова «воспитывала» следует говорить:

д р е с с и р о в а л а.

Алле, оп! Дорогие родители, шагом марш исполнять желания любимого ребёнка! Бабушки, то же самое! Да пошевеливайтесь!

И чтобы доказать вам, что Сусанна была неплохой дрессировщицей, расскажу о её основном номере.

Номер этот она проделывала редко, не чаще двух раз в год.

В чём он заключался?

Надо было довести мамуленьку, папуленьку и бабуленек до такого состояния, чтобы они…

(Сломалась пишущая машинка. Не выдержала. тск чила буква. П пр бую прд л жать без неё. Нет, пл х п лучается. Беру карандаш.)

Надо было довести мамуленьку, папуленьку и бабуленек до такого состояния, чтобы они были готовы выполнить ЛЮБОЕ желание ребёнка. (Карандаш сломался. Беру следующий.)

Для этого Сусанна несколько раз подряд повторяла:

— Умираю… помогите…

И тогда её спрашивали:

— Что сделать, чтобы ты не умирала?

Наступала тишина.

Тишина наступала.

И в тишине звучал слабый голос:

— Пой… те…

И что бы вы думали?

Папа говорил:

— Это возмутительно! — И уходил на кухню.

Мама восклицала:

— За что нам такое наказание? — И шла за ним следом.

Бабушки брали в руки носовые платки, вытирали друг другу слезы и начинали:

Эй, моряк, ты слишком долго плавал,Я тебя успела позабыть!Мне теперь морской по нраву дьявол.Его хочу любить!

В глазах злой девчонки появлялся злой блеск.

— Громче! — сипела она. — Веселее!

И бабушки, утерев друг другу слезы платками, продолжали, притопывая:

Нам бы, вам бы, нам бы, нам быВсем на дно!Там бы, там бы, там бы, там быПить вино.

И пили валерьяновые капли.

А Сусанна закрывала глаза и звала:

— Моя милая мамочка…

— Что, детка? — ещё из кухни испуганным голосом спрашивала мама и бежала на зов любимого ребёнка.

— Мне плохо, мамочка.

— Что тебе нужно, миленькая моя?

— Не знаю.

— Ну, скажи, золотце. Я всё для тебя сделаю.

— Не знаю.

— Ну, вспомни, золотце…

— Не знаю.

— Помяукай! — шёпотом подсказывали бабушки. — Помяукай!

— Мяу… — неуверенно начинала мама. — Нет, не могу!

— Как мне плохо… — сипела Сусанна, сквозь опущенные веки внимательно следя за мамой.

— Мяукай! — сквозь зубы приказывали бабушки.

— Мяу… — неуверенно начинала мама, и губы алой девчонки вытягивались в улыбочку. — Мяу! Мяу! — уже громче продолжала несчастная мама.

— А он пусть лает, — бабушки кивали на дверь в кухню, где спрятался папа.

Мама открывала дверь в кухню и грозным шёпотом произносила:

— Ребёнку, нашему ребёнку плохо, а ты ничего не хочешь сделать. Тебе трудно немного полаять?

— Но ведь это непедагогично, — шептал папа.

— А если ребёнок умрёт, это будет, по-твоему, педагогично? Лай! Мяу, мяу, деточка! Лай!