Пепел звезд - Гайворонская Елена Михайловна

В «Тойоте-Карина Е» цвета «мокрый асфальт» Дмитрий Грачевский не спеша передвигался по сумеречному городу. Затарахтел мобильник.

– Слушаю.

– Дима, – проворковал грудной женский голос, – я соскучилась. Может, встретимся сегодня?

– Извини, но я очень устал. Был трудный день. Увидимся в выходные.

В чувственном сопрано прорезались металлические нотки:

– В прошлый раз ты был занят…

Глаза Дмитрия механически следили за дорогой. Он даже не пытался вникнуть в смысл адресованных ему слов. Когда голос в трубке иссяк, Дмитрий, стараясь соблюсти максимально мягкую интонацию, произнес:

– Отлично. Значит, до воскресенья. Пока.

– Проклятие, – пробормотал он через минуту, выруливая на обочину, – я снова пропустил поворот…

Дмитрий опустил стекло, вглядываясь в заоконную тьму. Справа, опираясь на частокол колонн, таращилось на него черными глазницами ночных окон, монументальное здание Ленинской библиотеки. Рука Дмитрия, извлекшая из бардачка карту московских дорог, задумчиво опустилась на колено…

В тот солнечный майский день в читальном зале Ленинки яблоку негде было упасть. Горячая пора – подготовка к летней сессии. Дмитрий штудировал книги по международному праву, готовясь к сдаче кандидатского минимума. Ему было двадцать пять…

Семь лет назад, в такой же погожий майский день, выпускник средней школы маленького провинциального городка Дима Грачевский садился в скорый поезд «Ставрополь – Москва».

– Делать тебе нечего, – хмуро сказал ему на перроне отец. – Выучился бы здесь, у меня пока практиковался. Со временем моя контора станет твоей.

Раздражение отца было понятно. Он основал небольшую частную адвокатскую контору в их городке и не мог понять, на кой черт его единственный сын отправляется за тридевять земель на поиски неведомой удачи. Но никакие разумные доводы не смогли удержать Димку дома. Его манила Москва – далекая, холодная, капризная, загадочная. Он был молод, честолюбив, полон энергии и желания покорить этот надменный мегаполис.

За годы учебы на юрфаке МГУ Димка не оттягивался по кабакам с собратьями по общаге, не принимал участия в их шумной, веселой студенческой жизни, за что прослыл неисправимым «ботаником». Постоянной девушки у него тоже не было. Несмотря на успех у противоположного пола, Дима избегал длительных отношений – это было слишком хлопотно и требовало времени и затрат. Первые три года столичной жизни он посвятил постижению мудреных основ всевозможных законодательств, последующие – работе в небольшой юридической конторе. Вскоре Дмитрий уже имел свою практику и смог позволить себе переехать из общаги в однокомнатную квартиру недалеко от работы. Перед защитой красного диплома Дмитрий, в отличие от большинства однокурсников, растерявшихся перед неизвестностью завтрашнего дня, готовясь начать крестовые походы в поисках работы, смотрел в будущее без тени страха и сомнения. Он перешел в весьма солидную консультацию, где уже успел хорошо себя зарекомендовать.

К двадцати пяти Дмитрий поменял однокомнатную на «двушку», купил подержанный автомобиль и решил получить кандидатскую степень. Она была нужна ему исключительно для удовлетворения своего тщеславия – в глубине души он еще оставался провинциалом, жаждущим славы и признания, ни на минуту, не забывавшим о том, что квартиру он лишь снимает, прописку имеет временную, а ездит на подержанных «Жигулях», постоянно путаясь в сложных развязках московских дорог.

«Ну, ничего, – говорил Дима себе, – еще немного, и…»

– Извините, здесь свободно?

Дмитрий оторвался от «Международного права» и обмер. На него смотрели самые огромные зеленые глаза, какие только доводилось встречать.

– Вон, поглядите, летит! Как классно! – Юлька захлопала в ладоши. – Давай, именинница, ты – первая, загадывай!

– Я вообще-то в это не верю, – нерешительно произнесла Ада.

– А кто верит? Это же игра. Не хочешь – не надо. Тогда я. Внимание! желаю вечную молодость и красоту. Во как! – Юлька горделиво оглядывалась. Налетевший ветер взлохматил каштановые кудри. – Кто следующий?

– Я, – засмеялась Марина. – Вон моя падает, голубенькая. Хочу деньги и власть.

– И что ты собираешься с ними делать? – поинтересовалась Ада.

– Не волнуйтесь, распоряжусь не хуже президента.

– Так, – объявила Юлька, – Маринке больше не наливать. Ада, ты решилась?

– Да, – кивнула она, поддавшись общему веселью. – Начать жизнь сначала. Это звезды могут исполнить?

– Запросто, – заверила Юлька. – Лена, ты осталась. Лена! О чем ты думаешь – скажи, – пропела она.

– Что? – Лена вздрогнула, точно отрешившись ото сна.

– С добрым утром, Ваше Высочество! А мы тут балуемся – желания загадываем. Давай, колись, что ты хочешь больше всего?

– Самое заветное…

– Самое…

– Не знаю, – зябко поежившись, сказала Лена. – Глупости все это.

На кухне аппетитно запахло мясом, тушеным с овощами. Дмитрий разогревал ужин. Он любил и умел готовить. «И зачем жениться? Так, пока не забыл: „Жилищное законодательство“, серая книжка…» Дмитрий подставил табурет, залез на книжные полки. «Кажется, она». Он потянул за корку, но книга не желала вылезать. Дернул сильнее и, потеряв равновесие, рухнул вниз.

«О, черт!» С досадой потирая ушибленный бок, Дмитрий поднял серый сборник. Уильям Шекспир. «Сонеты.»

Он встал. Подошел к окну. На черном небе висела круглая, похожая на блин, луна. И звезды… Сколько же их было этой ночью! Как давно он не видел такого количества маленьких, мерцающих, подмигивающих точек на московском небе. Или просто не смотрел вверх?

«Стоял душный, влажный майский вечер. От земли поднимался густой пар. Прямо над головой заливался одуревший от весны соловей.

Ее глаза отливали спелой зеленью. Ее волосы пахли не то сиренью, не то жасмином. Ее губы были сочны и влажны… Он читал ей Шекспира. Наизусть.

«Не соревнуюсь я с творцами од,Которые раскрашенным богинямВ подарок преподносят небосводСо всей землей и океаном синим…В любви и в слове – правда мой закон,И я пишу, что милая прекрасна,Как все, кто смертной матерью рожден,А не как солнце или месяц ясный…[2]

Он обнял ее, пьянея от прикосновения к хрупким, теплым плечам. Рука сама скользнула вниз, расстегивая пуговицы на простеньком платье, легла на горячий округлый холмик нежной груди…

На мгновение девушка напряглась всем телом, а затем вдруг стала податливой, мягкой, как ткань ее платья…

– Я люблю тебя, Лена, – шептал он, целуя ее, – я тебя люблю…

Она чуть отстранилась. Огромные потемневшие глаза заглянула ему в лицо:

– Я тоже люблю тебя, Дима…

– Поедем ко мне? – хрипло прошептал он, внутренне трепеща перед ее отказом.

– Да, – выдохнула она, – да…»

Резкий телефонный звонок вывел его из оцепенения.

– Слушаю.

– Дима, я тут подумала, может быть, нам стоит попробовать начать жить вместе?

– Зачем? – он сморщился, как от зубной боли.

– Н-ну… – замялась трубка, – мы получше узнаем друг друга…

Внезапно Дмитрий ощутил прилив чудовищной усталости. Такой, что не осталось сил ни слушать, ни думать, ни говорить.

– Детка, – произнес он, как можно мягче, – я иногда развожу людей, проживших вместе по двадцать лет так до конца и не узнавших друг друга. К тому же в недосказанности есть своя прелесть. Я не считаю это хорошей идеей.

– Иногда мне кажется, – резко заявила трубка, – что нам лучше расстаться.

– Раз, кажется, значит, так тому и быть, – с облегчением сказал Дмитрий.

Трубка зарыдала. Истеричный голос произнес тираду о том, что он, Дмитрий, не умеет некого любить.