Век революции. Европа 1789 — 1848 - Эрик Хобсбаум

сами представлявшие уникальную в своем роде группу, изобрели это название, возможно, по аналогии с политической революцией во Франции{13}.

Тем не менее она считается первой по двум причинам: прежде всего потому, что фактически она разразилась — пользуясь подходящим к предмету выражением — до штурма Бастилии, а во-вторых, потому что без нее мы не можем понять беспристрастную мертвую зыбь истории, на фоне которой появились наиболее выдающиеся личности и события этого периода.

Что же означает фраза «промышленная революция разразилась»? Это значит, что однажды в 1780-х гг. впервые в человеческой истории были сорваны оковы с производительных сил общества, которые с этого момента получили возможность постоянно, быстро и беспредельно увеличивать объем рабочей силы, товаров и услуг. Сегодня экономистам известно, как добиваться самообеспечивающего роста, не одно предшествующее общество не было способно пробить стену из слаборазвитых промышленных и общественных структур, науки и технологии, следствием чего были периодические упадок, голод и смерть, обрушивающиеся на производство. «Начало», конечно, не являлось подобием землетрясения или метеорита, способным запустить саму по себе неразвитую промышленность. Если заглянуть в предысторию Европы, в зависимости от желания историка и степени его интереса, скажем, в 1000-летие нашей эры, если не раньше, проникнуть в атмосферу того времени так же неумело, как ходят крошечные утята, то и тогда мы столкнемся с названием «промышленная революция» — в XIII в., в XVI и в последнее десятилетие XVII. С середины XVIII в. процесс увеличения скорости, нужной для начала этого процесса, так отчетливо просматривается, что историки старшего поколения склонны относить точку отсчета промышленной революции к 1760 г. Но тщательное изучение приводит экспертов к заключению, что ее начало скорее относится к 1780-м годам, нежели к 1760-м, так как это было решающее десятилетие, поскольку тогда все статистические указатели отметили тот неожиданный, крутой, почти вертикальный взлет, который и является подлинным запуском.

Экономика достигла космических высот.

Назвать этот процесс промышленной революцией, с одной стороны, логично, а с другой — традиционно, хотя одно время у консервативных историков было модно — возможно, из-за некоторой боязни использования в настоящее время подстрекательских концепций — отрицать ее существование и заменять это название банальным термином — «ускоренное развитие».

Если мгновенное качественное и коренное превращение, которое произошло в 1780-х годах, было не революцией, тогда это слово не имеет общепринятого значения. Промышленная революция на самом деле не была эпизодом, имеющим начало и конец. Спросить, когда она закончилась — бессмысленно, ибо ее сущность состояла в том, что со времени ее начала революционное изменение стало нормой. Она происходит до сих пор; самое большее — мы могли бы спросить, когда экономические преобразования шли настолько глубоко, чтобы создать преимущественно индустриальную экономику, способную производить все, что необходимо на уровне имеющейся техники, «промышленно развитую экономику», используя специальный термин. В Британии, а значит и в мире в целом, период первоначальной индустриализации, вероятно, совпадает почти полностью с периодом, с которым знакомит эта книга, поскольку раз он начался с подъема 1780-х годов, возможно, следует сказать, что он совпадает со строительством железной дороги и созданием крупной тяжелой промышленности в Британии в 1840-х годах. Но сама революция, момент ее начала, может быть датирован с большей точностью как время, приходящееся на двадцатилетний отрезок с 1780 до 1800 г.: почти одновременно, но лишь немногим раньше, чем французская революция.

По любому расчету это явилось наиболее важным событием мировой истории, по крайней мере со времен появления сельскохозяйственного производства и городов. И она была начата в Британии. Очевидно, это произошло не случайно. Если бы должно было произойти состязание для достижения первенства в промышленной революции в XVIII в., в нем на самом деле могло участвовать лишь одно государство. Здесь было достаточно промышленных и торговых достижений, выпестованных интеллигентными и экономически далеко не наивными министрами и гражданскими служащими каждой просвещенной монархии в Европе, от Португалии до России. Все они были настолько же заинтересованы в экономическом росте, как и сегодняшние администраторы. Некоторые малые государства и регионы были довольно развиты в промышленном отношении, например Саксония и Льежская епархия, хотя их промышленные комплексы были слишком малы и обособлены друг от друга, чтобы оказывать революционное воздействие, сравнимое с британским. Не вызывает сомнений, что даже до революции Британия была уже намного впереди своего главного потенциального соперника по уровню производства и торговли, даже имея в виду уровень ее годового производства и торговли. Но в науках и технологии Британия не имела превосходства. В естественных науках Франция шла впереди Британии, и преимущество, которое французы получили благодаря революции, касались математики и физики, потому что во Франции наука поддерживалась, в то время как в Англии реакция относилась к наукам с подозрением. Даже в общественных науках Британия была все еще далека от лидерства, которое давало, а больше сохраняло экономику как выдающееся достижение англосаксов, но тут промышленная революция поставила их на неоспоримое первое место. Экономист 1780-х гг. мог читать Адама Смита[40], но также, а может быть, с большей пользой — французских физиократов и бухгалтерские отчеты по национальному доходу Кене, Тюрго, Дюпона де Немура, Лавуазье[41] и одного двух итальянцев. Во Франции явилось на свет много оригинальных изобретений, например ткацкий станок Жакарда (1804) — более сложный по своему устройству, чем любой изобретенный в Британии, и лучшие корабли. У немцев существовали заведения по техническому обучению, такие как Прусская горная академия, подобных которой в Британии не было, а французская революция создала уникальное замечательное заведение — Ecole Polytechnique (Политехническую школу). Английское образование представляло собой шутку дурного тона, но его недостатки уходили своими корнями в строгие сельские школы и аскетические мятежные и демократические университеты кальвинистской Шотландии, которые выпускали поток великолепных, трудолюбивых, жаждущих карьеры и практичных молодых людей в южные страны: Джеймс Уатт, Томас Телфорд, Лаудон Мак Адам, Джеймс Милль. Оксфорд и Кембридж — лишь два университета в Англии — были в интеллектуальным смысле совершенно ничтожными, равно как и сонные публичные и грамматические школы, не считая, конечно, академий, основанных сектантами, которые были исключены из англиканской системы образования. А аристократические семьи, желавшие дать своим сыновьям образование, полагались в основном на гувернантов или шотландские университеты. Системы начального образования не было и в помине до квакера Ланкастера, который создал в начале XIX в. добровольную массовую школу начальной грамоты, ввергая английское образование в бесконечные сектантские дискуссии. Боязнь социальных беспорядков не позволила ввести образование для бедных.

К счастью, для того чтобы совершить промышленную революцию, необходимо было не так уж много новых изобретений[42]. Ее технические изобретения были