Внучка, Жук и Марианна - Татьяна Батенёва

Николай прошел внутрь, хмыкнул и позвал Катю:

— Идите сюда!

В полутемной котельной он стоял у электрощитка. Подбородком показал на шнур с вилкой на конце, который валялся на полу.

— Он же у вас просто выключен из сети. И все.

— Я… не выключала, — растерялась Катя. — Я даже сюда не заходила еще. Как приехала.

— Ну, стало быть, вилка сама выдернулась, — с иронией произнес Николай.

Он поднял шнур, воткнул в розетку. Отвернул кран над эмалированной раковиной. Вода побежала с шумом, как будто соскучилась в долгой разлуке.

— Черт, как неудобно, извините, пожалуйста. — Катя чувствовала, что покраснела. — Может быть, кто-то случайно отключил. Но кто?

— Да нет, ничего, бывает. — Николай с интересом рассматривал ее растерянное лицо. — Не переживайте, это все пустяки. Если что, звоните в любое время. Чем могу…

Он ушел, а Катя еще долго сидела на лавочке, переживая мелкую неприятность как большую. «Ну что бы мне самой посмотреть, прежде чем человека дергать, — корила она себя. — А теперь он наверняка подумал, что я идиотка — сама шнур выдернула, а потом в панику ударилась».

Марианна лежала в густой траве, прижмурив глаза.

— Ладно, пошли в душ, киска! — Катя решительно поднялась. — Ничего страшного не произошло, подумаешь, сойду за дурочку!

Бессонница

Когда стемнело, Марианна неслышно подошла к будке. Жук дремал, выставившись из будки наполовину — вечер был теплый.

— Ну что, получился контакт? — спросонья хрипло бухнул он, уловив движение кошки.

— Да не очень, — с досадой ответила Марианна. — Прийти он пришел, но не задержался. И Внучка вела себя глупо — нет чтобы все в шутку превратить, всерьез расстроилась, покраснела.

— Ну вот, — приуныл Жук, — а я жизнью, можно сказать, рисковал, с електричеством этим. Ведь запросто убить могло.

— Не електричество, а электричество, неуч, — поправила она. — Ничем ты не рисковал, там шнур защищенный, не прокусишь.

— Да-а, — не поверил Жук. — А что ж ты сама не тянула его?

— У меня бы сил не хватило, Жучок, ты ж у нас силач! — насмешливо сказала кошка. — Нет, номер не вышел. Надо что-то еще придумать.

Катя долго лежала без сна. Ворочалась, переворачивала подушку холодной стороной, вспоминала любимые стихи. Она уже давно вот так не жила — без дел, без четкого расписания, без суеты, привычного бега по кругу: работа — дом — работа.

В незанятую работой голову без спроса лезли мысли, которые она в последние годы старалась не пускать, не давать им воли. И оказалось, они все это время сидели где-то «под полом» и вылезли, как только освободилось место от бесконечных макетов, проектов, планов.

«Что делать? — думала она. — Мне уже почти тридцать, а что я собой представляю? Ну, неплохой веб-дизайнер, мои проекты сайтов без замечаний принимают заказчики, работаю с рекламой, мои идеи хвалят, меня ценят в конторе. Есть круг друзей — нет, скорее товарищей по работе. Подружки как-то растерялись — кто за границей, кто в своих делах, в детях, видимся редко. Да и говорить с ними теперь почти уже не о чем — у каждой своя жизнь. Тата вся в бизнесе, у нее здорово получается, и говорит только об акциях, фьючерсах, курсе валют, пакетных инвестициях… С ума сойдешь. Ленка вообще ударилась в религию, ходит в белом платочке, губки поджаты, глазки опущены… У Наташки трое детей — там свои песни: зубки, животик, Антоша букву «ш» не выговаривает…

А я? Жизнь проходит — это теперь уже понятно. Вот бабушка — всю жизнь учила детей, и тут ее все знают, и она все про всех знала, ее жизнь была какой-то… полной, что ли. Даже гибель мамы ее не сломала, даже смерть деда. Никуда не спешила, а столько всего успевала. Все ей было в радость. Что же в ней такого было, что делало ее такой уверенной в себе, такой стойкой?»

Катя снова перевернула подушку. Лунный свет бил в окна, пластами лежал на полу. «Почему мы живем как-то в спешке, суетливо, а радости нет? Почему мы с Алексеем прожили вместе столько лет, а оказалось — я его совсем не знала, не понимала, только квартира и была общей. Приползали туда вечером, чтобы поспать, даже разговаривать сил не было. Может, поэтому все и развалилось? Пока взаимное чувство питало само себя, наш союз казался вечным. А как только помимо любви жизнь заполнила работа, неотложные дела, контакты с другими людьми, обязанности, она не выдержала, по крайней мере, его любовь… И я осталась одна, вся льдом покрылась…»

Вдруг Катя поняла, что сейчас совсем не чувствует этой ледяной корки, сводящей внутренности в комок, нет на лице жуткой маски с опущенными вниз уголками рта, а вернулись нормальные, живые ощущения. И боль от ухода бабушки была какой-то совсем иной, острой, но живой.

Она встала, прошла на кухню, попила холодной воды из чайника. В темноте сверкнули неоном кошачьи глаза.

— Спи-спи, Марианна, это я, — успокоила кошку Катя. Легла снова, но сон не шел.

«Может быть, я выбрала не то дело и не тот образ жизни? Ведь выбирала не сама, покорно и не раздумывая приняла то, что выбрал Алексей — как само собой разумеющееся. Хотела быть математиком, мечтала об открытиях. А занимаюсь совсем другим… Признайся, часто чувствуешь себя не в своей тарелке в агентстве. И не только от пронзительных глаз Вероники. Порой, вынырнув из очередного проекта, каким-то чужим взглядом видишь все вокруг: этот стерильный придуманный интерьер, эти привычные шуточки коллег, эти разговоры о биеннале, конкурсах, бюджетах, выделенных заказчиками на очередной проект… Разве тебе это все интересно? Разве этому ты хотела посвятить жизнь? Будь честной: ты мечтала только об од ном — посвятить жизнь Алексею, раствориться в нем. Но ему это оказалось не нужно. Не потому ли и твоя жизнь потеряла смысл, вкус, запах и цвет? И неужели так теперь будет всегда?»

Вот бабушка — она удовольствовалась скромной ролью сельской учительницы. Неужели у нее не было выбора? Училась в институте на круглые пятерки. После него могла уехать в другое место, остаться в городе, делать научную карьеру. Но она вернулась в свою деревенскую школу — зачем, почему? Из-за деда?

Смутные семейные рассказы о дедушке, попавшем в плен в 1942 году, а после войны отбывавшем срок на Севере, никогда не задевали Катино сознание — все это было так давно. И дедушка, седой, поджарый, молчаливый, никогда не рассказывал о войне и стеснялся, когда на День Победы его приходили поздравлять пионеры и члены совета ветеранов. Но ведь после лагеря и он мог уехать вместе с бабушкой подальше от этих мест, где помнили его непростую биографию. Не уехали, ничего не искали. Почему? Что удерживало их здесь? И мама с отцом исколесили всю страну, но тоже всегда возвращались сюда, домой.

И Николай этот, вспомнила Катя. Тоже какой-то неустроенный. Жил в Москве, служил в каких-то там особых войсках. Все бросил, приехал в деревню, работает на стройке. Как это бабушка говорила? А, на дачах! Ведь наверняка имеет какую-то военную специальность, а месит бетон и таскает кирпич. Зачем ему это надо? Неужели не нашел себе применения в Москве, куда стремятся тысячи людей, — за жизненным успехом, за самореализацией, да за деньгами, в конце концов. Странно как-то…

Папа номер два

Николай тоже не спал, долго курил на крылечке. В такие длинные светлые вечера ему почему-то бывало не по себе, как будто не сделал что-то важное, а время уходит. Он просто физически ощущал этот беспощадный бег времени. Сыну уже двенадцать — почти тот же возраст, когда он сам остался сиротой.

Он вспомнил последнюю встречу с Димкой два года назад. После госпиталя, сильно исхудавший и угрюмый, он тогда едва допросился у жены этой встречи. Она впустила его в новую квартиру, и он сразу же заметил ее явно округлившийся животик. Только тогда ему стала понятна причина — она просто не хотела, чтобы он видел ее в «интересном» положении.

У нее была новая прическа — длинные, подстриженные уступами и сильно выбеленные волосы. Да и вообще вид был шикарный, несмотря на живот и расплывшиеся черты лица. В этой большой, стильно обставленной квартире она держалась уверенно, как светская дама. Пригласила пройти в гостиную, позвала Димку.

За два года, что они не виделись после развода с женой, сын сильно вытянулся, но по-прежнему был очень похож на него: светлые вихры, карие глаза, слегка лопушистые уши… Но на этот раз он не бросился к отцу, не обнял, как всегда это делал маленьким, сдержанно поздоровался. В присутствии Галины разговор не клеился, на все вопросы Димка отвечал односложно. Мать поняла, извинилась и вышла. Сын чуть оживился, пригласил в свою комнату: на стенах постеры с красивыми авто и какими-то рок-группами, хороший музыкальный центр, новенький компьютер с огромным монитором.

— Компьютерами интересуешься? — спросил он тогда, чтобы как-то оживить разговор.