Побег из ада - Марина Серова

— Подсудимый, вы признаете свою вину?

— Нэт.

— Последний раз спрашиваю: подсудимый, вы признаете свою вину?

Подсудимый:

— Нэт. (Сует судье пачку долларов.)

Судья, бодрым голосом:

— Самый последний раз спрашиваю: подсудимый, вы признаетесь в совершении инкриминируемого вам преступления?

— Нэт.

— Ну-у… как говорится, на «нет» и суда нет.

Произошло то, чего я никак не ожидала, но смутно угадывала: под миролюбивым и обаятельным покровом добродушного «бегемота» скрывался волк. Хищный, дикий, давно познавший вкус крови. И хоть он уже был мертв и я не успела почувствовать на себе хватку его челюстей, все равно — стало жутко. Видно, все-таки есть люди, которых не могу сразу раскусить и я — со всем своим опытом работы во внешней разведке.

— Где эта запись? — глухо спросила я.

Когда я уходила от Калитина, было уже поздно. Я была нестерпимо голодна, но впечатление от увиденного, услышанного и прочитанного напрочь перекрывало негодующее требование желудка.

Я не знала, как завтра смотреть в глаза Салихову.

…Конечно, сейчас во мне говорила только женщина. Обыкновенная, в чем-то сентиментальная и ранимая, в чем-то слабая. Завтра, перед Ринатом Ильдаровичем, я стану прежней Багирой — хладнокровной, циничной, просчитывающей каждый свой шаг. А сегодня можно не сдерживаться, ощущая в горле сухой нервный комок…

Я пришла «домой», механически сварила себе суп из нескольких картошек и двух кубиков «Галлины Бланки». Хватит. Нужно отдохнуть. Завтра предстоит тяжелый день, и Багира должна быть совершенно в норме.

Но все-таки мне не забыть того, чему мне сегодня пришлось стать заочным свидетелем. Несмотря на то что многим моим знакомым казалось, что у меня вместо нервов система металлической арматуры, как в железобетонном блоке, я по натуре легко ранимый и чуткий человек.

…В эту ночь я долго не могла заснуть. Перед глазами мелькали то кадры видеопленки, за которую кто-то заплатил своей жизнью. То изуродованное лицо Шкапенко, размазанное об асфальт автостоянки. То серьезное — сугубо положительное, как говорят в таких случаях обыватели — лицо моего нового начальника Рината Ильдаровича Салихова. Который вполне мог оказаться таким же исчадием ада, каким был его главный телохранитель Андрей Шкапенко. Бывший член УНА УНСО. Бывший прочеченский боевик. Убийца.

А я все еще не могла уразуметь этого. Этот человек обладал каким-то магнетическим, волшебным обаянием, так странно сочетающимся с его откровенно простецкой внешностью деревенского увальня.

Но у дьявола много лиц.

…А иногда все словно задергивалось багровой пеленой, словно опускали театральный занавес, и в складках тьмы медленно проступало — необычайно зримо и выпукло — страшное коричневое лицо человека, которому еще не исполнилось и двадцати.

Лицо Саши Путинцева.

И завтра его похороны.

Глава 5 Подвал смерти

…Шатающаяся фигура буквально вывалилась из подъезда и потащилась по грязно-серому снегу, тонким просвечивающим слоем укутавшему стылую ноябрьскую землю. Несколько раз споткнулась и упала.

Пить надо меньше.

Перебравший со спиртным мужик поднялся с земли и, счищая с давно не бритого подбородка грязь, сдавленно забормотал под нос:

— Щас приду… опять накинется, сука… с кем п-пил… с кем кур-рил… жаба… цейлонская… а сколько градусов в том, что ты п-пил… а? Спросит… точно. А-а… а откуда мне зы-зы… зынать, сколько градусов… она же… когда пьет ч-чай горячий… не сует туда этот самый… термометр… корррова!!

Он снова упал, на этот раз куда основательнее, потому что больно ушиб бок и подняться смог только через несколько минут.

— Ну… это как же так? — промычал незадачливый выпивоха. — Я иду д-домой… а м-меня не пускает… н-да… нннезадача!

Очевидно, силы совсем оставили беднягу, потому что он с трудом доковылял до лавочки у подъезда, соседнего с тем, из которого он так триумфально вывалился несколько минут назад.

На лавочке было уютно. Мужик прилег и, проникшись торжественностью момента, завел вполголоса песню:

— И вновь пррродолжается б-бой… и ссе…. и серрбу… тревожно в груди… и Боря такой м-молодой… и полный пи… п-пистон впереди!

В окно высунулась чья-то голова и пообещала певцу все жизненные блага в совершенно неправдоподобном объеме, если новоявленный Карузо немедленно не заткнется.

Мужик сконфуженно замолчал, ворча, что ему зажимают гражданские свободы и перекрывают кислород гласности.

Подмораживало. Лавка больше не могла служить надежным пристанищем, а жизненных сил у несчастного отнюдь не прибавилось: вероятно, все они уходили на зимнее отопление организма.

— Безобразие… — пробормотал бедолага, — я трребую…

Сущность его требования осталась неизвестна, потому что он увидел, как в ясном морозном воздухе сизым облачком проплывает струйка дыма. Или пара. Но это все равно — тепло. Мужик встрепенулся и проследил, откуда исходят эти благодетельные калории…

Из подъезда дома, у которого он лежал, валил густой пар. Вероятно, в подвале подтекали трубы с горячей водой, а никому до этого не было дела. И еще — если пар валит с таким напором, значит, подвал открыт. И туда можно залезть. Прижаться к теплой трубе и наконец заснуть.

Все это с поразительной быстротой прохромало в мозгу пьянчужки, и он с натужным звуком, отчасти напоминающим тот, с каким волжские бурлаки тянули против течения груженные строевым лесом баржи, вскочил на непослушные ноги и поковылял к спасительному подъезду.

Массивная железная дверь, ведущая в подвал, была распахнута настежь. Пар валил так, словно в подвале ночевал Змей Горыныч.

Впрочем, даже если бы оно так и было, это не заставило бы подгулявшего россиянина отказаться от мысли прильнуть к теплой, как сонная жена, трубе центрального отопления и провалиться в дрему.

— А… н-нас на мякине не проведешь… — пробормотал он, оступаясь и падая вниз головой во влажное тепло. — М-м-м… а откуда, н-нтересно… узнали…. шыто моя ф-фамилия М-мякин?..

Он прополз несколько метров и ткнулся головой в обмотанную мягкой изоляцией трубу. Куски изоляционного покрытия, судя по всему, толстым слоем покрывали тот участок подвала, где находился гражданин Мякин.

Он пошарил в пару рукой и нащупал что-то теплое. И только через несколько секунд понял, что это такое.

Это было человеческое лицо… глаза, нос, губы… н-ну конечно, еще один бедолага заполз в подвал и заснул.

Мякин обрадовался.

— Эй, братан, — позвал он. — Б-братан!

Тот не отозвался. Вероятно, уже крепко спал. Впрочем, это нисколько не смутило пьянчужку.

— Значит, тоже не дошел… жена не пускает или завтра все равно на работу не идти… в-вы… выходной у тебя… а? А я вот ва-ваще не помню… ну не помню, где живу, и все т-тут… только квартиру помню. Двадцать один… у меня номер. О-о… очко.

Ему показалось, что тот вздохнул.

— А… проснулся? — обрадовался Мякин и прильнул щекой к здоровенному куску свекловаты, пропитанному теплой водой. — Значит… слушай. Идет старушка, а навстречу ей н-наркоман. Она ему и г-говорит: «Сынок… а, сынок… как найти площадь Ильича?» Ну не может бабуся найти. Зап… заплуталась… как я. Он посмотрел на нее и отвечает: «П-площадь Ильича? Ну, бабка… чтобы найти площадь Ильича, надо длину Ильича умножить на ширину Ильича».

И он довольно захохотал. Однако сосед его на смешной — по мнению самого рассказчика — анекдот отреагировал все тем же оскорбительным молчанием.

Мякин фыркнул.

— Эй, ты… молчун, м-мать твою!

Нет ответа.

И тогда гражданин Мякин нащупал короткие, ежиком, волосы своего соседа по импровизированной жилплощади. И потянул на себя. Пообщаться на сон грядущий.

Сосед подался неожиданно легко. И как раз в этот момент паровой «Змей Горыныч» ослабил напор… или сосед был слишком близко, так, что паровая завеса оказалась проницаема даже для ослабленных щедрым алкоголем глаз Мякина… в которых к тому же двоилось.

Но только — нос к носу — перед ним очутилось молодое лицо, заросшее трехдневной щетиной. Закрытые глаза, полуоткрытый рот, шея… шея.

Шеи как таковой не было. Гражданин Мякин держал в руках отрезанную человеческую голову. И в углу мертвого рта ржавой кляксой застыла накипевшая кровь.

…Наутро я не позволила себе остро переживать перипетии недавнего прошлого, быть на грани нервного срыва. Я — агент по прозвищу Багира.

И поэтому на работу я явилась блистательной, не побоюсь этого слова. Пожалуй, я произвела еще большее впечатление, чем накануне — если не на Салихова, который, как уже упоминалось, привык постоянно лицезреть в опасной близости от себя красивых и очень красивых женщин, так на сотрудников «Ратмира», в особенности охрану — это уж точно.