Cвастика и Пентагон - Павел Пепперштейн

Курский ждал его на условленной платформе.

– Значит, вам передали мою записку? – приветливо и даже как будто удивленно спросил он, пожимая Яхонту руку.

– Да, нам передал ее дед Юли. Он приходил вчера к Маше.

Яхонт с трудом, но все же подробно пересказал вчерашние события в Машиной квартире.

– Вы знаете этого человека? – спросил он.

– Я нашел его. Я же выполнял ваше поручение – разыскать Юлю. Адля того, чтобы найти ее, следовало найти ее деда, которого она, судя по всему, любила и считала своим единственным близким человеком. Когда ей было тринадцать, она ушла жить к нему, сведя к минимуму общение с родителями. Я подружился с ним. Насколько это возможно. Молодые тела и души влюбляются в другие тела и души, а нам, старикам, остаются абстрактные формы любви: любовь к Родине, любовь к истине… Геннадий Яковлевич хотя и безумен, но он любит Россию, и эта любовь не заражена безумием. А я вот позволяю себе любить истину…

Старомодная роскошь.

– В чем же состоит истина? Вы нашли Юлю? – спросил Яков.

– Истина состоит в том, что Юля Волховцева обожала группу «Тату». Да, я нашел ее.

– Где… Где она?

– Она жива-здорова. Скоро вы ее увидите.

– Где же она пропадала? Что с ней случилось?

– Я оказался прав. Это был курортный роман.

Однополый. Она встретила девушку на Казантипе, влюбилась. Вдвоем они решили сбежать, скрыться от всех и вся… Совсем как в клипе «Тату » «Нас не догонят…» Это была ее любимая песня.

На Казантип она взяла с собой CD-плейер с одним-единственным диском – группа «Тату».

Она оставила этот плейер на своей кровати, с играющей в наушниках песенкой «Нас не догонят».

Это была ее прощальная записка друзьям. Никто не обратил внимания на эту простую записку.

Подружки долго блуждали по диким местам Крыма, жили в горах. Наверное, Юля была счастлива.

Но, к сожалению, ее возлюбленная бросила ее. Юле не повезло, с ней поступили жестоко.

В шестнадцать лет такое пережить нелегко. Да и не только в шестнадцать. Юле показалось, что сердце ее разбито навсегда. Она не могла даже думать о возвращении в Москву, в прежнюю жизнь.

Решила укрыться от людей. Жила уединенно, в горах, в доме одной женщины. Тем не менее она два раза позвонила своему деду. Оба раза она его не застала, записала два сообщения на автоответчик.

Я слышал эти сообщения. Первое сообщение записано еще в тот период, когда она была счастлива со своей подругой. Записалась только одна фраза, вымолвленная сквозь удивленный смех (видно, ее отвлекали ласками или шутками): «…Я пью апельсиновый сок». Следующее сообщение записано уже после предательства и бегства возлюбленной.

Юля равнодушным, мертвым голосом произносит: «Меня нет. Я исчезла. Я – Пентагон».

Что еще могла сказать шестнадцатилетняя девушка в такой ситуации?

Пятиконечная звезда- символ женщины. В лесбийском жаргоне «звездой» называют девушку, которую любят, в которую влюблены. В этом же лесбийском жаргоне слово «Пентагон» употребляется как обозначение девушки, которую бросила возлюбленная. Пентагон – домик звезды, ее скворечник, ее собачья конура… Пустой Пентагон – такой, как в архитектуре Военного департамента США, – это домик, из которого любовь убежала, – звездой ли, птицей ли, собакой… Я занимался знаками. Пентагон это не только внешняя рамка, но и сердцевина пятиконечной звезды. Юля восприняла Пентагон в свое сердце. Теперь она сможет стать звездой.

Две сказанные ею на автоответчик фразы породили целый шквал бреда в сознании ее деда. Заинтересовались этими фразами и супруги Волховцевы, которые пытались разыскать дочь с помощью ФСБ.

Юля своих родителей не любила, предпочитала дедушку. Дети и подростки любят нас, стариков, больше чем взрослых, наверное, потому, что в нас еще сохраняется чистосердечие и наивность прежних времен. Взрослые заняты делами, они озабочены карьерой, интригами, престижем. Покупкой новых вещей взамен прежних, устаревших. А старики и подростки живут тем временем бурной жизнью. Старики то почтенно сидят перед телевизором с газетой, то вдруг бомжуют, носятся по церквам, по вокзалам, их посещают видения, им часто нечего есть, они сходят с ума, бродят, убегают из дурдомов. Так, во всяком случае, живет Геннадий Яковлевич Плетнев. Он, конечно, никакой не академик и не ученый. В юности был красавцем, покорителем женских сердец. Работал в провинциальном цирке, слыл мастером на все руки, был и гимнастом, и фокусником, и клоуном. Потом упал с трапеции, ему пришлось оставить цирк.

Стал детским поэтом, публиковал книжки стихов сначала про циркачей, потом все больше про радугу, про речку. Но потом Советский Союз исчез, детские издательства, кормившие Плетнева, позакрывались.

Кровавые черепашки-ниндзя, убивающие током покемоны и загадочные телепузики вытеснили аграрные стихи по запах весны, про мяч в синей воде, про радугу, дождик и щенят. А тут еще резкие политические и экономические изменения в стране и мире. В общем, Геннадий Яковлевич слегка тронулся умом от всего этого. Написал книгу о знаках для детей, под названием «От "А" до "Z", или от "?" до "Рис. 2"». Книгу никто публиковать не пожелал, а Геннадий Яковлевич первый раз ненадолго прилег в дурдом. Пенсию ему платили ничтожную, ему светила бы нищета, но муж дочери Волховцев взял его к себе в лабораторию – то ли вахтером, то ли полы подметать. Там Геннадий Яковлевич проработал несколько лет. Вообще-то в секретных научных учреждениях не терпят случайных людей, но Волховцев был молодой гений, его уважали, поэтому сквозь пальцы смотрели на его родственника. А следовало бы взглянуть пристальнее – Геннадий Яковлевич все глубже сходил с ума. Атмосфера закрытого научного института оказалась губительна для него. Его осенило, что он – академик РАН, крупный ученый, работает на оборону. Гениальные научные открытия стали вспыхивать в его мозгу. Сознание его странно преломляло обрывки той информации, которой полнился тайный институт. Не знаю уж, чем там занимался и занимается Волховцев, – о таком лучше не знать. Боюсь, это различные способы Абсолютно Необратимых Исчезновений.

Любовный бред девочки проник в сознание старика через два голосовых сообщения на его автоответчике, и этот любовный бред мгновенно стал в его мозгу бредом научно-военно-политическим.

Плетнев – шизофреник, а без шизофрении не было бы научно-технического прогресса.

Вчера он устроил вам небольшое шоу – там было все: и познавательная лекция, и демонстрация чудес. Не берусь объяснить, что за чудо произошло с бабушкой, говорящей голосом Юли.

Плетнев в молодости был циркачом, мастером различных трюков: возможно, он владеет гипнозом или чревовещанием. Может быть, идеально имитирует чужие голоса. Он всегда развлекал Юлю различными трюками и фокусами, которые приводили ее в восторг. Возможно, с собой у него был магнитофон с записью Юлиного голоса. Фактом является только то, что бабушка Маши произнесла Юлиным голосом те самые две фразы, которые Юля записала на автоответчик старика. И, судя по вашему описанию, с теми же самыми интонациями, как на автоответчике. Не знаю, транслировал ли Плетнев эти фразы в сознание старухи телепатически, посредством гипноза, или же сам произнес их, воспользовавшись ее обмороком. Такие сумасшедшие бывают невероятно изобретательны.

Да, Геннадий Яковлевич – безумец, но он любит свою страну сильнее, чем многие умники.

Я уже говорил вам, старики любят Родину, ведь тело их ветшает и готовится слиться с телом страны.

Пускай, думают старики, хотя бы это великое общее тело будет здоровым, могучим и вечным.

Если же и это великое тело Родины начинает вдруг ветшать и распадаться, если оно, что еще страшнее, на глазах превращается во что-то неузнаваемое, поддельное – тогда горе старику! Но пока что мы с вами все еще с наслаждением смотрим в лицо России. Вот оно, это лицо, – Курский указал перед собой рукой в большой варежке.

Они стояли в конце платформы, в том месте, где видно было, как сходятся в точку железнодорожные пути. Рельсы уходили в пространство, в воздухе разливался нежный серый свет, осторожный и тихий, и в этом свете зажигались и гасли цветные сигнальные огни и долетали далекие гудки поездов, их отдаленные стоны… туманные восклицания.

Мелкий снег сыпался с неба.

Они смотрели в это невидимое лицо, и оба думали одно: Россия раскинулась вокруг них гигантским Пентагоном – она стала Пентагоном в лесбийском смысле этого слова: пустым домом звезды, откуда звезда убежала. И словно девичий шепот России доносился до них, растерянно и зачарованно лепеча знакомые слова: «Я выпила заколдованный апельсиновый сок. И теперь меня нет. Я исчезла. Я – Пентагон».

– Скоро зима, – сказал Курский и похлопал рукавицами. Только сейчас Яша заметил, что Курский как-то необычно тепло одет, совершенно по-зимнему.

На фоне людей на перроне в осенних куртках Курский выглядел странно: в белом полушубке, в белом ватном комбинезоне, в белых высоких валенках и белых рукавицах. Пушистый белый капюшон, отороченный белым мехом, был надвинут на его голову, и острое, худое личико Курского выглядывало из этого меха, как старый птенец из белого гнезда. Полушубок был расстегнут, под ним виднелся белый лыжный свитер крупной вязки, на груди поверх свитера висел на витом шнурке большой медальон – мандала иньян, сделанная из какого-то необычного материала: то ли металл, то ли кость.