Мы, пишущие - Станислав Николаевич Токарев

class="p1">Потому, очевидно, что спорт на высшем уровне постоянно соприкасается с международными отношениями, многие спортивные журналисты впоследствии становились международниками. Долгие годы в Вене работает собственным корреспондентом «Правды» Игорь Мельников, начинавший в спортивном отделе «Комсомолки». Корреспондент «Правды» в Мехико Лев Костанян — в прошлом журналист «Советского спорта». Павел Михалев в свое время сменил стол руководителя спортотдела «Комсомольской правды» на кабинет собкора в Лондоне. Сравнительно недавно уехали работать за рубеж — первый в Венгрию, второй в Афганистан — Михаил Блатин и Владимир Снегирев, оба воспитанные в спорте. Да уж и совсем недавно мой закадычный друг, тассовец Александр Горбунов, которого, казалось, клещами не оттащить от футбола, был послан на корпункт агентства в Хельсинки.

Спорт неотделим от жизни планеты со всеми ее социальными бурями. У всех на памяти события, связанные с попытками бойкота Московской Олимпиады: сражения в прессе, причем в прессе сугубо спортивной, шли в те дни по всему фронту общественной борьбы.

И вот вспоминается история, происшедшая в шестидесятых годах, когда мне вместо чисто спортивного репортажа, предваряющего чемпионат Европы по гимнастике, пришлось передавать политический комментарий.

Ничто в тихом шведском городке Ландскруна не предвещало крутого поворота событий. Стояло погожее лето, возле готической ратуши струи фонтана серебрились в воздухе, как летучие рыбки, порхая вокруг зеленого от патины Тритона, трубящего в рог. На площадке хоккейного катка, дно которой было расчерчено разноцветными линиями, белобрысые малыши — прямо из книжек Астрид Линдгрен — изучали правила уличного движения под руководством сказочно симпатичного полицейского.

На окраине, в коттеджах с шатровыми крышами, жили участники чемпионата. Делали зарядку среди сосен на берегу залива, кормили чаек. Золотились русые волосы и нежный пушок на щеках-персиках Оли Карасевой, мелькал и мелькал меж стволов тренировочный костюм сосредоточенной девочки Люды Турищевой, ее пробежка была, как положено, как учили, — до седьмого пота. Навстречу бежала плечистая, по-мальчишески стриженая Карин Янц из ГДР — здесь ей сулили победу, а Владислав Растороцкий, подремывая в самолете по пути сюда, в Ландскруну, видел во сне победу своей Людахи.

Соревнования начнутся завтра, сегодня я иду в пресс- центр, чтобы передать репортаж о том, что все готово. Вдруг голос из динамика: «Мадам Латынину вызывает Москва».

Боевая, динамичная, улыбчивая, деятельная, Лариса Семеновна Латынина, оставив спорт, тотчас же была назначена старшим тренером сборной, и эта роль ей к лицу так же, как и многочисленные, со вкусом выбранные туалеты.

Латыниной во дворце нет — она на судейском семинаре, на другом конце города. Беру трубку. «Передайте телефонограмму, — диктуют мне. — Нам стало известно, что на чемпионате решено не поднимать государственных флагов в честь победителей и не исполнять гимнов. Предлагаем выразить категорический протест против этой акции, нарушающей устав Международной федерации, и, в случае, если он не будет удовлетворен, покинуть соревнования».

Нет, не нужен сейчас мой идиллический репортаж. Передаю в редакцию записку: «Материал будет завтра утром». Ловлю такси, мчусь на семинар.

Меня не хотят пускать: прессе там быть не положено. Вспоминая Мишины уроки, оглушаю контролеров потоком слов, из которых они решительно ничего не понимают, кроме одного: случилось нечто сверхъестественно важное, господин не может ждать, мир перевернется, если господин подождет хоть минуту. Двери передо мной отворяются.

Латынина хватается за сердце, садится на скамеечку.

...Акция, конечно, направлена, в первую очередь, против команды ГДР, победы Янц, как я уже сказал, ждут.

То были годы, когда не признанная рядом западных государств, республика немецких рабочих и крестьян утверждала свой престиж на мировой арене во многом благодаря успехам в спорте. Флаг с молотом и циркулем поднимался там, где о существовании ГДР не хотели знать, спортсмены были первыми полпредами своего социалистического отечества.

...Ночь проходит в переговорах. Оргкомитет выдвигает смехотворный довод: в Ландскруну не привезли все положенные флаги. Между тем флаги преспокойно развеваются вокруг тренировочного лагеря. «Вот же они, давайте выйдем на улицу и глянем». Председатель оргкомитета багровеет и надувается: «Таково решение, и поздно его менять». Руководители делегаций социалистических стран настроены твердо: «Нарушение устава противоречит интересам спорта». Решают ждать второй половины следующего дня, когда в Ландскруну должен прибыть президент федерации швейцарец Артур Гандер.

Утром передаю начало репортажа. Сообщаю, что окончание продиктую, когда положение прояснится. Еще дважды откладываю разговор — Гандер задерживается.

Три часа дня. До открытия соревнований час. Наши девочки сидят в раздевалке, ни о чем не знают — их решено не волновать, но «на разминку, — им сказано, — не торопитесь». По холлам бродят первые зрители, оживленные, предвкушающие европейское гала-представление.

Сорок пять минут до начала. К подъезду подкатывают несколько черных лимузинов, и в холле появляется со своей свитой Гандер — маленький большеголовый старик, привычно обнажавший в дежурной улыбке вставные зубы. К нему идут руководители команд социалистических стран, Латынина протягивает лист бумаги — протест. Когда он понимает, в чем дело, у него делается вид человека, раскусившего лимон. Обеими ладошками отмахивается он от бумаги. Нет, нет, никаких письменных документов, давайте устно, давайте разберемся.

Почему они совещались прямо здесь, среди почтительно недоумевающей толпы, ума не приложу.

Гандер выслушивает обе стороны, отгибая морщинистое ухо. Он реакционер, Артур Гандер, но он тертый калач, он понимает: без наших команд чемпионат — не чемпионат. Да и как ему, президенту, идти на явное нарушение устава?

И вот совещающиеся стороны обмениваются рукопожатиями, расходятся. Ловлю за локоть Латынину. «Все в порядке, — говорит она, — флаги и гимны будут».

Теперь важно успеть все написать. «Здравый смысл восторжествовал, объективная реальность победила политическую близорукость».

Жду вызова из Москвы. Нет его и нет. Пятнадцать минут до начала... Десять...

Мне машет руками телекомментатор Сергей Кононыхин: «Быстрее! У меня есть связь! Передавай нашим, а они продиктуют вашим!». Нацепляю наушники, тараторю в микрофон: «Записывайте живенько, пожалуйста!». Додиктовываю до середины — стоп: появилась картинка, Сергею надо начинать. Не успел. В панике оглядываюсь. Вижу, Латынина стоит с телефонной трубкой возле пресс- центра. Не иначе, как с Москвой говорит. Мчусь к ней: «Лора, ради бога, это у тебя комитет на проводе? Дай мне поговорить». И: «Записывайте, это срочно надо передать в „Советский спорт", а первую половину, скажите, чтобы взяли на телевидении». Уф, успел. Играют марш, спортсменки выходят на помост.

Все обошлось; мой первый политический комментарий был напечатан.

Турищева тогда проиграла Янц. Она победила ее на следующий год, в Югославии, на первенстве мира, с того момента и началось восхождение звезды Турищевой.

В Ландскруне звучал гимн ГДР. Мы слушали его стоя, вместе со всем залом, вместе со всей Европой.