Вторжение в Империю - Скотт Вестерфельд

Продолжая улыбаться, она коснулась стакана, и ее трясущиеся пальцы опрокинули его.

В голове у Кэтри Хоббс неожиданно зашумело.

Она сложила пальцы в кодовую комбинацию, разделив контролируемые ею аудиоканалы по категориям источников. Когда Хоббс дежурила, ее слух улавливал всю деятельность на корабле, будто невод. Все звуки с тридцати двух палуб поступали по различным аудиоканалам прямо к ней в голову. Она парила между ними, лавировала, словно дух, посреди операционных центров звездолета. За последние несколько секунд она слышала болтовню десантников во время подготовки к полету, отрывистые фразы снайперов, державших на прицеле риксов в императорском дворце, ругательства пилотов, пытавшихся провести свои резервные микрокорабли в зал Совета. На борту «Рыси» Кэтри Хоббс славилась своим талантом по части подслушивания точно так же, как экзотической утопианской внешностью. Ни одного разговора нельзя было утаить от Кэтри. Прослушка была единственным реальным способом держать руку на пульсе всего, что происходило на звездолете в минуты повышенной боевой готовности.

Повинуясь жесту Кэтри, аудиопроисшествия последних нескольких секунд распались на отдельные визуальные аудиограммы с демонстрацией громкости и источника звука. За считанные мгновения худшие опасения Кэтри Хоббс подтвердились.

Резкий, бьющий по нервам звук донесся из зала Совета. Кэтри проиграла этот звук заново. Он прозвучал для нее раскатом грома.

– Мэм! – Это вышел на связь вахтенный офицер, непосредственно наблюдавший за ситуацией в зале. Ему тоже пришлось еще раз прослушать запись, чтобы поверить в случившееся. – Тут у нас…

– Я все слышала.

Хоббс обернулась к капитану. Он, восседавший за пультом управления, посмотрел на нее сверху вниз, и их взгляды встретились. На миг Хоббс лишилась дара речи, а капитан, глядя на нее, побледнел.

– Капитан, – с трудом выговорила Хоббс. – В зале Совета прозвучал выстрел.

Зай отвернулся и кивнул.

Десять лет назад (по имперскому абсолютному времени)

Его парадная форма выползала из упаковки, будто походная колонна муравьев-кочевников.

Капитан-лейтенант Лаурент Зай с трудом удержался от того, чтобы поежиться, и переключил свет в номере отеля на полную яркость. Форма тут же среагировала на изменение освещенности и заблестела зеркальным серебром. По идее, это облачение должно было перестраиваться настолько быстро, чтобы в случае чего отразить луч лазера до того, как он сумел бы сжечь владельца. Форму можно было носить в боевых условиях. Теперь она стала похожа на капельки ртути, выстроившиеся наподобие человеческой фигуры. Уже лучше.

Но одежда продолжала двигаться. Ее крошечные элементы наползали друг на друга, ощупывая покрывало на кровати, и словно принюхивались, пытаясь определить, является ли это поверхность кожей Зая. Решив, что это вовсе не кожа, частички формы утратили к покрывалу интерес и начали перемещаться бесцельно – а может быть, все-таки с какой-то тайной целью. Вероятно, форменная одежда сохраняла силуэт в динамическом равновесии, достигавшемся за счет всех этих мизерных отклонений и столкновений.

«Как муравьи», – снова подумал Зай.

И решил больше не медлить и напялить на себя эту треклятую одежду.

Облачиться в форму можно было бы и более достойным образом, но Зай не слишком часто посещал торжественные мероприятия и потому не имел в этом деле большого опыта. Он отвернулся от кровати, сбросил халат и улегся спиной на извивавшуюся одежду. Повертел руками – и плечи оказались в соответствующих впадинах. Немного согнул ноги в коленях и подумал, что, наверное, стал похож на ангела с короткими крылышками, лежащего на снегу. А потом он закрыл глаза и старательно притворился, будто не чувствует, как части формы, теперь ставшие отчетливо и неприятно отдельными, налипают на его кожу.

Как только движение почти перестало ощущаться (а Зай по опыту знал, что микроскопическая портновская подгонка формы не заканчивается никогда), он сел и посмотрел на свое отражение в большом зеркале, оправленном в золоченую раму.

Крошечные устройства, из которых состояла форма, теперь представляли собой единую, непрерывную поверхность. Фасетки их микроскопических спинок растворились и слились друг с другом, наложившиеся одна на другую пластинки в ярком свете сверкали, как хромированная сталь. Одежда плотно облегала кожу Зая. Мускулы торса были подчеркнуты, а рубцы швов на плече и бедрах – скрыты. Прикосновение крошечных присосочек почти не ощущалось. В целом чувство было такое, словно он одет в легкие сетчатые рубаху и брюки. Ветерок, залетавший в открытое окно, таинственным образом проникал сквозь броню, и Заю казалось, что он голый, – что бы там ни говорило зеркало. Под парадной формой, согласно уставу, ему разрешалось иметь на себе только военную бирку с кодом (спасибо Императору и за это). Зай подумал, а не могло ли случиться так, чтобы под действием электромагнитного импульса или из-за отказа компьютерной программы микроскопические машинки погибли. Что же тогда будет? Неужели они осыплются с него, как чешуйки амальгамы со старинного зеркала? Зай представил себе, как в каком-нибудь зале на сборище, где народ в такой форме, все вдруг оказываются голыми. Эта мысль не вызвала у него улыбки.

Такая катастрофа грозила не только наготой. Предстательной железе досталось бы по полной программе.

Зай дал освещению команду вернуться к нормальному уровню, и форма сразу утратила металлический блеск и приняла окраску, соответствующую гостиничной комнате, – стала похожа на темно-коричневый каучук. Поверхность блестела, будто смазанная маслом, и отражала огни столицы за большими окнами. Зай завершил процесс одевания. Особый абсорбент прилип к его босым ступням и принял форму ботинок. Парадные перчатки были короткими, и запястья остались открытыми. Две полоски – одна бледная, белесая, другая – металлическая.

Зай выглядел совсем неплохо. А если он стоял совершенно неподвижно, то форма прекращала заниматься подгонкой, и тогда все вообще было вполне терпимо. По крайней мере, если он теперь начнет потеть на приеме у Воскрешенного Императора, умные маленькие машинки с этим справятся. Они умели превращать пот и мочу в питьевую воду, могли подзаряжаться, пользуясь движением человека и теплом его тела, а в таком маловероятном случае, как неожиданное утопление, эти сказочные устройства должны были преобразиться в аппарат для дыхания под водой, забравшись к человеку в рот.

«Интересно, – думал Зай, – какая она на вкус, это форма». Ему еще никогда в жизни не приходилось есть живых муравьев.

Капитан-лейтенант приложил к груди колодки с ленточками, обозначавшими его участие в различных кампаниях, и они автоматически закрепились. Он не знал, куда прицепить большую новую медаль – ту награду, из-за которой он, собственно, и был приглашен на прием, – но оказалось, что форма это знает. Крошечные невидимые лапки вытянули награду из рук Зая и прикрепили ее прямо над боевыми планками.

По всей вероятности, крошечные машинки во всяких протокольных моментах были искушены не меньше, чем в тактике выживания. Идеальный продукт современной военной микротехнологии.

«Пожалуй, я готов, можно идти», – подумал Зай.

Он сделал кодовый жест для интерфейса, но в обтягивающих перчатках получилось не очень четко, а затем произнес вслух имя своего водителя.

– Капитан-лейтенант? – сразу же послышался ответ.

– Давайте покончим с этим, капрал, – отрывисто распорядился Зай.

Но он еще постоял у зеркала, глядя на свое отражение. Капралу пришлось прождать секунд двадцать.

Заметив машину, Зай прикоснулся к подбородку кончиками указательного, среднего и безымянного пальцев. Для ваданцев такой жест служил эквивалентом долгого негромкого свиста.

Машина в ответ бесшумно оторвалась от земли. Две автомобильные «вилки» с колесами, доставившие машину к отелю, отъехали назад и стали похожи на учтивых кланяющихся пешеходов. Перед Заем открылась задняя дверца – элегантная и хрупкая, словно гибкое крылышко птицы-оригами. Зай забрался на пассажирское сиденье, чувствуя себя грубым и неуклюжим для столь деликатного транспортного средства.

Как только Зай удобно устроился на кожаном сиденье, капрал обернулся. Его глаза блестели. На мгновение общее восхищение смело разницу в рангах.

– Она, – сказал Зай, – прелестна.

С научной точки зрения разработанная Лартеном теория гравитации устарела на тридцать лет, но все еще неплохо годилась для флотских учебных пособий. И потому, на взгляд капитан-лейтенанта Лаурента Зая, существовало четыре разновидности гравитации: тяжелая, легкая, зловредная и прелестная.

Тяжелая гравитация именовалась также истинной гравитацией, поскольку создать ее могла только старая добрая масса, и лишь эта разновидность силы притяжения возникала естественным путем. На ее долю выпала такая грязная и универсальная работа, как организация солнечных систем, сотворение черных дыр и образование вокруг планет атмосфер. Противоположностью этой «рабочей лошадки» была легкая гравитация, никак не связанная с массой – ну, разве только тем, что легкая гравитация была совершенно беззащитна перед действием тяжелого гравитационного поля. Тяжелые гравитоны без труда поедали легкие на завтрак. Но в глубоком космосе создать легкую гравитацию было довольно просто: для того, чтобы наполнить все отсеки звездолета силой притяжения в один g, требовались минимальные затраты энергии. Однако легкая гравитация вызывала некоторые проблемы. На нее непредсказуемо воздействовали отдаленные объемы массы, поэтому даже в самых совершенных звездолетах гравитационное поле было подвержено микроприливам. При легкой гравитации было трудновато подбросить монетку, не работали часы с маятниками, гироскопы, было невозможно разложить пасьянс. Некоторых людей легкая гравитация доводила до морской болезни – находятся же такие, кто даже в полный штиль не в силах находиться на палубе самого громадного и устойчивого корабля.