Земляничная тату - Лорен Хендерсон

– Простите? – переспросила Ява своим вежливым голоском.

– Ха! – гаркнул Дон у меня за спиной.

Насколько я поняла, это «Ха» было скорее веселым, чем пренебрежительным. Он отклеился от дверного косяка и зашаркал к нам.

– Английский юмор, – пояснил он Яве доверительно. – Сух как хер, – добавил Дон, обращаясь ко мне.

Я растерянно моргнула и сообразила, что Дон просто попытался воспроизвести невинную английскую поговорку «сухой, как херес», но, по своему обыкновению, проглотил все окончания.

– Как некоторые сорта хереса, – осторожно поправила я.

У меня уже слегка кружилась голова – и вовсе не из-за смены часовых поясов. Такое чувство, будто я участвую в сюрреалистических скетчах «Летающего цирка Монти Пайтона».

Ява благоразумно решила не развивать тему английского юмора.

– Сэм, это Дон, – сказала она. – Дон у нас готовит выставки.

– Правда? А по виду и не скажешь, что он такая важная шишка.

– Простите?

Застывший взгляд Явы снова сигнализировал: «не пойму, что это вы тут несете». Я вздохнула. Конечно, Ява – очень милая девушка, почти как незабвенная инсталляция Дэмиана Хёрста «Гниющая корова», хотя опарыши по ней и не ползают. У нее только с английским чувством юмора сложности, во всем остальном – очень, очень компетентная особа.

– Точняк! – ухмыльнулся Дон. – Подготовитель. А точнее, мальчик на побегушках. Ладно, – зевнул он, – пора искусство двигать. Еще увидимся.

По крайней мере, мне показалось, что он сказал именно это. Все окончания Дон, конечно же, проглотил. Согнувшись в три погибели и едва не загребая руками по полу, он поковылял к открытой двери прямо за огромным белым столом Явы. Сквозь дверной проем я видела стальные двери лифтов, сбоку шла лестница такого же угрюмого индустриального вида.

Дон нажал кнопку вызова лифта, и тут с лестницы донеслось металлическое клацанье. Через несколько секунд показалась дама на высоченных каблуках. Она проворно соскочила с последней ступеньки и посмотрела на Дона.

– Дон, не говори, что ты вызвал лифт только для того, чтобы спуститься в подвал, – недоверчиво сказала она.

– А ноженьки-то не казенные, – протянул Дон. Двери лифта с глухим лязгом открылись. – Карета того… подана. Пока-пока, леди.

– Наш Дон – большой оригинал, – сказала Ява. – Большой Дон. Но клиентам он нравится.

– Всем?

– Ну, – улыбнулась она, – многим. Остальные находят его деревенщиной. Да и одевается, как оборванец.

– Он и есть оборванец, – сказала Кэрол Бергманн. Она процокала прямиком ко мне и протянула руку. – Но работник каких поискать. Сэм! Привет! Вы ведь прилетели пару часов назад. Никак не ждала вас сегодня.

– Закинула вещи на квартиру и сразу сюда, – объяснила я, пожимая ей руку. – Решила, что если останусь дома, то засну и сложнее будет привыкать к новому времени.

– Пожалуй, это разумно.

Впервые я видела человека, который с такой прагматичностью относился бы к своей внешности. Короткие волосы Кэрол безжалостно зачесала назад; черный деловой костюм из тех, о которых забываешь, как только наденешь; косметики на ней не было вовсе – ни явной, ни скрытой. Единственная легкомысленная деталь – высокие каблуки, но Кэрол явно не считала их орудием обольщения. Скорее всего, грохоча каблуками, она надеялась распугать тех, кто стоит у нее на пути. К вам на всех парах мчится курьерский поезд – вот о чем грохотали каблуки.

– И как прошел перелет? Шофер вас встретил?

– Все отлично, спасибо.

– Хорошо, хорошо. Значит, с Явой и Доном вы уже познакомились. Наверное, лучше провести вас по галерее и познакомить со всеми, кто сейчас на месте. Для начала. Вы уже успели осмотреть экспозицию?

Главный зал я действительно успела обвести взглядом. Вправо уходили еще два зала, но содержимое первого не вдохновило меня на дальнейший осмотр. Там висели четыре огромные пятнистые полотна, заляпанные на редкость мрачными красками. («Пятнистые» и «заляпанный» – не специальные термины искусствоведов. Просто как художник я привыкла ими пользоваться.) Если долго вглядываться в эти холсты, можно, наверное, выудить из глубины какой-нибудь банальный образ, подобно тому, как возникает объемное изображение на «волшебных картинках». Не доверяя проницательности зрителей, художница, некая Барбара Билдер, услужливо дала подсказку в виде названий. Так под полотном, напоминавшим нутро выгребной ямы, значилось «Три кипариса», и если скосить взгляд под определенным углом, можно было углядеть три растения в окружении какого-то месива, видом и цветом изрядно смахивающего на переполненную бочку разлагающихся человеческих испражнений. И все в таком же духе. Здесь явно требовался такт, и не моргнув глазом, я ответила:

– Немного. Но это очень тонкие вещи. Требуется время, чтобы их понять.

А художнице требуется фронтальная лоботомия. Но говорить об этом незачем.

Кэрол Бергман одобрительно закивала.

– Я с самого начала так и говорила. Не правда ли, Ява?

– О да, Кэрол!

– Барбара очень медленно продается. Но те коллекционеры, что купили ее картины, говорят, что чем дольше на них смотришь, тем лучше они выглядят.

Просто с возрастом портится зрение, подумала я.

– Давайте вместе пробежимся по галерее, – предложила Кэрол, увлекая меня через боковой проход в два смежных зала, которые казались маленькими лишь в сравнении с огромным главным.

Стены были выкрашены в белый цвет, под ногами серел простой бетон, стол Явы тоже представлял собой унылый кусок этого вещества.

– Это у нас первый этаж. Главный зал – одно из самых больших в Нью-Йорке выставочных помещений.

Кэрол обвела просторы властным жестом и морзянкой застучала каблуками к лестнице.

– Не правда ли, замечательно высокие у нас потолки?

Чтобы не отстать, приходилось очень быстро перебирать ногами, так что ответить я не могла при всем желании – дышала как загнанная лошадь. Мы прогрохотали по стальным ажурным ступеням и, проскочив узкий белый вестибюль, оказались еще в одном зале. Здесь так сверкало, что рука моя непроизвольно нырнула в карман за темными очками. Луч заходящего солнца, пробившийся сквозь полупрозрачные жалюзи на огромных окнах, полыхал на лакированном деревянном полу. Должно быть, его покрыли как минимум полудюймовым слоем лака. Хоть на коньках катайся. Если в этом и состоял смысл инсталляции, то я его сразу ухватила.

– Какой класс! – вскрикнула я, надеясь, что Кэрол не заметит восторга в моем голосе, которого явно недоставало, когда я расхваливала шедевры Барбары Билдер.

Она странно посмотрела на меня.