Шедевр - Элис Броуч

— Ура! — воскликнул Джеймс. — Ты тут!

Он сел на стул, оперся подбородком о столешницу и широко улыбнулся. Марвин сразу же вскарабкался на подставленный палец и крепко в него вцепился. Джеймс поднял палец повыше.

Марвин еще ни разу не видел, чтобы Джеймс был так счастлив. Мальчик прямо ожил.

Это потому, что он беспокоился обо мне, понял Марвин. Потому что мы друзья.

Копия с копии

— Как я рад, что ты цел, малыш! — Джеймс расстелил перед Марвином лист бумаги и встряхнул пузырек с чернилами. — А я волновался, думал: что если тебя раздавили? Что если тебя уборщики вымели?

Точь-в-точь Элен, подумал Марвин.

— Надеюсь, у тебя получится! Она на тебя рассчитывает. Знаешь, на что все это похоже? На сказку братьев Гримм, про девушку и солому. «Румпельштильцхен» — вот как она называется! Помнишь? Там еще девушку заперли в такой комнатке во дворце, чтобы она напряла из соломы золота, а иначе ей отрубят голову.

Марвин содрогнулся. Неудивительно, что человечьи дети, наслушавшись таких сказок, отрывают жукам лапки просто для развлечения.

— И тут появляется карлик, или кто-то вроде, и помогает ей, — продолжал Джеймс. — Вот как ты мне помогаешь. Хотя нет, не совсем так — карлик был противный, а ты, наоборот, очень-очень милый.

Джеймс перевел дух.

— Ну что, начнем? Ты готов? Вот твои чернила.

Он снял крышечку с пузырька.

— А я буду держать книгу, чтоб тебе было удобно. — Джеймс поставил громадный альбом стоймя и подпер его другими книгами. — Так ты сможешь видеть рисунок, понимаешь? Иначе тебе придется ползать взад и вперед во время работы. А так получается похоже на вид из окна моей комнаты. Как думаешь, выйдет у тебя?

Вот именно, выйдет ли? Марвин рассматривал рисунок. Джеймс прав, не так уж отличается от пейзажа за окном. Все здесь на своем месте, все соразмерно, остается только перенести на бумагу.

Но это же рисунок гениального художника, выполненный сотни лет назад! Как можно такое повторить и ничего не испортить?

Раздумьями делу не поможешь, решил Марвин… все равно что размышлять о темной воде в сливной трубе, перед тем как нырнуть. А когда уже нырнул, не важно, что там за мусор плавает вокруг. Решил делать — делай.

Он глубоко вздохнул, обмакнул передние лапки в чернила и принялся за работу.

Перед ним простиралась бескрайняя гладь чистой бумаги, но Марвин сосредоточился на участке размером с будущий рисунок. Отметил углы воображаемого квадрата — три на три дюйма — крошечными чернильными точками и начал рисовать. Старался, чтобы штрихи были такими же четкими и уверенными, как у Дюрера, но и про тонкость линий не забывал. Начал с вьющихся волос девушки. Потом перешел к лицу.

Джеймс сидел за столом, опустив подбородок на скрещенные руки. В основном молчал, иногда ободряюще шептал:

— Вот трудное место… но у тебя получится.

Марвин так увлекся, что почти о нем забыл. Девушка обретала форму. Под тканью платья проступили крепкие мускулистые ноги. Лев, вписанный в крут человеческих рук, получался даже легче. Марвин заштриховал льву бок, пририсовал закрученный хвост.

— Класс! — беззвучно выдохнул Джеймс, словно боясь развеять чары.

Марвин понял, что если просто механически копировать отдельные части рисунка, рисунок не оживет. Он попытался схватить ускользающий образ. Труднее всего рисовать плавно и уверенно, как будто ты сам все придумал и это твое собственное, совершенно новое произведение.

— Ой! — Джеймс вдруг вспомнил о времени и посмотрел на часы. — Почти полшестого. Они скоро вернутся. Ты уже кончаешь?

Марвин заскользил быстрее. Он двигался словно загипнотизированный — как в тот раз, когда он рисовал пейзаж за окном. Сейчас он не думал ни о чем, кроме страницы в альбоме и чернильных линий.

Рисунок был закончен.

Марвин попятился назад, держа перепачканные в чернилах лапки на весу.

Джеймс, едва дыша, прошептал:

— Как похоже!

Марвин окинул взглядом свою работу. Все на месте — и девушка, и лев, каждая деталь передана верно. Но хорош ли рисунок? Тут уверенности нет, не то что в первый раз. У Дюрера наверняка лучше.

Но Джеймс был в полном восторге.

— Они глазам своим не поверят!

Через пару минут явились Карл, Кристина и Денни. Джеймс как раз успел спрятать Марвина в карман куртки, чтобы не получилось, как вчера. Жук вцепился в край кармана, взволнованно ожидая, что скажет Кристина.

— О! — только и смогла она выговорить. — О, Джеймс!

А Денни засмеялся.

Марвин никак не мог понять — хорошо это или плохо? Понравилось им или нет?

— Ничего себе! — это к столу подошел Карл. Теребя молнию на куртке, Джеймс сделал шаг назад. Марвин взглянул вверх и увидел, что щеки мальчика заливает румянец.

— Джеймс, это потрясающе! — Кристина взяла лист бумаги в руки. — Просто не верится! Должна признаться, я считала, что попробовать стоит, но такого и вообразить не могла. Денни, только взгляни! Ты ведь тоже не ожидал, да? А вы, Карл?

К своему удивлению Марвин заметил, что отношения между Карлом и Кристиной в корне переменились. Взаимное раздражение исчезло.

— Ну, не знаю… У мальчика твердая рука. Однако копирование требует особого мастерства. Пропорции соблюдены, Джеймс, но то, как ты расположил фигуры… У Дюрера больше простора. Согласны, Кристина? — Карл улыбался, заразившись увлеченностью Кристины, а та низко склонилась над альбомом.

Марвин понял, что он имеет в виду. В оригинале фигуры девушки и льва образуют широкий треугольник.

— Ты прав, — отозвался Денни. — Но работа прекрасная. Техника просто потрясающая.

Кристина кивнула.

— И это с первой попытки. Притом он копировал с репродукции, не с оригинала! — Она покачала головой. — Боюсь сглазить, но у меня появляется надежда.

О чем это она толкует? Марвин посмотрел на Джеймса. Он явно тоже ничего не понимал.

— Какая надежда? — спросил Карл.

— Давай, Кристина, рассказывай! — вмешался Денни. — Хватит разводить таинственность. Зачем копировать именно «Мужество»? Все горюешь, что я перебил у тебя цену на аукционе?

Кристина расхохоталась.

— Нет, нет, я давным-давно успокоилась.

— Так в чем же дело? — настаивал Денни. — Зачем тебе копия «Мужества»?

Кристина едва сдерживала волнение. Ее глаза сверкнули.

— Чтобы ее украсть.

Украденная Добродетель

— Как? — одновременно закричали Денни и Карл.

Марвин подался вперед и чуть не вывалился из кармана.

— Не волнуйтесь, не оригинал, а копию Джеймса.

— Все равно не понимаю, — заявил Карл.

Денни нахмурился и провел рукой по волосам.

— Я тоже ничего не понимаю, но хочу немедленно разобраться. Все-таки оригинал принадлежит Музею Гетти. Давайте сядем.

Кристина подвинула стул и решительно уселась. Рисунок она положила перед собой на стол, закрывая его с обеих сторон, будто стараясь защитить. Денни и Карл сели справа и слева, Джеймс остался стоять. Это чтобы мне лучше было видно, благодарно подумал Марвин.

— Денни хорошо знает предысторию всего этого, — заговорила Кристина. — А вот Карл и Джеймс — вряд ли. Вы знаете что-нибудь о кражах произведений искусства?

— Конечно, — отозвался Карл. — Были знаменитые случаи — «Мона Лиза», Музей Изабеллы Стюарт Гарднер в Бостоне…

— Что за знаменитые случаи? — спросил Джеймс.

Не сводя глаз с рисунка, Кристина сняла очки и положила их на стол.

— Самые известные музейные кражи, — ответила она. — «Мону Лизу» украли в 1911 году. Это один из сотрудников Лувра, итальянец, хотел вернуть картину на родину. Ее не могли найти два года, но потом «Мона Лиза» все-таки возвратилась в Лувр. Музею Изабеллы Стюарт Гарднер повезло меньше. Самая крупная кража в истории — в 1990 году два злоумышленника, переодетые полицейскими, явились в музей рано утром, якобы по вызову. Надели на охранников наручники и вынесли, среди прочего, трех Рембрандтов, Вермеера, Мане и пять работ Дега. Почти на четыреста миллионов долларов. Картины так и не нашлись.

— Ничего себе! — воскликнул Джеймс, а Марвин с грустью подумал обо всех этих пропавших картинах.

— Зачем красть картины? — удивился Джеймс. — Что они потом с ними делают?

Кристина вздохнула.

— Обычно продают. Конечно, известные картины нельзя открыто продать на аукционе.

— Рынок краденых произведений искусства — непростая штука, — кивнул Денни. — Их не продашь в музей или уважаемому арт-дилеру. Частный коллекционер, купив краденую картину, не сможет ее выставлять. Но он может наслаждаться картиной тайно, в одиночестве.