С нами бот - Евгений Лукин

– И не вздумай возражать! – с порога поставила она условие. – Чтоб завтра же лег на обследование! Ты что, маленький? Хорошо, если язва! А если панкреатит?!

Замолчала, тяжело дыша и раздувая ноздри.

Должен признаться, я очень плохо переношу подобные наезды. Пока просто бранят – дело привычное. Но когда от меня чего-то добиваются, да еще и ради моего собственного блага… Туши свет!

Я и потушил. Иными словами, задал непрозрачный фон и убрал звук. Примерно так опытный муж хлопает дверью и запирается в соседней комнате – переждать, пока супруга опомнится. Если, конечно, есть чем хлопнуть и где запереться.

У меня – было.

Очутившись в виртуальном уединении, я не стал ни читать, ни шарить по Интернету. Просто ждал. А вернувшись через пять минут, с удовлетворением убедился, что инцидент полностью исчерпан. Насколько можно было понять, порешили мы с Евой так: на следующей неделе я пойду в комплекс снимать лангетку, а заодно и желудок проверю. О четках речи не шло вообще, четки уже воспринимались как нечто само собой разумеющееся.

До сих пор ума не приложу, что он ей там без меня наплел.

Моя мама, светлая ей память, не раз говаривала мне: «Лёня! Ну нельзя же все принимать так близко к сердцу! Любой пустяк для тебя трагедия. Ты без кожи, понимаешь, без кожи! Значит, надо наращивать панцирь…»

Так и не нарастил. Так и дергался по всякому пустяку вплоть до того самого дня, пока в замусоренном овражке близ больничного комплекса не нагнулся за выброшенной от греха подальше упаковкой.

Да-с, милостивые государи, теперь вы меня так просто не достанете.

Нет своего панциря – напялим искусственный.

Правда, постоянно его носить категорически не рекомендуется руководством по эксплуатации. Возможна утрата понимания современности (нашли, чем пугать!) и даже, страшно помыслить, потеря контакта с близкими.

Сами не знают, что пишут.

Тем не менее человек я законопослушный и в бунтарстве своем от слов к делу перехожу редко. Поэтому, выбравшись на следующее утро из дому за сигаретами, автопилот я временно вырубил.

Если у тебя есть бот, заткни его, дай отдохнуть и боту.

Проспект ошеломил меня толпами, гимнами, флагами. Что-то праздновали. Стоило сделать пару шагов, как с фронта меня атаковала соплюшка с микрофоном, а с левого фланга взял на прицел жердяй с видеокамерой.

– Скажите, пожалуйста, что для Вас лично означает День Независимости?

И я почувствовал, как мои губы слагаются в привычную улыбку, ехидную и кривую.

– Это великий день! – твердо ответил я. – В этот день мы стали независимы от Украины, от Туркмении, от Грузии… Коротко говоря, от четырнадцати ненужных нам братских республик.

Личико ее несколько застыло, а микрофон начал потихоньку отползать.

– И все-таки кое-что омрачает, – насупившись, продолжал я. – Да. Омрачает. Рано праздновать. Мы остановились на полпути. Мы до сих пор еще зависим от Татарстана, Башкортостана, Калмыкии. Нам предстоит серьезная борьба за независимость, девушка! Но мы победим! Уверен!

– Благодарю вас, – злобно процедила она, и оба телевизионщика шустро свалили с экрана.

Вконец профессиональный нюх утратили! Видят же: идет человек с отключенным автопилотом…

А навстречу мне шли боты. И каждый из них точно знал, что говорить, если спросят. Каждый был свято уверен, что намертво затверженное им сочетание слов – это и есть истина. Сегодня одна истина, завтра другая. Неважно, во что верить, лишь бы всем вместе. Сотня ботов несла по проспекту полосатое полотнище шириной как раз с проезжую часть. Боты, боты… Такие, что круче еще не придумано: без проводков, без контактных линз, без металлических коробочек на поясе, без единого гвоздя!

Ну и куда мне до них со своими чипами и дистанционными пультами в виде четок?

Глава восьмая

Раньше, оказавшись утром в ванной комнате на предмет омовения физиономии и чистки зубов, я беспечно оставлял дверь открытой. Теперь же с маниакальной аккуратностью запираюсь на задвижку.

Отдав дань гигиене, извлекаю из футляра контактные линзы, ушные вставочки, прочие причиндалы и водворяю каждый на предназначенное ему место. Убедившись, что ничего не перепутал, включаю. Секунд тридцать бот занимается бюрократией: запрашивает пароль, загружается, требует каких-то подтверждений, чуть ли не верительных грамот. Наконец извещает, что готов к услугам.

А это мы сейчас проверим.

Я поворачиваюсь к зеркалу и оказываюсь лицом к лицу с собственным отражением. Вспыхивает рамка – и распознавалка незамедлительно выдает результат:

СИРОТИН ЛЕОНИД ИГНАТЬЕВИЧ

ООО «МИЦЕЛИЙ»

НАЧАЛЬНИК ОТДЕЛА ГЕЛИКОСОФИИ

Ну не маразм ли?

Я не выдерживаю и начинаю сдавленно ржать.

Потому что, если отнестись к этому всерьез, свихнешься.

Как такое вышло? Могу рассказать лишь предысторию, поскольку сама история покрыта мраком приятного бирюзового оттенка. Зачем я вообще поперся на собеседование в «Мицелий»? Наверное, инстинктивно пытался выбраться из-под пресса Евы Артамоновны, других причин не вижу. Человек я робкий, ленивый, инициативу проявлять не люблю. И надо же! При моем-то отвращении ко всевозможным конкурсам и тестам!

А знаете, кстати, как трактуется аглицкое слово «тест» в словаре одна тысяча восемьсот… ну и так далее. В первом, то есть основном значении это (цитирую) клятва при вступлении на службу в том, что вступающий не принадлежит к католицизму.

Так-то вот!

Для начала позвонил по указанному в листовке телефону. Представился. Меня спросили, какое отношение я имею к геликософии и есть ли у меня, скажем, диплом. Я растерялся, пробормотал, что, дескать, насколько мне известно, диплома пока нет ни у кого – геликософию нигде еще не преподают (данные были почерпнуты из Интернета). Почему-то секретарше этого показалось достаточно – и она сообщила мне дату и время встречи.

Собеседование назначили ровно за день до моего контрольного визита в больничный комплекс. Заявиться в «Мицелий» с загипсованной рукой означало вызвать лишние расспросы. Я уже начал подумывать, не освободиться ли мне от лангетки своими силами (какая разница: днем раньше, днем позже), когда выяснилось, что она относительно свободно пролезает в рукав пиджака и даже не торчит наружу. Стало быть, пойдем в костюме.

И я пошел, сильно надеясь на то, что упоминания ботовской инфы о студентах, сдававших сессию на автопилоте, если и вымышлены, то хотя бы не целиком. Как я все это себе представлял? Примерно так: пробубнит мой динамик пару скачанных из Интернета отрывков, потом последует какая-либо мелкая каверза, после чего, думается, мне вежливо укажут на дверь.

Ну и черт с ними!

У кого же я читал? Кажется, у Голдинга. Да, у Голдинга. Когда надеваешь маску, напрочь исчезает чувство неловкости. Потому что это уже не ты произносишь слова, это не ты совершаешь поступки – это маска. А маска не краснеет.

Примерно так же и с ботом.

Мне не за что краснеть. Это не я. Это он.

Примерно с такими мыслями я переступил порог кабинета, где должно было состояться собеседование, затем поднял глаза – и обмер.

За обширным письменным столом в полном одиночестве сидел и с неподдельным интересом смотрел на меня тот самый старикан, у которого мы с Евой были в гостях накануне моего падения в траншею. Холеный и седоусый. Которому я весь вечер якобы слова не давал сказать.

– Здравствуйте, Лёня, – с ласковой язвительностью приветствовал он меня. – Так вы, значит, не только в крещеных шимпанзе, вы и в геликософии смыслите?

Такой подляны я от судьбы никак не ожидал!

СОБЕСЕДНИК НЕ ИДЕНТИФИЦИРОВАН

Разумеется, не идентифицирован! Когда мы с ним прошлый раз говорили, я еще был сам по себе. Необоченный. Как же его зовут-то? Терентий? Трувор? Нет, не Трувор! Позаковыристей… Радий? Нет, и не Радий…

– Ба! – сказал он. – И четки у него! А где же требник?

Мне оставалось сгореть со стыда – либо публично, либо за бирюзовой пеленой непрозрачного фона. Я выбрал последнее. Оглох, ослеп и выставил на ощупь «режим – согласие, стиль – произвольный». На что согласие и почему произвольный – не спрашивайте, не знаю.

В общих чертах все это очень напоминало мое виртуальное бегство от пытавшейся недавно взять меня в оборот Артамоновны, с одной только разницей: теперь я напоминал отнюдь не мужа, но именно мальчика. Нашкодившего мальчонку, забившегося в чулан и заткнувшего уши, лишь бы не слышать, как его ищут с ремнем по всему дому. Сказано, конечно, не совсем точно, поскольку посечение, надо полагать, уже началось, и все же что-то в этом сравнении, согласитесь, было.

Ох, чувствую, оттопчется на мне за то застолье Трувор Петрович (или как его?), ох оттопчется!