Клинки против смерти - Фриц Лейбер

Посреди комнаты стоял круглый стол из эбенового дерева и слоновой кости. К нему приставлены были стулья — все с прямой спинкой и мягким сиденьем. Один из стульев, повернутый лицом к карте, возвышался над остальными и, видимо, принадлежал Кровасу.

Мышелов шагнул было вперед, не в силах противиться искушению, но на плечо его опустилась тяжелая рука Фафхрда.

Нахмурясь и выразив тем самым свое неодобрение, северянин надвинул обратно на глаза Мышелову черную повязку и, ткнув палкой в направлении коридора, бесшумно запрыгал из комнаты. Разочарованно передернув плечами, Мышелов последовал за ним.

Едва они удалились, как из-за самого высокого из стульев показалась аккуратно подстриженная чернобородая голова и уставилась им вслед. Затем из-под стола возникла длинная, змееподобная рука. Изящный палец прижался к тонким губам, призывая к молчанию. Рука шевельнулась, давая знак четырем мужчинам в темных туниках, что притаились по двое у дверей, сжимая по кривому ножу в одной руке и по утяжеленной свинцом дубинке — в другой.

Фафхрд не проскакал и половины расстояния, что разделяло шестую и седьмую двери, когда из последней, откуда по-прежнему доносился монотонный и зловещий речитатив, вылетел стройный юноша с позеленевшим лицом. Глаза его были широко раскрыты, руки зажимали рот, словно удерживая истошный вопль или рвоту; под мышкой у него торчало помело. Если бы не глаза и не лицо, в котором не было ни кровинки, юношу легко было принять за ученика волшебника, который решил слегка развеяться на свежем воздухе. Он промчался мимо Фафхрда с Мышеловом и кубарем скатился по лестнице. Каблуки его сапог, стук которых в коридоре заглушал ковер, звонко пересчитали ступени.

Фафхрд искоса поглядел на Мышелова и пожал плечами, потом опустился на корточки, так что колено его подвязанной ноги коснулось пола, и осторожно заглянул за дверной косяк. Секунду спустя он поманил к себе Мышелова. Половинка лица того высунулась из-за косяка прямо над головой Фафхрда.

Открывшаяся их взорам комната уступала размерами той, где висела карта. Ее освещали лампы, которые заливали все не обычным желтым, а бело-голубым светом. Темный мрамор пола поражал богатством узора. На стенах висели астрологические и антропомантические схемы и таблицы чередовались с магическими предметами; на полках теснились фарфоровые кувшины с загадочными ярлыками, стеклянные фляжки и флаконы причудливейших форм, в большинстве своем пустые, но иногда и наполненные разноцветными жидкостями. У стен, где сильнее всего сгущались тени, валялись в беспорядке всякие вещи, казалось, их выкинули и забыли убрать; кое-где виднелись большие дыры — не иначе норы крыс.

Посреди комнаты располагался длинный ярко освещенный стол на множестве крепких ножек с массивной столешницей. Мышелову сразу вспомнилась сороконожка, а затем — прилавок в “Угре”, ибо стол этот выглядел так, будто за ним долгое время обедали, а потом еще упорно жгли огнем и травили кислотой.

В центре стола стоял перегонный куб. Темно-синее пламя поддерживало кипение густой черной жидкости, которая, впрочем, иногда поблескивала в огромном хрустальном кубе. Клубы дыма поднимались сквозь узкое горлышко куба и прозрачную ярко-красную насадку, становясь при этом угольно-черными, по узкой трубке перетекали в сферический хрустальный резервуар, который был даже больше куба, и сворачивались там в черные кольца. При взгляде на резервуар невольно казалось, будто внутри него беснуется громадная эбеново-черная змея.

С левого конца стола наблюдал за работой перегонного куба высокий человек с изуродованной горбом спиной. Он был одет в черный плащ с капюшоном, лишь слегка затенявшим ему лицо, на котором выделялись длинный заостренный нос и крохотный, едва заметный подбородок. Цвет лица у него был болезненно-серым, оттенка супеси. Щеки покрывала густая, коротко остриженная седая борода. Глядящие из-под покатого лба и кустистых седых бровей широко расставленные глаза то и дело перебегали с куба на лежавший перед человеком потемневший от времени свиток. Руки его, короткие и похожие на обрубки, с большими костяшками и редкой порослью волос, то разворачивали манускрипт, то сворачивали его обратно. Видимо, человек, читавший нараспев записанный на свитке текст, знал его почти наизусть.

На другом конце стола, переводя глаза-бусинки с волшебника на куб, пристроился маленький черный зверек, при виде которого пальцы Фафхрда впились в плечо Мышелова, а тот судорожно сглотнул, причем вовсе не от боли. Зверек этот очень напоминал крысу, однако лоб у него был выше, а глаза — сдвинуты ближе. Передние его лапки, которые он непрерывно потирал, словно в предвкушении чего-то, казались уменьшенными копиями рук-обрубков колдуна.

Независимо друг от друга Фафхрд и Мышелов поняли, что перед ними та самая убежавшая тварь, что сопровождала Сливикина и его спутника, и каждому из них вспомнились вдруг слова Ивриан о колдовских животных и рассуждения Вланы о том, что Кровас может пользоваться услугами чародея.

Темп заклинаний ускорился. Бело-голубое пламя посветлело и отчетливо зашипело. Жидкость в кубе приобрела плотность лавы; на ее поверхности образовывались и громко лопались огромные пузыри. Черная лента в резервуаре извивалась, словно клубок гадюк в пору змеиных свадеб. В комнате явственно ощущалось присутствие кого-то незримого. Страх перед сверхъестественной сущностью стал уже почти невыносимым. Фафхрд с Мышеловом едва удерживались от того, чтобы не закричать. Разинув рты, они следили за происходящим; им чудилось, что стук их сердец разносится по всей Обители.

Голос колдуна поднялся чуть ли не до визга — и внезапно оборвался. Так бывает, если с силой ударить по барабану и немедля прижать к его коже ладонь с растопыренными пальцами. Сверкнула яркая вспышка, что-то глухо громыхнуло. На кубе появились бесчисленные трещины. Хрусталь сделался матовым, однако не лопнул и не распался. Насадка приподнялась над кубом, зависла на мгновение в воздухе и опустилась обратно. Среди клубов дыма в резервуаре образовались вдруг две черные петли, истончились и обернулись двумя черными колечками.

Колдун усмехнулся, позволил манускрипту скататься в свиток и перевел взгляд с резервуара на своего зверька, который пронзительно верещал и подпрыгивал от восторга.

— Тихо, Сливикин! — прикрикнул колдун. — Твое время на подходе, — добавил он на ланхмарском просторечии. Фафхрд с Мышеловом с трудом разобрали, что он сказал, ибо говорил он быстро и голос у него был какой-то визгливый. Однако им обоим стало ясно, что со Сливикином они все перепутали. В минуту опасности толстый вор звал на помощь колдовскую тварь, а вовсе не товарища-человека.