Прогулочки на чужом горбу - Барбара Хоуэлл

— Пожалуйста, Джой, послушай меня, — все молила я. — Ведь могу же я оказаться тебе полезной. Прошу тебя, разреши мне. Клянусь, я ничего на свете не пожалею, лишь бы помочь тебе.

Вот так случилось, что я взяла «напрокат» машинку в бюро моего рекламного агентства. Это оказалось проще простого. Как-то в пятницу я пришла на работу с чемоданчиком, объяснив сослуживцам, что собираюсь провести уик-энд в Хэмптоне, а уходя домой, унесла в нем машинку. (Вначале Джой собиралась стащить машинку у себя в издательстве, но это оказалось так сложно, просто невозможно. Машинки были слишком тяжелые: «Не знаю, — признавалась она с прискорбием, ненавидя себя за трусость, — мне никогда не удавалось проделывать такие вещи, мне все время кажется, что у меня при этом перепуганный вид и меня вот-вот поймают с поличным».)

Кроме того, я уговорила ее использовать по субботам мою скромную квартирку на Двадцать пятой улице, где бы ей никто не мешал проводить долгие часы за работой в абсолютно спокойной обстановке. Заготовив ей термос с кофе, я уходила из дома около десяти утра, оставляя ее за моим письменным столом — красивые белые руки Джой покоились на клавишах заимствованной мной машинки, глаза были мечтательно устремлены в окно, занавешенное пыльными шторами из «прозрачного» пластика, а на лице — лукавая улыбка.

До пяти часов я блуждала по Нью-Йорку: навещала друзей, ходила в кино, делала покупки или просто уби-вала время в Центральном парке, сидя на траве посреди стаканчиков от мороженого и окурков и листая старые журналы.

Джой встречала меня с сияющими от радости творчества глазами и с гордостью демонстрировала новую стопку листков, отпечатанных ею за то время, пока меня не было, вручала мне букетик цветов, плитку шоколада или какой-нибудь другой гостинец, купленный ею во время пятнадцатиминутного перерыва. Поцеловав меня на прощание и бесконечно рассыпаясь в благодарностях, она отправлялась к себе в грохочущее от музыки логово, откуда, переодевшись, шла на очередную вечеринку в сопровождении Джефри Каслмэна. Меня на эти вечеринки никогда не приглашали.

Я никогда не спрашивала ее об этом, потому что само собой подразумевалось, что человек моего, скажем так, круга и положения не может присутствовать на подобных сборищах. Что ж из того, что у меня есть некоторая способность к рисованию, это — хотя и лучше, чем быть каким-нибудь бухгалтером или ассистентом зубного врача, — отнюдь не является основанием, чтобы быть запросто вхожим в тот мир блистательной богемы, в котором вращались Джой и ее приятель.

Моей задачей было помогать Джой. Точка.

Наш субботний распорядок продолжался бы до бесконечности (хотя мне кажется, что зимой, пожалуй, я устроила бы мятеж), если бы в начале сентября Джой не забеременела. И несмотря на некоторую, по собственному выражению Джой, «противность» Джефри, решила, что выйдет за него замуж.

Он тоже родился в Нью-Джерси, а отец его был театральным агентом и обладал столь же широкими связями, что и отец Джой. Тем не менее, насколько я сумела уразуметь, Джефри так и не нашел подходящего места работы. Я познакомилась с ним однажды вечером, когда он зашел ко мне за Джой. Он оказался довольно смазливым юнцом, избалованным, как и подобает отпрыску известной семьи, с великолепно развитой мускулатурой, выпирающей под черной кожаной итальянской курткой.

Джой представила нас друг другу, но он едва удостоил меня взглядом, все смотрел в окно, беспокоился за свой припаркованный к дому мотоцикл. Надо сказать, у него были к тому основания. Разноцветная шайка ребятишек, баламутивших нашу округу, облепила его драндулет, глазея, трогая и (как я надеялась) примериваясь разобрать его по частям.

Я предложила ему чаю, но он сделал весьма выразительный жест, давая понять, что сама мысль о чае уже действует на него как рвотный порошок, и велел Джой поторопиться. Его приказной тон разбудил в ней похоть, и она, трясясь от возбуждения, моментально уложила все свои бумаги.

Она кинула в мою сторону жалобный взгляд, как бы умоляя простить его за эту грубость, в то время как он, запихивая ее руки в рукава пальто, подталкивал ее к дверям, злобно озираясь на меня, словно я — собачник, укравщий его любимца.

Их свадебное торжество, устроенное родителями Джефри, отмечалось в узком семейном кругу, приглашено было человек сто гостей, все — со стороны жениха, честное слово, божилась Джой, ее друзей на свадьбе не было, поэтому она не могла пригласить меня.

После свадьбы они переехали в Нью-Мексико, где Джефри устроился на работу, занимаясь импортом произведений искусства доколумбовой эпохи из Мексики, а заодно, как намекнула Джой, и контрабандой наркотиков.

А я вернула машинку на ее исконное место и зажила собственной жизнью.

Лишь семью годами позже, в семьдесят шестом году, на мою прежнюю работу пришло и было затем передано мне письмо, размноженное на копировальной машине.

«Прекрасные, удивительные, дорогие мои друзья, — говорилось в нем. — Я только что закончила свой роман «Заблудшие и безумные». В сущности, он ужасен, но мой издатель утверждает, что он гениальный и публике понравится. Хочется верить в это. Книга выходит в ноябре. К сожалению, не могу прислать вам экземпляр в подарок — у меня нет лишних. Может быть, вы сможете достать его в библиотеке или еще где-нибудь. Буду вечно признательна, если вы расскажете о нем своим знакомым и постараетесь намекнуть им, что стоит его купить. Процент с продажи нам бы не помешал. Живу в Таосе с великолепным Джефри, совершенно счастлива. Хотя я бы предпочла, чтобы он не тратил столько времени на поездки в Мексику. Нет слов, как тоскую по Нью-Йорку и всем своим друзьям. Обнимаю вас всех и целую. Любящая вас Джой».

Под подписью было нарисовано крохотное личико — я подумала было, что это ребенок, которым была беременна Джой, но, приглядевшись, поняла, что это очень удачная карикатура на саму Джой. Можно было даже различить под ее глазами два крохотных пятнышка, похожих на слезы.

Глава третья

Я поступила так, как было велено: купила книгу, с удовольствием прочла ее и посоветовала своим приятелям сделать то же самое. Я также послала письмо ее издателю, адресовав его на имя Джой, в котором, в свою очередь, информировала ее о происшедших в моей жизни переменах.

С тех пор как мы познакомились, я успела многое совершить. Вскоре после ее отъезда в Нью-Мексико я встретила Ральфа Тайсона и вышла за него замуж. Как и мой отец, он был юристом, но на этом сходство между ними кончалось. Начнем с того, что Ральф был коренным ньюйоркцем, получил образование в Принстоне, а психика его отличалась уравновешенностью и устойчивостью. Он был в ладу со своим временем и ко всему происходящему относился с неизменным одобрением. Кроме того. Ральф имел высокий рост, был одного со мной возраста и, благодаря волевому подбородку, выглядел привлекательно. Единственным его физическим недостатком была близорукость, но поскольку очки — в огромной дорогой оправе — удивительным образом шли ему, то даже этот недостаток он обратил в свою пользу. Короче говоря, как заметила моя мать в разговоре с отцом — я стояла в это время за дверью и нечаянно подслушала их беседу, — «на лучшее наша Мадлен не могла и рассчитывать».