Точка заката - Эдуард Катлас

Очень.

Сначала боль глушили таблетками, но потом даже самые сердобольные лаборанты отказались мне их давать. Такие дозы обезболивающего могли убить меня быстрее, чем боль.

Похоже, на такое долгое приживление ботов не рассчитывали даже врачи. Никто из них не работал с этим бланком раньше, все ориентировались на технические описания.

Увы, технические описания никак не могли передать моих ощущений.

Боль сходилась, расходилась, иногда била светом из больничного окна, временами подкрадывалась голосами людей. Она въедалась из матраса, на котором я лежал, влетала воздухом, которым я пытался дышать.

Но свою штаб-квартиру, свое лежбище боль устроила в позвоночнике. Он весь превратился в раскаленный кол, на который я оказался посажен по собственной воле. Я уверен, что, не будь я тогда закреплен всеми возможными методами на кровати, не будь привязан ремнями, словно находился в психлечебнице, я нашел бы способ — и вырвал бы у себя позвоночник, только чтобы избавиться от страданий.

Я орал, когда мог. Иногда терял сознание, но, к моему глубочайшему сожалению, это происходило слишком редко и слишком ненадолго. Я рвался из пут. Вроде бы даже упрашивал пристрелить меня прямо там. И конечно же просил еще укол.

Просил вколоть мне что угодно — морфий, цианистый калий, виагру, — но избавить меня от засевшей в позвоночнике боли.

Так продолжалось, как мне сказали потом, почти трое суток.

Потом я заснул, потому что обессилел настолько, что у меня не хватило сил больше ни на что. Как только боль начала отступать, я ушел в счастливое забытье.

Нельзя сказать, что в момент пробуждения я чувствовал себя прекрасно. Температура, нудящая боль в позвоночнике, к которой добавилась еще и боль в ногах, словно я их отсидел и теперь к ним возвращалась кровь.

После пробуждения меня несколько раз подряд стошнило, хотя лично я грешил уже не на боль от «Ходока», а на то, чем меня пичкали после него. Я выблевал все, что смог, и тут же уснул опять.

Лишь мое второе пробуждение можно назвать настоящим.

Я открыл глаза. На меня уставился один из лаборантов-медбратьев.

— Ожил, — чуть наклонив голову, сказал он в микрофон у подбородка. — Вроде стабилен. Развязываю? Хорошо, не буду, дождусь.

— Да ладно, развязывай, — буркнул я. — Кусаться не буду.

Лаборант колебался.

Спорить и убеждать я не стал.

— Попить тогда дай. Как там результаты, понятно?

— Так сейчас и проверим, — ответил парень, прикладывая к моим губам спортивный баллончик с водой. — По приборам такие вещи не выявляются. Либо пойдешь, либо… как было.

После того, что мне пришлось вынести, почему-то я полностью верил в то, что пойду.

Народ набежал минутой позже.

— Буянить не будешь? — опасливо спросил врач, заставляя меня задуматься, что же я не помню из прошедших суток.

— Не должен вроде, — подражая его интонации, так же опасливо ответил я. — Давайте попробуем?

— Да рисковать как-то не хочется, знаешь… — Врач все же подошел поближе и начал развязывать первый ремень. — Ты тут в одного умудрился вцепиться даже привязанный. Чуть кисть ему не сломал. Хорошо еще, что мы тебе лишь нецелевые усилители вкололи. А если бы кто додумался что-нибудь из блока «Али» тебе подсунуть? Ты тут всех порвал бы, полагаю. Говорил же, надо «Мандрагору» испробовать. Хоть полегче было бы.

— Как знать, — ответил я, освобождая руки. Лично я не верил, что хоть что-то могло спасти от той боли, что я испытал. И даже ее уменьшить. Мне казалось, что это невозможно. Лишь одно воспоминание об этой боли — и меня тут же тянуло попросить еще таблетку чего-нибудь покрепче.

Пока я разминал затекшие руки, окружающие освобождали меня от пут. Ноги, туловище.

— Только не спеши, — в конце концов сказал врач. — Ковылять ты мог и до этого, может, поначалу будет хорошо, если просто повторишь. Не спеши. Аккуратно. Будет больно — сразу говори. Надо дать бланку полностью ассимилироваться, восстановить поврежденные связи. Не спеши.

Я не спешил. Тихо, с поддержкой с обеих сторон, встал — и постепенно перенес вес на ноги. Сделал шаг, другой, третий.

Я мог ходить, это факт. Более того, я ходил точно так же, как и раньше, до болезни.

«Ходок» сработал.

Мы отметили это очень бурно. Только мой статус «выздоравливающего» ограничил объем выпитого мной медицинского спирта тем вечером.

Врачей же не ограничивало ничто.

Лишь количество ими выпитого показало мне, как они за меня волновались.

Хорошая лаборатория. Милые, заботливые люди. У которых оставались силы за кого-то переживать, волноваться. Помогать не просто по инерции.

Лаборатория, где меня подняли на ноги, находилась в одном здании и являлась частью медицинского центра корпорации. И разделила его судьбу.

Глава 5

— Хлипковат ты для штурмовика, — пробормотал Петр Семенович, явно кого-то цитируя.

Он обошел вокруг меня пару раз, прежде чем выдал это заключение.

— Пока ты сидел в коляске, выглядел как-то посолидней, — счел необходимым добавить он после того, как закончил осмотр и вернулся обратно к своему столу. — Садись.

Для меня его придирки были лишь пустым звуком. Я стоял на своих ногах. Да что там — я на них даже ходил, даже на днях пробовал бегать! А в остальном я оставался ровно таким же, каким меня уродили. Хлипкий? Так безопасник не видел моих трехочковых. И вообще — хлипкий для чего? Для какого штурмовика?

Пока что я не знал ничего о том, что он собирается мне предложить.

Словно ловя эхо моих мыслей, Петр Семенович сказал:

— Нет, конечно, можешь продолжать работать на складе, никто не гонит. Да садись уже, налюбуешься еще на свои ноги, надоесть успеют. Но по тому, как ты вел себя на складе и до этого, когда тебя попытались прессануть, мне кажется, что тебе прямая дорога к нам. Думаешь, я не знаю о твоем «граче», что лежит на охране? Раскрою тебе первую тайну нашей службы: на охране нельзя оставить вещи просто «полежать». Все, что ты оставишь — мобильный, сумку, что угодно, — будет проверено. А на мобильный могут и жучка подсадить. Нам, как сам понимаешь, это легко.

— «Викинг», — поправил его я. — На охране лежит «викинг».

— На охране лежит «грач», — невозмутимо ответил Петр Семенович, — который, возможно, тебе впарили по двойной цене как «викинг». У «викинга» регулируемый прицел, ну и по мелочи.

Пришлось пожать плечами. Зря открыл рот. Понятно же, что поправлять специалиста глупо. К тому же я что, планировал подловить его на ошибке? Зачем?

— Идет набор в подразделение оперативной охраны. Не путай с ребятами на входе и теми, что были с тобой на складе. Это скорее наша маленькая корпоративная армия. Хотя иногда они и ходят на обычные вахты, охранять склады и тому подобное. Но чаще — все-таки занимаются более серьезными вещами. И более опасными.

— Это те, что были с вами на складе? — спросил я. Мог и не спрашивать: кто же еще?

— Нет. — Ответ удивил меня вдвойне. — До тех, что прилетели на склад, тебе еще далеко. Это наш спецназ, группа быстрого реагирования. Впрочем, как пойдет. Может, попадешь и к ним. Туда набирают как раз по результатам школы.

— Школы?

— Ну, конечно. Учебки. Трехмесячные курсы молодого бойца, все как полагается. Если национальная армия не способна сделать ничего, то мы должны иметь собственную. Которая как раз может решать любые проблемы. Так как?

Я пожал плечами. Если честно, мне было все равно. Особого желания становиться под ружье, пусть и в частном секторе, я не испытывал. Но и просиживать джинсы на складе мне тоже не хотелось. Тем более теперь, когда я мог бегать.

— Почему бы и нет? — ответил я наконец. — Паек хоть дают?

— Дают, — усмехнулся Петр Семенович. — И паек дают, и зарплату. И мозги промывают так, что не в каждой армии такое встретишь.

Нельзя сказать, что я проработал в корпорации достаточно долго, чтобы знать о ней все, но все же некоторые пласты ее деятельности, неожиданно обнажаясь, продолжали меня удивлять.

Собственная армия, собственные полицейские силы, собственный спецназ. Даже для крупнейшей корпорации это казалось… лихо. Впрочем, вспоминая все последние конфликты как на континенте, так и за океаном, действительно можно было с уверенностью сказать, что официальные органы власти давно уже не справляются с тем количеством проблем, которые сыпались со всех сторон.

Страны практически не осталось. А значит, и армия становилась условностью. Вовсю говорили о том, чтобы переподчинить армейские подразделения секторам, по месту их дислокации. Это хотя бы позволяло хоть как-то применять вооруженную силу в случае возникновения конфликтов, вспыхивающих ежедневно. Применять оперативно, сообразно ситуации на местах. Сейчас попытки удержать контроль по-прежнему делались из центра. К мнению которого отдельные сектора прислушивались все меньше и меньше.