Встречная-поперечная - Антонина Циль

очищаться, вернуться в нее полезные микроорганизмы, о которых нынче много пишут в научных журналах, и насекомые. Птицы принесут семена водных растений. После и рыбу запустить можно будут. Иначе никак.

Ждать Марья Петровна не любила. Нужно было найти водяного и – самое сложное – уговорить его переехать в пруд. Небось, в свою очередь какую услугу потребует, но делать нечего, назвался груздем, полезай в кузовок.

И только Маша начала собираться в лес, у ворот показалась двуколка Маргариты Романовны.

Глава 5

Маша с улыбкой пошла навстречу тетушке. Та сидела в коляске, не двигаясь и сжав вожжи в бледных пальцах. Маргарита Романовна внимательно вглядывалась в лицо племянницы, Рядом с ней нетерпеливо ерзала на сиденье круглолицая девушка, одетая по городской моде, но весьма скромно.

— Марфуша, — велела ей тетя, не отрывая взгляда от Маши, — иди в дом, займись делами.

— А можно уже? — громким наивным шепотом поинтересовалась горничная.

— Сдается мне, что можно,— кивнула Осинина.

Она сама довольно ловко выпрыгнула из двуколки вслед за Марфушей. На лице тети Маша прочитала плохо скрываемое волнение.

— Хотите мне что-то сказать? — вызывающе проговорила Мария.

Маргарита Романовна наклонила голову и глухо спросила:

— Были гости ночные?

— Именно. О которых меня никто не предупредил.

— Дом давно стоит... — тетя не поднимала глаз. — Лес рядом… неспокойный.

— Я заметила, — Маша тряхнула головой. — Сама могла бы догадаться. И догадалась. Я долго жила в городе, многое из повадок нечисти подзабыла. О местных обычаях вовсе не знала. Я преподаю поперечные языки, а не собираю сказки и присказки Тамбовской губернии. Вы должны были меня предупредить.

— И ты...? — Маргарита Романовна замолчала.

— Как видите, жива и здорова. Вы думали, я испугаюсь? А если бы действительно испугалась?

— Нет, если ты Петруши дочь, — тетя серьезно кивнула.

— А чья же еще?

— Ты не понимаешь. Что это было? Кто приходил?

— Кикиморы. Мы поболтали, — Марья Петровна усмехнулась. — Договорились. Мне велено привести пруд в порядок, за это гости обещали рассказать сказку… поинтереснее, чем ваши.

Маргарита Романовна внезапно покачнулась, и Маша испуганно подхватила тетушку под локоть.

— Вам нехорошо?

Тетя помотала головой. И вдруг с силой и слезами в глазах обняла племянницу, сбивчиво прошептав:

— Нашли. Наша. Значит, наша ты, Осининская. Не прервался Петруши род, продолжился.

… Позже они сидели на веранде, угощаясь кофе и остатками баранок.

— Так то проверка была? — Маша укоризненно покачала головой. Но злиться на тетю почему-то не получалось. У той была своя правда.

Тетя со звоном поставила чашку на блюдце, придирчиво оглянувшись на садовника. Тот усердно трудился неподалеку, стараясь угодить хозяевам и получить прежнюю работу при саде. Первый, кто попросился в старый дом работать. А что? Раз особняк наследницу принял, и остальных людей не обидит. Он рубил засохшие яблоневые ветви, обрезал кусты, открывая вид на въездную аллею «Осинок».

— Ты пойми, — со вздохом тихо призналась Маргарита Романовна. — Федор Терентьич, поверенный в наших делах, в поисках наследницы на каких только мошенниц не натыкался. Мы ведь объявление давали, в газету. Просили откликнуться Марью Петровну Осинину, дочь Петра Романовича из «Тонких осинок». Откуда только те девки про наследство узнавали, ума не приложу. Видно, тоже из газет. Отписывались, клялись, что сироты, отца не помнят. Одна до Родовейска добралась, а на пароме у причала самого ее водяной в воду чуть не утянул, еле откачали. Вторая в доме до заката дотерпела, больше не выдержала. Третья… не буду вспоминать даже. Четвертая просто воровкой оказалась. Пятая… А потом Федор Терентьич в клубе на Дарьевской в Великом оказался, там познакомился с графом Опренским. Тот возьми да помяни тебя в беседе, мол, знает одну барышню, тоже Осокину, Марью Петровну. Очень хвалил. Я как про твое ремесло услыхала, сразу поняла – та самая Маша. Да и факты сошлись.

— Получается, граф и тут мне фавор сотворил, — задумчиво произнесла Мария.

— Два года тебя искали, а потом еще четыре месяца. Однако затем поперечные силы должны были тебя принять, одобрить. Иначе жить все равно не дали бы. Тут ведь такое дело… — тетя замялась.

— Да говорите уже, рассказывайте.

— Отец твой, брат мой Петруша, с младых лет жил с Поперечьем душа в душу. Мог в лесу целый день провести, являлся сытый, накормленный, довольный, гостинцы приносил: то дичь, то грибы с ягодами. Сам как-то изучил словеса, начал с нечистью изъясняться. Князь Левецкий его помощь в переговорах весьма ценил, говорил, избранный он, Петенька, прирожденный переговорщик. Мол, кровь заговорила, хотя мы, Осинины, очень дальняя ветвь вдольских князей Добрыниных. Но отец… — тетя как-то померкла лицом, словно на скулы, высокие, как у Маши, легли темные тени, — для него все Петрушины достижения были костью в горле. Не таким видел он своего единственного наследника. Они и прежде ссорились, но как Петр в возраст вошел, понятно стало: ни тот, ни другой не уступят, и в доме одном им находиться неможно. А когда уж брат жениться на незнатной надумал…

Осинина замолчала, словно видела за пределами Машиного зрения. Слышно стало, как Марфуша гремит ведрами и что-то напевает. Запевку, догадалась Маша, от змей.

— Петруша уехал, отец лишил его наследства, — продолжила Маргарита Романовна. — А он не унывал, в университет поступил на стипендию, работал, пока учился – карты составлять помогал.

— И стал этнографом, — закончила Маша. — Дочь свою первым словесам научил, только мало успел…

В горле у нее першило, и слезы стояли в глазах, готовые пролиться. Но не пролились, Маша их еще в детстве выплакала.

— Примешь наследство? — Маргарита Романовна потянулась к ней через стол, взяла за руку и крепко ее сжала. — Ради отца. Не могу смотреть, как «Осинки» чахнут.

— Роман Александрович, батюшка ваш, — Маша прокашлялась, с неловкостью забрав руку из тетушкиного ласкового захвата, — заключил какой-то договор с нечистой силой. И не обычной, а той, которую местное Поперечье страшится. Это мне кикиморы сказали, а нечисть врать не умеет.

— Я не знаю, — Маргарита Романовна растерянно развела руками. — Он мне не рассказывал. Могу лишь сказать, что после изгнания Пети из рода Поперечье как с цепи сорвалось. Мстило за избранного. Что только нечисть ни творила, как только ни изгалялась. Отец одним только электричеством спасался. А потом… был