Криптография и свобода - Масленников Михаил

И еще одна гнусная особенность военной формы – момент перехода с зимней на летнюю форму одежды. Дело в том, что рядовому и сержантскому составу в зимней форме полагается носить шинель и шапку-ушанку, а в летней – можно без шинели и в фуражке. Приказ о переходе заранее издает начальник Московского гарнизона, обычно это – середина апреля, а какая при этом будет реальная погода – его не интересует. В 1975 году, в мой первый «шинельно-сапожный» год, весна была очень теплой и уже в конце марта температура доходила до 20 градусов тепла. Все нормальные люди ходили уже в одних рубашках, а слушатели 4 факультета при этом в шинелях и шапках-ушанках вспоминали про свою обязанность «стойко переносить все тяготы и лишения военной службы» и, естественно, начальника Московского гарнизона самыми теплыми и пропотевшими словами.

Но выдавались дни, когда мы обязаны были появляться на факультете в «гражданке». Это дни так называемых оперативных нарядов, связанных, как правило, с приездом или отъездом каких-то правительственных делегаций, встречать или провожать которые на улицы Москвы выводили толпы народа. А будущие чекисты, в том числе и биномы, должны были в гражданской форме незаметно находиться в самой гуще толпы и предотвращать возможные инциденты.

– Гражданская форма одежды – это пиджак с галстуком, а не одежда для пикника и джинсов с кисточкой.

Читатель, несомненно, уже узнал автора подобных изречений. Чудо тоже должен был быть в толпе народа и даже в таких антисанитарных условиях руководить своими подопечными. И руководил!

– Если поступят указания свыше, то они поступят от 28 столба.

– Если возникнут вопросы, надо подойти к близлежащему офицеру.

– Лебедев пришел с рыбной сумкой из-под океана.

– Быть в резерве – это значит ходить вокруг меня.

Оперативный наряд – это не сказка и не контрольная, где можно творить.

Обычно оперативные наряды были одноразовыми мероприятиями: приехали-уехали делегации и на этом все закончилось. Но один раз в начале 1977 года в Москве произошел настоящий террористический акт – взрыв на Щелковской линии метро. У нас в это время была очень трудная зимняя сессия, после которой всем хотелось немного расслабиться и отдохнуть. И вот, перед последним экзаменом (хорошо еще, что это была философия), объявляют приказ начальника всей Высшей Школы КГБ: каникулы переносятся на неопределенное время, на следующий день после последнего экзамена начинается новый семестр, форма одежды – гражданская, занятия – через день: день учимся, а день катаемся в метро, предотвращаем подобные теракты.

«Осторожно, двери закрываются!» — эта противная фраза надолго запала нам всем в память, а Горьковско–Замоскворецкая и Таганско–Краснопресненская (тогда еще Ждановско–Краснопресненская) линии метро до сих пор вызывают у меня грустные воспоминания о тех пропавших каникулах. Больше месяца мы катались по ним из конца в конец, наблюдая (особенно в конце рабочей недели), как дежурная на конечной станции безуспешно пытается вытащить из вагонов всех пьяных. В конце февраля кто-то где-то принял решение, что опасность уже миновала, и этот наряд отменили, а нам с начала марта дали две недели отобранных каникул.

Еще одно воспоминание о внематематических сторонах жизни 4 факультета – это наряды на Красную Площадь во время праздников 1 мая и 7 ноября. Здесь, в отличии от оперативных нарядов, все наоборот – нужна парадно-выходная военная форма и быть на виду у всех. Цепочками из слушателей 4 факультета перекрывали все улицы, выходившие на Красную Площадь, и обеспечивали строгий пропускной режим.

Самое гнусное в этом мероприятии было его начало – около полшестого утра, когда на Красную Площадь еще не хлынули разные зеваки и просто праздношатающаяся публика. Но дальше, после того, как бодрящий воздух прогонял остатки недополученного сна, становилось даже интересно наблюдать некоторые подробности праздничных мероприятий в натуре, без глянцевого блеска телевизионных репортажей. Например, то, как уже прошедшие парадным строем солдаты начинают демонстративно чистить выданными им белыми перчатками свои сапоги, как «физкультурники и спортсмены» по внешнему виду (стриженным затылкам) мало чем отличаются от предшествовавших им солдат, как переносят часто бывавшую во время этих праздников непогоду участвующие в демонстрации трудящиеся и тому подобный социалистический реализм.

Ну и, наконец, последнее, но наиболее будничное употребление слова «наряд» при описании бытия на 4 факультете – это суточные наряды по объекту – Большому Кисельному. Факультет не был монопольным хозяином этой купеческой усадьбы, кроме нас там были еще некоторые ответвления Высшей Школы КГБ, включая курсы переподготовки офицерского состава, переводчиков и какие-то хозяйственные службы. И вот примерно раз в месяц каждому из нас (за исключением «блатных», типа старшины курса) выпадал суточный наряд по объекту. Два офицера (часто не с нашего факультета) и три патрульных из числа слушателей 4 факультета на сутки, с 16.00 до 16.00 следующего дня, становились единой командой, отвечающей за все и вся на объекте. Патрульных было три, но они сменяли друг друга через каждые 2 часа, а остальное время отдыхающая и бодрствующая смена отсыпались в отдельной каморке караульного помещения, иногда расписывая при этом пульку «с болванчиком». Дежурный патрульный днем должен был разгуливать по внутреннему купеческому дворику и всем своим видом подчеркивать, что это – военное заведение и порядки тут серьезные, а ночью постоянно проверять сохранность печатей на особо охраняемых помещениях типа склада арттехвооружений и спецбиблиотеки. Это в теории. На практике, естественно, дежурный патрульный страдал от безделья, ночью, как правило, старался вздремнуть где-нибудь в укромном уголке, а днем – поменьше попадаться на глаза разным начальникам.

В первые годы моей учебы патрульного еще вооружали автоматом без патрон – так, для боевого вида, припугнуть потенциального несведущего террориста. Потом даже этот декоративный автомат был заменен на обычный штык-нож, который надо было носить на поясе с грозным видом. Вообще про то, как математики обращались с боевым оружием, по факультету ходило несколько легенд. Легенду про то, как Сан Саныч в молодости использовал штык-нож, я уже рассказывал в предыдущей главе, в более поздние офицерские годы он неизменно входил в число «лидеров» по случайным выстрелам из пистолета в караульном помещении при сдаче боевого оружия. А одна история, связанная опять же с пистолетом при несении караульной службы, в качестве легенды долго ходила по факультету как пример того, к чему может привести горячее желание стать «истинным» чекистом.

В семье не без урода, и в здоровой атмосфере 4 факультета находились люди, желающие сделать себе карьеру на стукачестве. Особенно отличался этим один человек, назовем его просто Д., который в какие-то древние года, еще до моего появления на факультете, был старшиной курса, а потом, получив офицерское звание, был оставлен за эти заслуги на какой-то кафедре работать в своем прежнем амплуа. И вот довелось ему однажды попасть в суточный наряд самым главным, т.е. дежурным, которому, как и полагалось, был выдан для этого на сутки пистолет.

Пистолет в кобуре, прилаженный к задней части корпуса, вызывает неудобства, особенно в туалете. И вот Д., посетив это святое место, в котором равны генерал и рядовой, отстегнул мешавший ему пистолет вместе с кобурой, положил его на сливной бачок и забыл там. Через некоторое время молодой патрульный из числа отдыхающих не на шутку перепугался: в туалете он нашел бесхозный боевой пистолет! Молодому – простительно, наверное, слишком хорошо изучал Устав караульной службы и все время внимательно прислушивался, не гавкнет ли где караульная собака. Но Д., когда он принес ему найденный пистолет, сразу почувствовал себя героем: его наряд предотвратил нападение на охраняемый объект и завладел вражеским оружием! Мысленно прикидывая, какую награду он за это получит, Д. сразу же начал докладывать об этом по телефону дежурному по Высшей Школе КГБ: