Антимавзолей - Андрей Воронин

Выбрасывая окурок за наружную дверь, возле которой, глядя на него с затаенным любопытством, стояли двое охранников, щурясь от яркого солнечного света и вдыхая свежий апрельский воздух, Клыков поймал себя на странном ощущении: ему казалось, что он провел под землей не меньше недели, хотя, если верить часам, с того момента, как они вошли в тамбур, минуло каких-нибудь двадцать минут. Будто прощаясь, Клыков обвел взглядом изрытый двор, стену соснового леса за новеньким дощатым забором и ярко-синее, без единого облачка небо, вдохнул полной грудью пахнущий весной холодный воздух.

– Ну, что там, Николай Егорович? – не утерпел один из охранников.

Клыков задумчиво посмотрел на него и вздохнул.

– Дерьмо, – честно ответил он, повернулся спиной к солнечному свету и шагнул в темноту.

– Похоже на бомбоубежище, – сказал охранник, обводя лучом фонаря высокий беленый потолок с мощными ребрами жесткости, способными выдержать прямое попадание полутонного фугаса.

– Во всяком случае, за прочность фундамента можно не беспокоиться, – заметил Клыков. – Можешь радоваться, батоно, на нулевом цикле ты неплохо сэкономил. А ты под ноги смотри, – добавил он, обращаясь к охраннику. – Мертвым, конечно, все равно, но по костям топтаться все-таки не надо.

Охранник замер с занесенной для следующего шага ногой и посветил вниз. Прямо перед ним на полу лежало еще одно тело, одетое, в отличие от других, обнаруженных ими до сих пор, в серый цивильный костюм и белую рубашку с галстуком. Костюм был смешной, старомодный, с узковатым приталенным пиджаком и чересчур просторными брюками. На переносице скелета поблескивали пыльными стеклами очки в тонкой стальной оправе, левый висок был аккуратно прострелен; воротник рубашки и лацкан пиджака с этой стороны были покрыты темно-бурой коркой.

– Это уже третий, – мрачно сказал Гургенидзе. – И тоже убит выстрелом в голову.

– Спецоперация, – заметил Клыков, – заметание мусора под половик. Они даже пикнуть не успели – видно, не ожидали, что их отблагодарят за службу таким необычным способом.

– Интересно, чем они здесь все-таки занимались? – голос бизнесмена звучал глухо и как-то устало; чувствовалось, что на самом деле ему не так уж интересно, но признаться в этом он не хочет. – Это не лаборатория и не склад...

– А также не тюрьма, не ракетная шахта и не командный пункт, – подхватил Клыков. – Это действительно смахивает на бомбоубежище. Только непонятно, что здесь делали все эти чекисты, да еще и вооруженные до зубов. От каких таких бомбежек они спасались в пятьдесят четвертом году?

– А может, это секретная база какого-нибудь спецподразделения? – предположил Гургенидзе. – Мало ли к чему их тут могли готовить. Может, к захвату власти после смерти Сталина, а может, к какому-нибудь покушению – на американского президента, например...

– Я верю, что ты был неплохим ученым, батоно, – сказал Клыков, – и знаю, что ты отличный бизнесмен. Вот бизнесом и занимайся...

– Что такое, э? – сердито спросил Гургенидзе. – По-твоему, я глупость сказал, да?

– По-моему, ты боевиков насмотрелся, – сказал Клыков. – Спецподразделения под землей никто не тренирует, да еще в парадной форме. Ты уж, батоно, поверь мне как специалисту: это что угодно, но только не учебно-тренировочная база.

Он ногой отодвинул с дороги перевернутый стул – хороший, красного дерева, с обтянутым лоснящейся натуральной кожей мягким сиденьем на затейливо выгнутых резных ножках – и направил луч фонаря на очередную дверь. Полированные дубовые панели, которыми была обшита стена, отразили свет, на потускневшей латуни дверной ручки заиграли смутные, размытые блики. Гургенидзе, светя своим фонарем, подошел к стоявшему у стены столу, накрытому посеревшей от времени скатертью. На столе в беспорядке стояли несколько фарфоровых тарелок и блюд с почерневшими, засохшими остатками пищи, валялись ножи и вилки. В одном из блюд, как жуткое угощение, лежал простреленный череп, облепленный пучками обесцвеченных волос. Все остальное беспорядочной грудой втиснутых в военную форму костей лежало частично на стуле, частично на полу. Получив пулю в затылок, сидевший за столом человек упал лицом в тарелку и остался в такой позе на долгие десятилетия – до тех пор, пока кости не освободились от связующих уз истлевшей плоти и скелет не рассыпался под собственной тяжестью.

Еще одно тело в военной форме с майорскими звездами на плечах лежало рядом, а посреди стола стояла запыленная бутылка, до половины заполненная какой-то темной жидкостью. Георгий Луарсабович зачем-то взял бутылку, вынул пробку и понюхал.

– Коньяк, слушай! – удивленно воскликнул он, понюхал еще раз и добавил: – Очень хороший.

– Поставь эту гадость, – скривился Клыков.

– Почему гадость? Зачем гадость? Это не гадость, это коньяк! Представляешь, какая у него выдержка? Без малого шестьдесят лет! Это нектар, слушай, а ты говоришь – гадость... Такую гадость ни за какие деньги не купишь!

– Он может быть отравлен, – напомнил Клыков.

– Э, чепуха! – отмахнулся Георгий Луарсабович. – От яда дырки в голове не появляются. Да я и не собираюсь его пить. Не сейчас, дорогой. Сначала дело сделаем, потом коньяк проверим – вдруг правда отравлен? А потом выпьем с тобой за упокой этих грешных душ... Все-таки люди, хоть и чекисты.

– О господи, – пробормотал Клыков и взялся за дверную ручку.

Ручка повернулась с неприятным хрустом, напомнившим, что механизмом замка никто не пользовался в течение последних пятидесяти лет; Клыков потянул ее на себя, но дверь осталась закрытой.

– Заперто, – сказал он.

– Ага, – обрадовался Гургенидзе, – это хорошо! Может, когда откроем, поймем, что это за бункер, для чего его построили, что тут творилось...

– Не факт, – возразил Клыков. – Там может быть оружейная комната, кладовка... да что угодно!

– Надо проверить, – сказал Гургенидзе с деловитостью, заставившей Клыкова тихонько вздохнуть. – Ломать надо, слушай!

Клыков пожал плечами и вынул из спрятанной под пиджаком кобуры тупоносый английский револьвер.

– Что делаешь, э! – закричал Георгий Луарсабович. – Говоришь, это я боевиков насмотрелся? Выстрелишь – сюда все сбегутся. Решат, что мы с привидениями сражаемся... Потопчут здесь все, как стадо баранов, клянусь! Сходи за ломом, дорогой, – обратился он к охраннику.

– И держи язык на привязи, – добавил Клыков, засовывая револьвер обратно в кобуру. – Возьми лом и сразу назад.

Охранник вернулся быстро, отдал начальнику фонарь и точным движением вогнал конец лома в щель между дверью и косяком. Одного нажима оказалось достаточно, чтобы дверь крякнула, хрустнула и распахнулась настежь.

– Профессионал, – прокомментировал это событие Гургенидзе. – Слушай, ты охранник или медвежатник?

Парень смущенно улыбнулся и забрал у Клыкова свой фонарь. Светя себе под ноги, они вошли в тесноватое квадратное помещение, стены и потолок которого были обшиты темными деревянными панелями. Под ногами пронзительно заскрипел рассохшийся паркет, роскошная люстра под потолком тихонько звякнула хрустальными подвесками, реагируя на первое за многие десятилетия движение застоявшегося воздуха.

Лучи фонарей выхватили из мрака массивный письменный стол с обтянутой зеленым сукном крышкой. На столе стояла лампа под полукруглым, тоже зеленым стеклянным абажуром; правее виднелись два архаичных телефонных аппарата – один обычный, а другой без диска, предназначенный для внутренней связи. Еще один скелет в военной форме сидел за столом в просторном деревянном кресле, и Гургенидзе ни капельки не удивился, увидев у него во лбу круглую дыру – фирменный знак тех, кто ликвидировал этот объект, вычеркивая его из людской памяти.

В углу позади стола стоял такой же, как и в других помещениях, несгораемый шкаф, а рядом с ним – резной буфет красного дерева с застекленными дверцами. Георгий Луарсабович первым делом сунулся туда, и Клыков мог бы поклясться, что хозяином движет не только и не столько любопытство, сколько постоянно испытываемое им чувство голода. Разумеется, это не был голод умирающего от истощения доходяги – просто объемистое чрево Георгия Луарсабовича постоянно требовало все новых и новых подношений, так что равнодушно пройти мимо буфета он был не в состоянии.

– Смотри-ка, да тут всего полно! – изумился Гургенидзе, бренча посудой. – Заварка, печенье какое-то, рафинад... так, а это что? Похоже, когда-то был лимон... Подстаканники, Коля, клянусь – чистое серебро! И ложечки тоже...

– Вылезай оттуда, мародер, – рассеянно сказал Клыков, шаря лучом фонаря по дубовым панелям стен. – Серебро ему понадобилось...

В электрическом свете блеснул стоявший на сейфе чайник – не то никелированный, не то тоже серебряный. Форма у чайника была изящная, отнюдь не казарменная, и Клыков задумался: с чего бы это вдруг? Они не нашли здесь офицера старше майора, а майор не такая большая птица, чтобы пользоваться столовым серебром. Или батоно Гогия прав, и здесь квартировала какая-то сверхсекретная спецгруппа, которую готовили к внедрению... куда? Куда-то, где пользуются столовым серебром и фарфором и пьют хороший – очень хороший! – коньяк... Чекисты при дворе короля Артура, подумал он с кривой улыбкой. Впрочем, при этом короле вместо столовых приборов скорее всего пользовались полуметровыми обоюдоострыми кинжалами...