Рождественское одеяло (ЛП) - Штайнер Канди

И я хотела узнать о наших друзьях, о тех, кого не было в социальных сетях. Он рассказал мне о том, как дела у всех в городе, о драме и сплетнях — ну, во всяком случае, столько сплетен, сколько Ривер мог знать.

Было не так много разговоров, и иногда между нами возникали долгие промежутки молчания. Но было приятно вообще разговаривать, задавать вопросы и действительно получать ответы.

И получить встречные вопросы.

В какой-то момент я даже сказала: «Видишь? Разве это не мило?». На что не получила ничего, кроме кривой улыбки, прежде чем он снова обратил внимание на одну из моих историй.

— А как дела у твоих мамы и папы? — спросил я, может быть, где-то через час.

В ту секунду, когда вопрос слетел с моих губ, Ривер напрягся.

Я нахмурилась.

— Я… Я уже давно ничего о них не слышала. Мы поддерживали связь около года после того, как я уехала. Ну, знаешь, болтали по телефону иногда. Но потом они перестали звонить и перестали отвечать на мои звонки…

В его глазах был холод, и они, казалось, потеряли фокус, направленные на экран моего телефона.

— Я просто подумала, что они пытались создать некоторое пространство между нами… раз мы с тобой разведены и все такое…

Ривер поспешно вернул мне мой телефон, не закончив просматривать мои фотографии в старом рыбацком порту в Израиле. И встал так быстро, что ножки его стула заскрежетали по дереву.

— Ривер? — позвала я, но он проигнорировал меня, взяв свою тарелку, а затем мою. Он отнес их к раковине и открыл кран, чтобы помыть, а я встала, чтобы присоединиться к нему. — Я сказала что-то не то?

— Они мертвы, Элиза! — внезапно закричал Ривер, его грудь вздымалась, когда он обратил свой маниакальный взгляд на меня. Затем мужчина поморщился, сжимая переносицу мокрыми, мыльными пальцами и выдохнул, качая головой, прежде чем снова посмотреть на меня. — Вот и все, — сказал он, снова замолчав. — Вот как у них дела. Ясно?

Если мой рот был широко открыт, когда он рассказывал о своей работе со Скиддером, сейчас это вполне мог бы быть железнодорожный туннель.

— Я… — Я сглотнула. — Понятия не имела. — Покачала головой, глаза заблестели. — Что случилось?

Ривер фыркнул, возвращаясь к тарелкам в раковине.

— Папа заболел. А после его смерти мама просто не могла жить без него. Она ушла семь месяцев спустя.

Мои глаза защипало сильнее, слезы навернулись и потекли прежде, чем я смогла их остановить. Я закрыла рот руками, снова и снова качая головой.

«Как? Как это могло случиться? Когда это случилось?»

«Почему родители не сказали мне?»

Почему Ривер не сказал мне?

Я открыла рот, чтобы спросить его именно об этом, когда он поднял руку, заставляя меня замолчать.

— Пожалуйста, Элиза. Можем мы просто… — Он сглотнул, вцепившись руками в край раковины и отводя взгляд.

И я знала, о чем он просил, и ему не нужно было этого говорить.

Я кивнула, хотя Ривер и не смотрел на меня, а затем схватила наши кофейные кружки со стола. Медленно подошла к нему, как будто он был медведем, попавшим в капкан, которого я могла спровоцировать на убийство, если бы двигалась слишком быстро. Бросила кружки в мыльную воду, а затем схватила полотенце, висевшее на плите.

— Я вытру, — прошептала я.

Глава 9

Немного рома никогда не повредит

Остаток утра и вторую половину дня мы провели в тишине.

Я сделала все возможное, чтобы держаться подальше от Ривера. Он включил свое маленькое радио достаточно надолго, чтобы услышать прогноз погоды, в котором, по сути, говорилось, что условия все еще ужасны, и просьба оставаться внутри. Они предсказали, что ветер утихнет за ночь и что снег перестанет падать — и то, и другое означало, что я все еще смогу быть дома на Рождество.

Но только время покажет.

Выключив радио, Ривер занялся делами по дому. Он работал над обувницей, немного читал, играл с Лосем — и все это время ничего мне не говорил. И на этот раз я не стала давить на него. Молча терпела свою скуку, даже взяла книгу с его полки, просто чтобы занять себя, и даже несколько раз разложила пасьянс.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я чувствовала себя ужасно из-за того, что спросила.

Это был безобидный вопрос, по крайней мере, я так думала. Ведь не ожидала, что его родителей больше нет с нами.

Доун и Коул Дженсен, возможно, формально были просто родителями моего мужа, но во всех смыслах и целях они были точно такими же, как мои настоящие родители.

Конечно, Доун была более дерзкой, чем моя мать, с ее огненно-каштановыми волосами, и не давала никому спуска. А Коул был задумчивым и суровым по сравнению с моим добросердечным отцом. Но они воспитывали меня так же, как и мои собственные родители. Я провела в их доме столько же ночей, сколько и в своем собственном, в промежутке между шестнадцатью и восемнадцатью годами, и даже намного позже того, как мы с Ривер съехались.

У Доун и Ривера были хорошие отношения, но весь город знал, что Ривер был ближе со своим отцом.

Доун много лет боролась с наркотиками, и хотя она нашла выход, именно в это время Ривер и Коул стали неразлучны. Коул заставлял Ривера сосредоточиться на учебе, даже когда он этого не хотел. И Ривер поддерживал Коула, даже когда он этого не желал.

Они были командой, и если я что-то и знала о своем бывшем муже, так это то, что никто в этом мире не значил для него больше, чем его отец.

Что означало, что, должно быть, ему было очень плохо, когда Коул умер.

А затем Доун ушла так же быстро…

Мой желудок весь день сжимался при мысли об этом, и я не могла избавиться от этой мысли. Все, о чем я могла думать, были воспоминания о тех временах, когда мы все были вместе, истории, которые Ривер рассказывал мне о своем детстве, о том, как Доун и Коул помогали нам, как молодоженам, насколько могли. Я думала о том, как сильно они любили своего сына и меня.

И я вспомнила наш последний разговор по телефону, который был быстрым и поверхностным и прервался из-за того, что мне нужно было успеть на поезд.

Я не знала, что это будет моим последним воспоминанием о них.

Не знала, что это будут последние слова, которые мы произносили друг другу.

Весь день в хижине было тяжело и мрачно, несмотря на рождественское настроение, которое я пыталась привнести украшениями накануне вечером. Даже когда я смотрела на эту елку и напевала себе под нос рождественскую музыку, не могла избавиться от тяжести в груди.

Это было похоже на похороны, запоздавшие на много лет.

Может быть, именно поэтому я была измотана к заходу солнца, и подумывала, не стоит ли просто лечь спать и закончить этот день, чтобы проснуться в новом. Я как раз собиралась согласиться с этой мыслью, когда послышался низкий гул, и свет замерцал, прежде чем совсем погаснуть.

Тишина, охватившая нас, была всеобъемлющей.

Как будто нас накрыло одеялом, тяжелым и толстым. Это длилось долю секунды, которая, казалось, растянулась на несколько часов, прежде чем когти Лося застучали по дереву. Он рявкнул для пущей убедительности, как будто мы еще не поняли, что что-то происходит.

— Черт, — пробормотал Ривер себе под нос. Он читал за столом, и благодаря слабому свету, который все еще исходил от камина, я могла видеть, как он нахмурился, когда закрыл книгу.

— Электричество вырубилось?

— Похоже на то, — выдохнул он. — Не могу сказать, что удивлен. Во всяком случае, я потрясен, что оно не выключилось прошлой ночью из-за ветра. У меня есть несколько свечей и фонариков… просто нужно найти их… АХ, ЧЕРТ!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Раздался громкий стук, предшествующий его проклятию, и я вскочила с того места, где лежала на диване, оглядываясь на Ривера, стоящего у кровати.

— Ты в порядке?

— В порядке, — проворчал он. — Просто не рассчитал несколько сантиметров большого пальца ноги.

Я старалась не смеяться, радуясь, что моя улыбка, по крайней мере, была скрыта полумраком.