Ядовитая боярыня - Дарья Иволгина

По дороге чужак то молчал, то вдруг принимался мычать — напевал или заговорить пытался, да только не получалось у него ни то, ни другое.

Чтобы перебить это мычание, Животко горланил глупые песни, Одна другой срамнее, пока Лавр не повернулся в седле и не ухватил его за уши, да так больно, что мальчик завизжал и едва не свалился на землю.

— Чтоб я больше этого не слышал! — сказал Лавр. — Иначе пешком до Новгорода пойдешь.

— И дойду, — упрямо сказал Животко.

Лавр отвернулся, замолчал.

Была у него одна мысль, и чем дольше он думал, тем более разумной она представлялась волоколамскому иноку.

— Приехал! — Флор выбежал брату навстречу, когда утром третьего дня пути Лавр показался на пороге его дома. — Слава Богу!

Животко, мало кем замеченный, слез с коня и увел его на конюшню — позаботиться. Пафнутий топтался рядом, опустив голову и созерцая свои грязные босые ноги.

— Это что за явление? — вопросил Флор.

— Это, брат, я и сам пока не ведаю, что такое, — сообщил Лавр. — Однако явление интересное. Накормить его надо и умыть как следует. Он еле на ногах стоит, устал, да и нездоров.

— Меня звать Пафнутий, добрый господин, — сообщило «явление».

— Я слугу позову, пусть баню готовит, — решил Флор.

Пафнутий остался на дворе — дожидаться бани. В дом входить он постеснялся. Вообще же этот безумец Лавру понравился, да и Флору он пришелся по душе. Пафнутий был крайне застенчив. Пока он не выяснил, кем был в «прежней» жизни, держался очень скромно, смиренно даже: боялся — вдруг окажется потом, что был он холопом, а вел себя точно боярский сын? Напрасно утешал его Лавр, говоря, что боярское дитя даже в беспамятстве некоторых замашек не оставляет. Пафнутий тряс головой и стоял на своем. И его оставили в покое.

На безумца выходили поглядеть: сперва Харузин, потом Вадим. Наталья разглядывала его украдкой из окна своей светелки — благо вид на двор оттуда открывался чрезвычайно удачный.

Харузин первым приблизился и заговорил.

— Привет.

Изумленный, незнакомец поднял голову.

— Ой! — пискнул он. — Татарин!

— Я эльф, — гордо сообщил Эльвэнильдо. — Зови меня Сванильдо.

— Это чухонской народности? — еще больше изумился Пафнутий.

— Именно, — сказал Эльвэнильдо. — Никакой я тебе больше не татарин. Осознал, бродяга?

«Бродяга» с готовностью закивал.

Эльвэнильдо не знал, что и подумать. С одной стороны, непохоже, чтобы человек мог так хорошо и так долго притворяться. Вероятно, он и в самом деле ненормальный. А с другой стороны…

Случалось, случалось Эльвэнильдо наблюдать за пленными на ролевых играх. Ребята очень быстро входят в такие роли и опускаются по полной программе. Даже странно. По жизни человек диссертацию писать собирается или там курсовую работу делает про гордых норманнов, а по игре ходит с цепью на шее и пресмыкается. Один изображал, например, пленного дракона. Его водили на собачьем поводке, причем он рычал на окружающих и ластился к Повелителю Драконов. Фотографии даже остались.

Вообще же мазохистов, как выяснилось, устрашающе много. Нормальному здоровому садисту просто раздолье в этом краю непуганых мазохистов. Что и доказали некоторые эпизоды, происходившие в орочьих пыточных камерах Ангбанда. Орки — это очень-очень-очень плохие, без всякой романтики. Главные Гады, по большому счету. Играть их интересно, потому что можно мучить эльфиков. А эльфики очень охотно мучаются.

В башнях Ангбанда не переводились военнопленные и приходящие за ними. Эльфы оказывались в камерах с завидной регулярностью, причем «научный анализ», произведенный не без злого шутовства, выявил четыре основные причины их появления.

Чаще всего эльф приходил к злодеям за кем-либо из своих друзей или господ, дабы облегчить его страдания или вообще освободить. Таковых вынуждали приносить клятву верности Мелькору (Главному Гаду номер Один), а в случае отказа — гнали на работу. Носить воду для всех пленных эльфы, как это ни смешно покажется на первый взгляд, отказывались: «пожизненный» эльф работать очень не любит.

Иные являлись, дабы поговорить с Гадами о любви и красоте. Даже так: о Любви и Красоте. Речи их сводились к тому, что Мелькор и его слуги страшно искажены и им следует немедленно покончить жизнь самоубийством. Что касается Любви, то оркам этого все равно не понять, поскольку сие — не для них. После этого новый пленник вдруг приходил в себя и начинал задумываться о собственной судьбе. Тут-то его и начинали пытать…

Некоторые эльфы пытались вызвать Мелькора на поединок. С такими даже не разговаривали — убивали сразу.

Наиболее интересные попадались среди тех, кого орки вылавливали сами и доставляли в крепость. Они играли по-настоящему и даже оказывали сопротивление.

Как-то раз Эльвэнильдо, скрывая свое эльфийское происхождение и удачно прикидываясь «цивилом», присутствовал на одном дне рождения и неожиданно встретил там бывшего орка. К счастью, бывший орк не узнал скрывающего свое происхождение эльфа и, потягивая мускат из стакана, весело повествовал о том, как хорошо провел время на игре.

— Пришла к нам одна эльфийка — забрать своего повелителя, — разглагольствовал орк. — А он висел у нас на стене и успел ей крикнуть, чтобы она ничего не предпринимала для его спасения. Представляете? Очень благородно. Все порадовались… — И орк радостно ржал.

Половина присутствующих на этом дне рождения слабо понимала, о чем идет речь. Это были так называемые «цивилы» — люди, далекие от ролевого движения. Обычно «цивилы» становятся жертвами, если случайно вздумают половить рыбу там, где проходит ролевая игра.

Через лагерь несчастных рыболовов взад-вперед ходят одетые в кольчуги, бесчувственные к страданиям отдыхающих орды… Зато вторая половина участников вечеринки принадлежала к ролевой тусовке. И по большей части это были именно «черные». В реальной жизни они внешне похожи на «панков».

Эльвэнильдо оказался там по роковой случайности. И ему ничего не оставалось — только слушать. И он слушал, ощущая себя той самой эльфийкой в плену у орков. И молчал.

— Ну вот, а девица все не уходит, — заливался подвыпивший орк. — Я долго с ней разговаривал. Все пытался выяснить, зачем она явилась. «Ты нам не нужна. Что ты будешь делать, если мы тебя выгоним?» Она гнет свое: «Я пришла за своим господином». — «Разве ты облегчаешь страдания своего господина, сидя у нас? Ты ему только хуже делаешь. Так он один страдал, а теперь еще из-за тебя мучается». Наконец решили мы с ней сходить к воротам и спросить страдальца еще раз, а он, представляете, уже помер. Тогда я спросил у нашего мажордома, что с эльфийкой-то делать. Он предложил ее съесть…

В этот момент повествования Эльвэнильдо не слишком убедительно изобразил, что перепил и нуждается в свежем воздухе, после чего позорно бежал с дня рождения…

Что-то в сидевшем перед ним человеке, этом бедном, безумном Пафнутии, было от эльфа, прошедшего пыточные камеры Ангбанда. Что-то фальшивое. И Харузин задумчиво разглядывал его, прикидывая, не игра ли все это.

Неожиданно его осенило. А что, если этот парень — один из их ролевой компании? Кто-то из ребят, попавших на тот роковой полигон, откуда вся компания, полным составом, перенеслась во времена Иоанна Грозного? И теперь он тут ломает из себя психа, бродит по дорогам, жалобит окружающих — и так далее… Неплохая игровая «вводная». Работает безотказно. Что на игре, что по жизни.

— А ты кто? — спросил Эльвэнильдо.

— Что? — Пафнутий захлопал глазами.

— Не прикидывайся. Ты орк?

— Что? — еще раз спросил Пафнутий.

— Толкиен форева! — сказал Эльвэнильдо. — Нет?

— Нет, — пролепетал Пафнутий, явно сбитый с толку.

Интересно, думал Эльвэнильдо, это он так хорошо прикидывается или на самом деле ненормальный?

— Ты нас не бойся, — сказал он примирительно. На тот случай, если Пафнутий не прикидывается.

— Я не боюсь, — ответил тот просто. — Мне брат Лаврентий сказал, чтобы я не боялся.

— А ты у нас послушный?

— Да, — все так же просто отозвался Пафнутий.

— Ага, — сказал Сергей и отошел. Ему было немного стыдно. Как будто сейчас он пытался отыграться на беззащитном человеке за то унижение, которое пережил на дне рождения, слушая хвастливый рассказ орка и не сказав ни слова в защиту «братьев по крови»— чувствительных эльфов.

Вадим отнесся к появлению во дворе Флора и Лавра нового лица куда спокойнее.

— Если он из наших, то рано или поздно поймет, с кем имеет дело, и откроется, — сказал он. — А если он блаженный, то дурного в нем тоже нет. Многие блаженные поначалу кажутся фальшивками. Особенно таким непросвещенным людям, как мы с тобой, Серега.

Чуть позже оказалось, что и брат Лаврентий заподозрил в незнакомце одного из товарищей по несчастью Вадима с компанией.