Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом - Карр Джон Диксон

А что в будущем? Мест на судах не было. Обращения о разрешении открыть врачебную практику на дому оставались без ответа. Вместо этого пришла телеграмма от его ранее обанкротившегося друга доктора Бадда, который возвещал о своих колоссальных успехах в Плимуте — куда он, должно быть, переехал из Бристоля — и уговаривал Артура приезжать первым же поездом. Когда тот задал несколько вопросов, Бадд разразился еще одной телеграммой.

«ПОЛУЧИЛ ТВОЕ ПИСЬМО. ПОЧЕМУ СРАЗУ НЕ НАЗЫВАЕШЬ МЕНЯ ЛЖЕЦОМ? ГОВОРЮ ТЕБЕ, ЧТО ЗА ПОСЛЕДНИЙ ГОД У МЕНЯ БЫЛО ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ ПАЦИЕНТОВ. РЕАЛЬНЫЕ ДОХОДЫ СОСТАВИЛИ БОЛЕЕ ЧЕТЫРЕХ ТЫСЯЧ ФУНТОВ. ВСЕ ПАЦИЕНТЫ ПРИХОДЯТ КО МНЕ. НЕ ПЕРЕЙДУТ УЛИЦУ, ЧТОБЫ УВИДЕТЬ КОРОЛЕВУ ВИКТОРИЮ. ТЫ СМОЖЕШЬ ПОСЕЩАТЬ БОЛЬНЫХ НА ДОМУ, У ТЕБЯ БУДУТ ВСЯ ХИРУРГИЯ И ВСЕ АКУШЕРСТВО. ГАРАНТИРУЮ ЗА ПЕРВЫЙ ГОД ТРИ СОТНИ ФУНТОВ».

Если только Бадд не сошел с ума, это представлялось слишком благоприятной возможностью, чтобы упускать ее. Артур поспешно собрал вещи. Мадам, которая всегда недолюбливала Бадда и не доверяла ему, была в ярости. Тем не менее, когда Бадд встретил его на вокзале Плимута с широкой триумфальной улыбкой, обнажавшей великолепные зубы, его новый «партнер» мог не сомневаться в том, что утверждения друга в большинстве своем соответствовали действительности.

Сочетая умение произвести эффект со знахарством и подлинным медицинским искусством, Бадд создал истинное подобие цирковых представлений Барнума. Он помыкал пациентами, толпившимися в комнатах ожидания, на лестнице, во дворе, в каретном сарае. Он орал на них, бил стекла и прописывал лекарства так, что у любого обычного врача волосы встали бы дыбом. В конце дня он медленно вышагивал по главным улицам, держа перед собой на расстоянии вытянутой руки пакет с золотыми и серебряными монетами, которые составляли его дневную выручку. По бокам от него шествовали его жена и партнер, подобно служкам, поддерживающим священника.

«Я всегда стараюсь пройти по кварталу, в котором живут врачи, — объяснял Бадд. — Сейчас мы проходим как раз здесь. Они все подбегают к окну, скрежещут зубами и пляшут до тех пор, пока я не скроюсь из виду».

В этот биографический роман не входит подробное описание экстравагантностей последующих нескольких месяцев. Это было сделано самим Конан Дойлом в книге «Письма Старка Манро», которая полностью, за исключением нескольких моментов, представляет собой автобиографию; обращение к ней было бы простым пересказом страницы за страницей, на которых приводятся некоторые из лучших комических сцен на нашем языке. Но концовка (взятая не только из «Старка Манро», но и из писем того времени) была далеко не смешной. Бадд, несмотря на все свои забавные качества, имел одну темную черту, которая почти так же была заметна, как черная повязка на глазу. Артура, который никогда не относился особенно критически к своим друзьям, она порой поражала. Так называемый «партнер», сидя в маленькой комнатке и с благодарностью зарабатывая фунт-два в неделю на лечении небольшого числа пациентов (болезнями которых нельзя было беспокоить Бадда), уже начал возбужденную переписку с Мадам.

Доктор и госпожа были теперь людьми весьма преуспевающими. Заплатили ли они, требовала ответа Мадам, своим кредиторам в Бристоле? Сознаваясь, что не заплатили, Артур тем не менее горячо защищал Баддов и все их прекрасные качества. Мадам, содрогаясь всем телом до кружевного воротничка и белой шляпки, заявляла, что такие люди не могут быть подходящими партнерами для ее сына, и высказывала решительные взгляды, касаясь характера Бадда. Нападки следовали за попытками защиты до тех пор, пока мать и сын не оказались на грани ссоры. В ссоре не было необходимости. Доктор Бадд и его жена нашли письма Мадам в комнате Артура и прочли их.

Бадд ничего не говорил. Что-то вынашивая, он ждал до июня. Затем в самых дружественных тонах он объявил, что его новый компаньон с самого начала губит практику. Эти тупоголовые деревенские жители, объяснял Бадд, видят на одной двери имена двух врачей; они хотят быть принятыми доктором Баддом, но боятся, что их надуют и отправят к доктору Конан Дойлу; поэтому они начинают нервничать и уходят. Ошеломленный доктор Конан Дойл, ничего не зная о том, что за этим стоит, вышел во двор, взял молоток и подошел к входной двери. Он вклинил раздвоенный конец молотка между деревом и медной табличкой и сорвал ее с двери. «Больше она не будет тебе мешать», — сказал он.

Убеждая его не проявлять поспешности и горячки, Бадд предложил некоторые пути и способы изыскания средств. Почему бы не начать собственную практику? Нет капитала? Бадд щедро предложил ссужать ему по фунту в неделю до тех пор, пока он сам не начнет столько зарабатывать; тогда это может быть возмещено. Пусть откроет атлас и выберет любой город в Англии. Каждую неделю добрый джинн-почтальон будет вручать ему по двадцать шиллингов. Не без чувства унижения Артур, наконец, согласился и выбрал Портсмут.

Это было рискованное предприятие. Ему надо будет арендовать дом и передать всего лишь рекомендательное письмо вместо депозита за ренту, приобрести в кредит партию лекарств. Детали покупки мебели могут быть рассмотрены позднее. В одном из последних писем, отправленных из дома Бадда в июне 1882 года, мрачное настроение чередовалось с дерзким оптимизмом.

«Напиши что-нибудь ободряющее, как добрая маленькая женщина, — взывал он к Мадам, — и не надо быть вечно скорбящей, а то мы заставим тебя вносить исправления в текст похоронной службы на иврите». Он продолжал: «Если только мне удастся найти подходящий дом, через три года я буду зарабатывать по тысяче в год, или я глубоко ошибаюсь!» И наконец: «Я принял решение в отношении Элмор Велден. Думаю, она действительно любит меня. Я женюсь на ней, если добьюсь своего в Портсмуте».

Портсмут и сознание того, что там он будет свободен, взбадривали его до небес. Нашелся прекрасный дом в пригороде Саутси, который сдавался за сорок фунтов в год. В качестве одного из своих поручителей он назвал Генри Дойла, председателя правления и директора Национальной художественной галереи Ирландии; безо всякой болтовни о депозите он получил ключи. Кое-какую мебелишку купил на аукционе. Сначала необходимо было обставить только смотровой кабинет, ну и, конечно, купить кровать для одной из комнат наверху, подставку для зонтиков, чтобы украсить холл.

Он испытал гордость, когда закрывал дверь собственного дома, хотя скрип от нее эхом разносился по пустым комнатам. Как и подобает домовитому хозяину, он не забыл приобрести кровать, но не подумал о матраце и постельном белье. С другой стороны, смотровая на первом этаже при входе — с красным половиком вместо ковра, дубовым столом, стетоскопом, шкафом, тремя креслами и тремя же картинами — все это создавало мистический полумрак, особенно когда коричневые шторы были почти полностью, но не совсем закрыты. И уголки комнаты казались почти обставленными, а снаружи сияла на солнце медная табличка.

«Пока пациентов нет, — сообщал он с энтузиазмом, — но число людей, которые останавливаются и читают мою табличку, огромно. В среду вечером за 25 минут перед ней остановились 28 человек, а вчера я насчитал 24 за 15 минут — еще лучше».

Редактор журнала «Лондон сосайети», которому он уже продал навеянные Бретом Гартом рассказы «Кости» и «Лощина Блюмансдайк», заплатил семь фунтов и пятнадцать пенсов авансом за будущую работу. Этого, с некоторыми добавками, хватало, чтобы оплатить аренду дома за квартал. Поскольку у него не было прислуги, он мог бы попросить Мадам отправить к нему его десятилетнего брата Иннеса; нарядно одетый под мальчика-пажа, Иннес открывал бы дверь. На хлебе, консервированном мясе и беконе, приготовленными на газовой плите в дальней комнате, они прекрасно жили бы на шиллинг в день. А тот фунт, который каждую неделю присылал бы доктор Бадд, обеспечивал бы им существование до тех пор, пока не найдутся пациенты.

Но у любезного доктора Бадда были другие мысли. Видя, что его друг безвозвратно связан обязательствами, подписав контракт об аренде и закупив лекарства, доктор Бадд сделал то, что намеревался сделать с самого начала. В резком тоне он написал ему, что после отъезда его друга из Плимута в его комнате были найдены клочки письма. Эти обрывки, когда Бадд и его жена сложили их, оказались письмом от матери Конан Дойла, которая самым отвратительным образом отзывалась о Бадде, называя его человеком «бессовестным» и «обанкротившимся мошенником».