Легенда Эмёке - Йозеф Шкворецкий

– Точно? – Глаза жены директора магазина готового платья просительно остановились на лице жены техника.

– Ну, на полу ли оно, на сиденье либо в ящике для багажа…

– Это в чемодане? – прервала жена директора.

– Да! – ответили все хором.

– Это пирожки! – радостно воскликнула толстая дама. Сразу после этого ее ошеломило известие, что она ошиблась. И она начала один за другим называть съедобные вещи из своего чемодана, не обращая внимания на возражения, что нельзя спрашивать прямо, и наконец пришла к цели и счастливо рассмеялась. – Так я все же угадала! – радостно сказала она, обводя бесхитростным, глуповатым взглядом всех присутствующих.

– Ну вот видите, – сказала жена техника.

Толстая дама взяла мужа под руку и провозгласила:

– Ах, какая забавная игра!

И вот пришла моя очередь. Я словно чувствовал, что где-то в другом месте, в другом купе – и все же где-то зде «ь – сидит Эмёке в страшном одиночестве, уже окруженная и затравленная духами меловых кругов, возвращаясь в мир своего прошлого, к ужасному одиночеству того высохшего венгерского острова, где она до конца жизни будет осуждена на суеверия туберкулезного садовника и ночные кошмары хозяина усадьбы и гостиницы. Потом я сказал:

– А теперь, пожалуй, очередь господина учителя.

Учитель вздрогнул и начал защищаться. Он никогда, мол, в эту игру не играл. И она ему вообще не интересна, заявил он, вызвав этим общее раздражение. В конце концов ему пришлось выйти, побурчать и выйти и ожидать за стеклом, стоя там с тупым лицом и отвисшей нижней губой, с тупыми, злыми глазами. Мы решили загадать его самого. Старый трюк, конечно, и совсем не сложный для отгадывания. На этот раз никто не возражал. Позвали учителя, и он вошел.

– Так что же это такое? – спросил он, словно желая превратить все в шутку.

– А вы задавайте вопросы, господин учитель, – сказала жена директора.

Учитель сел. Я почти чувствовал, как скрипят шестеренки его мозга, привыкшие к нескольким выученным истинам и к бесконечным бесплодным размышлениям над тем, как удовлетворить свою плоть. Он ни к чему не был способен. Даже к простейшей логике. Я это знал.

– Это… это дом? – выдавил он из себя. Компания, не знавшая его так хорошо, как я, пришла в отчаяние. Может, учитель продолжает шутить? Я же знал, что он болван.

– Не валяйте дурака, спрашивайте как положено, – сказал в конце концов стиляга.

Учитель начал потеть. В неприятных черных зрачках таилось усилие, не свойственное этому организму.

– Это… – медленно спросил он, – это поезд?

– Что вы мелете! – возмущенно воскликнул стиляга. – Задавайте вопросы правильно, ну?

Учитель покраснел от ярости.

– Разве я не задаю? – спросил он, и глаза его полыхнули страстным желанием установить свою учительскую власть над этим франтом в цветастых носках, который по возрасту не перешел еще границы той человеческой категории, над которой он привык неограниченно властвовать.

– Не задаете! – сказал стиляга. – Спрашиваете по-дурацки. Нельзя спрашивать прямо: «Это корова? Это бык?» Надо спрашивать, какое оно, где и так далее.

– Где это находится? – быстро спросил учитель.

– Черт… – начал стиляга, но жена техника его прервала:

– Послушайте, господин учитель, вы должны задавать вопросы таким образом, чтоб мы могли отвечать только «да» или «нет», понимаете?

– Ясное дело, – сказал учитель. Все замолчали, Молчание затягивалось. Учитель мучительно искал выход из западни.

– Ну, давайте же, господин учитель! – нетерпеливо воскликнула жена директора магазина готового платья, жаждущая продолжения игры, в которой она только что преуспела.

Учитель вытаращил глаза.

– Это… съедобное? – спросил он.

Все засмеялись, и учитель снова покраснел. На этот раз было видно, что его задело.

– Нет! – выкрикнули обе женщины.

– Да! – сказал стиляга.

– Как это «да»? – воскликнула толстая дама.

– Очень просто, – сказал стиляга. – Есть на свете люди, которые и это едят.

– Конечно, – сказала жена техника. – Только мы не должны принимать это во внимание, потому что у нас это не принято.

– Что вы сомневаетесь? – сказал стиляга. – Какое там «не принято»? Он спросил: «Это съедобное?» Я отвечаю «да». Если это едят зулусы, почему же оно не съедобное, а?

Я смотрел на учителя. Взгляд его блуждал по лицам в полном смятении, лицо же словно вспухло от злости. Спор стиляги с женой техника продолжался. Учитель поспешно сказал:

– В таком случае я сдаюсь.

– Так нельзя, господин учитель! – взвизгнула толстая дама.

– Почему нельзя? Если вы сами не знаете, съедобное оно или нет.

– Может, попробуем? – сказал стиляга. – Разве что оно окажется слишком жестким и неприятным и вывернет нам желудки. – Я заметил, что в голосе его, кроме природного певучего акцента, зазвучала и ненависть к учителю, унаследованная, очевидно, от тех лет, когда он был унижаем подобными представителями педагогической науки за вызывающее проявление веры в цветастую одежду и в наслаждения различного типа как в единственно возможное содержание жизни (в то время как учитель некое подобное наслаждение – с мягкими руками и скрытой непристойностью – относил, само собой разумеется, к труду).

– Так вот, – отозвался фабричный мастер (он до сих пор молчал; в молодости, по всей видимости, не много начерпал из того ничтожного запаса сведений, которые за приличную месячную плату продавал учитель, возможно, вообще не учился в школе и вынужден был всю жизнь вкалывать, чтобы прокормиться; но в какие-то свободные минуты он размышлял и, может быть, прочитал пару книжек Корженского, Вразы, а сейчас Ганзелки и Зикмунда; человек без особого чувства юмора, но способный к честному, медлительному, но все же логическому мышлению, которому не всегда хватало слов). – Так вот, – сказал он, – в наших краях это не едят, но есть на свете страны, где до сих пор некоторые люди это едят. Вот оно как…

С острой ненавистью учитель повернулся к новому неприятелю, хотя тот обращался к нему с почтением, привитым с детства родителями и старшими, которое он потом прививал собственным детям, – с почтением к учительскому сословию, учительской образованности, мудрости и справедливости. Но учитель его презирал.

– Я сдаюсь, – снова сказал он с отвращением.

– Но подождите, господин учитель. Ведь это совсем просто, – сказала жена техника.

– Нет, я сдаюсь. Не вижу никакого смысла играть, когда вы загадываете вещи, о которых сами не знаете, съедобные они или нет, – сказал учитель. Его снова начали уговаривать. Толстая дама почти плакала от ускользающей радости игры. Учитель, сердитый, почти черный от ярости, наконец уступил и снова погрузился в бесплодное размышление. Внешне оно даже имело форму алехинского, но на самом деле было унылым перекатыванием разболтанного молота по пустой наковальне.

– Это – автомобиль? – решился он наконец.

Стиляга грубо расхохотался.

– Вы что – идиот? – бросил он в лицо учителю все, что к нему чувствовал, – свою прямую, без уверток, оценку, и это было главным и, пожалуй, единственным достоинством этих стиляг, кроме верности ошибочному и отчаянному идеалу, который они заимствуют у людей иной породы, живущих в другом мире, в своей пустыне, – заимствуют, не имея в себе искры для того огня, для той загадочной, отчаянной пустыни. – Вы когда-нибудь слышали, чтоб где-то жрали машину?

– Это что за выражения, молодой человек? – огрызнулся учитель.

– Ну-ну. Не стройте из себя недотрогу. Что я вам такого сказал?

– Я не играю, – сказал учитель с подчеркнутым чувством оскорбленного достоинства. – Я не позволю себя оскорблять.

Я вмешался и поддержал новую волну протестов:

– Послушайте, речь идет о том, чтобы вы задавали логически осмысленные вопросы, понимаете?

Учитель пронзил меня взглядом:

– Я сказал, что не буду играть.

– Но, господин учитель, – заголосила директорова жена, – вы ведь не хотите, чтоб вам было стыдно. – Она определила ситуацию довольно метко и точно, по-прежнему оставаясь ребенком, который не видит нового платья короля.

– Пусть тогда вам все объяснит господин доктор, – сказала жена техника. – Не станете же вы ломать компанию.

Учитель забурчал.

– Вы должны начинать с общих понятий, – сказал я, – и постепенно уточнять их вопросами. Понимаете?

Учитель ничего не ответил.

– Вы поняли? – продолжал я сладким тоном. – Сначала нечто абсолютно общее, потом вы локализуете – с каждым вопросом все определеннее, пока не найдете, так сказать, точные координаты. – Я вопросительно посмотрел на него. Он ничего не соображал. – Конечно, – сказал я, – лучше всего сначала определить, относится ли вещь к сфере конкретного или абстрактного.

Учитель молчал.

– Ну, пробуйте. Задайте наводящий вопрос, – молол я дальше, – а потом пытайтесь объект локализовать.