Веймар 1918—1933: история первой немецкой демократии - Генрих Август Винклер

Все, что было справедливо для страны, было справедливо также для фронта и тыла: монархия и здесь лишилась своих активных сторонников. Офицеры, планировавшие 9 ноября возвращение на родину во главе с кайзером для усмирения революции, или, как они говорили, для усмирения «большевизма», были в безнадежном меньшинстве. Подавляющее большинство поддерживало Грёнера, сумевшего убедить Гинденбурга, что план «выступления против отечества» означает не только начало гражданской войны, но и продолжение войны с Антантой, а следовательно, является абсолютно бесперспективным. Грёнер был также тем, кто утром 9 ноября сказал правду, глядя в лицо Вильгельму II: «Войска вернутся на родину в спокойствии и порядке под руководством своих командиров и генералов, но не по приказу Вашего Величества, поскольку они больше не поддерживают Ваше Величество!»

В своем неприятии гражданской войны Грёнер был един с Эбертом, который во время своего «рейхсканцлерства» заверял чиновников и все учреждения, что новое правительство взяло на себя ведение дел, «чтобы защитить немецкий народ от гражданской войны и голода, и чтобы добиться выполнения его справедливых притязаний на самоопределение». Обращение Эберта к чиновникам с призывом оставаться на занимаемых ими должностях убедительно свидетельствовало о его главном приоритете в ситуации распада старого государственного устройства и военного поражения: «Сбой системы порядка и организации в эти тяжелые часы превратит Германию в жертву анархии и ужаснейших бедствий». Таким образом, для Эберта было важно прежде всего сохранить рабочий режим публичных учреждений, или, говоря словами предшественника Эберта на посту рейхсканцлера, принца Макса фон Баденского, «при любых обстоятельствах предотвратить распад правительственной машины» и «спасти ту часть законности и преемственности, которую еще можно спасти»{28}.

Объединенные общей задачей предотвратить хаос и гражданскую войну, социал-демократические лидеры и трезвомыслящие представители старой военной и гражданской власти в целом пришли к консенсусу. Однако решить эту задачу можно было, лишь защитив сотрудничество новых властителей и старой элиты от угрозы слева. Массовой поддержки, которой располагали социал-демократы большинства, было явно недостаточно, чтобы избежать схода с рельсов паровоза революции, как это, по мнению СДПГ, произошло годом ранее в России. Было совершенно не ясно, поможет ли воспрепятствовать такой возможности даже пакт с НСДПГ. Ясно было только то, что у попытки договориться с НСДПГ не было никакой разумной альтернативы. На поддержку со стороны профсоюзов новое правительство могло надеяться лишь в том случае, если оно продемонстрирует свою готовность прекратить борьбу между двумя течениями социал — демократии.

Противоречие между оппозиционными и «правительственными» социалистами в последние месяцы войны только усиливалось и стало тем временем причинять вред уже чисто человеческим отношениям: депутаты от независимых даже прекратили здороваться с членами правления социал-демократической партии. Однако 9 ноября 1918 г. стало не до личных обид. После того как ранним утром, еще до решающего заседания социал-демократической фракции рейхстага, влиятельные представители обеих партий провели первые переговоры о создании общего правительства, Эберт после полудня предложил независимым «создать кабинет, состоящий в равных долях из представителей большинства и независимых, в котором члены буржуазных партий могли бы оказывать содействие социал-демократам в качестве отраслевых министров». Это означало участие в правительстве буржуазных партий парламентского большинства, однако не могло быть и речи об их равноправии с обеими социал-демократическими партиями, которым предназначалась руководящая политическая роль в государстве и которые со своей стороны должны были отправлять власть на паритетных началах{29}.

Партия социал-демократии большинства не выставляла никаких персональных условий, Эберт не собирался препятствовать вхождению в кабинет даже Карла Либкнехта. У независимых, напротив, обнаружились сильные предубеждения против трех политиков — кандидатов в правительство от партии большинства: Эберта, Шейдемана и депутата рейхстага Отто Ландсберга. Из важных условий, которые выдвигали независимые в связи со своим вхождением в правительство, для партии большинства было неприемлемо в первую очередь только одно: Либкнехт и «революционные старосты» требовали, чтобы вся исполнительная, законодательная и судебная власть была сосредоточена исключительно в руках уполномоченных, избранных от всего трудящегося населения и солдат. На это СДПГ ответила заявлением, которое может рассматриваться как ее политическое кредо: «Если под этим требованием подразумевается диктатура части одного класса, за которой не стоит народное большинство, то мы вынуждены отклонить такое требование, поскольку оно противоречит нашим демократическим принципам». Столь же однозначно отреагировала партия большинства на требования независимых о неучастии в правительстве представителей буржуазии в качестве отраслевых министров. СДПГ отклонила это унизительное требование, указав на то, что в противном случае могут возникнуть существенные, если не катастрофические, проблемы с продовольственным обеспечением населения.

Согласие было достигнуто только в середине дня 10 ноября, после возвращения из Киля председателя НСДПГ Гуго Гаазе. Под его сдерживающим влиянием независимые отозвали условия, неприемлемые для социал-демократов большинства. Они согласились с тем, что представители буржуазных партий могут получить ряд министерств, при условии, что те станут лишь техническими сотрудниками чисто социалистического кабинета, и к каждому из них в качестве контролера будет приставлено по представителю от обеих социал-демократических партий. Что касается вопроса о конституционном собрании, созыва которого требовали социал-демократы большинства, НСДПГ собиралась принять решение позже, после «стабилизации созданных революцией обстоятельств». Наиболее проблемным для СДПГ был следующий пункт требований независимых: «Политическая власть передается в руки советов рабочих и солдатских депутатов, которые следует как можно скорее созвать со всей страны на всеобщий съезд». Несмотря на радикальность тезиса и его «русское» звучание, социал-демократы большинства могли надеяться, что получат большинство на всегерманском съезде советов, и смогут, таким образом, по крайней мере удерживать в жестких рамках конфликты между правительством и временным эрзацем парламента. Решающее значение имело то, что независимые, в принципе, не отвергали идею конституанты и уже не требовали ничего, что сводилось бы исключительно к «диктатуре пролетариата». В результате руководители СДПГ посчитали оправданным и необходимым пойти навстречу смягченным требованиям НСДПГ.

Еще до того как было формально провозглашено создание нового кабинета, так называемого «Совета народных уполномоченных», членам правительства от НСДПГ уже пришлось принять свое первое политическое решение. Они согласились на условия перемирия, предложенные Антантой, обсуждавшиеся 10 ноября в 12 часов на общем заседании, на котором присутствовали трое вошедших в правительство социал-демократов и статс-секретари прежнего правительства. На следующий день германская делегация во главе с Матиасом Эрцбергером подписала перемирие в Компьенском лесу. Первая мировая война закончилась в 11 часов утра 11 ноября 1918 г.

«Совет народных уполномоченных» (предложенный независимыми термин «народные комиссары», заимствованный у большевиков, был онемечен по предложению Ландсберга) состоял из шести членов. От партии социал-демократов большинства в него вошли Фридрих Эберт (родился в 1871 г. в Гейдельберге, квалифицированный шорник,