Черный август - Тимоти Уилльямз

– Раз тебе не по душе южане, в полиции тебе делать нечего.

– А денек-то что надо, комиссар. И дождя опять нет. Город вымер, кроме Меренды и его приятелей из отдела убийств. – Пизанелли махнул рукой в сторону рисовых полей, высохших канав и длинных рядов подпорок. – Давайте лучше наслаждаться путешествием, забудем о квестуре.

– И о прокурорше из Рима с красивыми ногами?

– Лучше расскажите мне о Еве-домработнице, комиссар. У нее ножки хорошие? Она что, бразильянка?

– Да, пора тебе жениться.

Пизанелли хотел было что-то возразить, но внимание его привлек трактор «ламборгини» в облаке пыли. Он снизил скорость и обогнал его, что-то невнятно про себя пробормотав.

– Тебе нужно отдохнуть, Пиза. С женой – не с какой-нибудь девочкой, а с настоящей женщиной. Жена, отдых – и не исключено, что и волосы перестанут вылезать.

– Я уже все перепробовал.

– Ты насчет волос или жены?

– Почему вам не нравится Боатти, комиссар?

– Мне не нравится «Борис Годунов». Русские никогда не сочиняли таких мелодий, как Верди, Леонкавалло или Пуччини.

– Почему вам не нравится Боатти?

Тротти повернул голову:

– Я не говорил, что он мне не нравится.

– Вы что-нибудь узнали от него о Беллони?

– Он и впрямь хочет писать книгу о работе полиции.

Пизанелли улыбнулся:

– А что, собственно, знает комиссар Тротти о работе полиции? Вы случайно не сказали ему, что он мочится против ветра?

– Скорее всего, у Розанны Беллони действительно был любовник, – любовник, которого она, сама того не ведая, делила с сестрой. Южанин, положивший глаз на состояние семейства. А синьор Боатти в данный момент находится в начальной школе Джероламо Кардано, пытаясь что-нибудь разузнать об этом человеке. Человек этот некогда там тоже преподавал.

– Любовник? – Улыбка медленно сошла с лица Пизанелли. – Деньги Розанны после ее смерти переходят к ближайшим родственникам – Марии-Кристине и другим ее братьям и сестрам.

У Берегуардо они повернули налево, и через несколько минут машина загромыхала по мосту через По.

– А знаете, – сказал Пизанелли, – если, как утверждает доктор, Розанну Беллони убили в воскресенье днем, то во всем доме тогда никого не было.

Тротти взглянул на Пизанелли.

– О точном времени смерти с уверенностью можно говорить только после вскрытия.

– Главный вход в воскресенье был закрыт. Можно предположить, что незадолго до смерти Розанна была в доме одна.

– Когда вскрытие, Пиза?

Пизанелли оторвал правую руку от руля и растопырил пальцы.

– На верхнем этаже – никого: ваш приятель Боатти уехал с женой к родственникам в Верчелли. На первом этаже – лавка. Она принадлежит синьору Синьорони и его жене. Небольшой магазин канцелярских товаров, обслуживающий конторы и школы в квартале Сан-Теодоро. Магазин был закрыт, а потому ни синьора Синьорони, ни кого-либо другого в лавке или в складских помещениях за ней быть не могло.

– А вот синьора Изелла была уверена, что Розанна Беллони на выходные уехала.

– Куда?

– Обычно она навещала своего брата – своего сводного брата – в Фодже.

На лице Пизанелли расцвела самодовольная улыбка:

– Покуда вы, комиссар, прохлаждались на речке и ели ризотто, я выполнял кое-какие поручения – ваши же поручения.

– Slofu[20] – и очень дорого.

– Что? – Пизанелли нахмурил брови.

– Slofu – так говорит Боатти. В противоположность fasfu.[21]

– Fast food, – произнес Пизанелли, поправив Тротти.

– Да называй как хочешь, а за тарелку ризотто Боатти выложил больше, чем я зарабатываю в месяц.

– Пора бы нам зарплату прибавить. – Пизанелли пригладил сбоку волосы. – Мне уже приходится отказываться от ленча.

– Из тебя когда-нибудь выйдет хороший полицейский.

Пизанелли посмотрел на Тротти.

– Двенадцать лет я от вас это слышу. – В его голосе слышалась обида. Он перевел взгляд обратно на дорогу. – Днем главный вход в том доме на Сан-Теодоро всю неделю остается открытым. Его запирают только на ночь и по воскресеньям. Если кто-нибудь звонит, нужно спуститься вниз и отпереть дверь. Автоматического замка там нет.

– А это означает, что у убийцы Розанны был собственный ключ от главного входа.

– Или, комиссар?

– Или же убийцу пригласили заранее.

– Из вас когда-нибудь получится хороший полицейский, комиссар.

– Когда-нибудь.

Сон у Тротти как рукой сняло.

– Кто живет на втором этаже?

– Его целиком занимает семейство Роберти.

– Кто эти Роберти?

– Они живут на втором этаже уже больше двадцати лет – с тех самых пор, когда доктор Роберти учился здесь в университете. Он защитил здесь диссертацию и уехал в Турин или куда-то еще.

– Куда-то еще?

– Доктор Роберти жил в Турине, но работал еще и в Варезе. Он из богатой семьи и мог позволить себе снимать квартиру на Сан-Теодоро.

– Зачем ему это было нужно?

– Он надеялся, что ему предложат интернатуру в городской больнице. В конце 60-х женился и с тех пор наезжает сюда примерно раз в месяц. Иногда прочтет лекцию-другую в университете.

– Где ты все это раскопал, Пизанелли?

– А почему вам не нравится Боатти, комиссар?

– Пизанелли, почему ты никогда не отвечаешь на мои вопросы?

– Какие еще вопросы?

– На все те вопросы, что я тебе задаю.

– А я вас спросил, почему вам не нравится Боатти. – Пизанелли чувствовал себя задетым. – И до сих пор жду ответа.

Тротти мрачно улыбнулся.

– Я не отвечаю на ваши вопросы? – обиженным тоном переспросил Пизанелли. – Про вскрытие? Когда будет вскрытие Беллони?

– К примеру.

– Завтра утром, в одиннадцать, – Меренда тоже хочет прийти.

– Спасибо, Пиза.

– А почему вам не нравится Боатти, комиссар?

Тротти молчал.

– Вы на него осерчали, потому что он не изображает страданий. А он правда заплатил за вас в ресторане?

– Как-нибудь, Пизанелли, я сделаю ризотто с лягушачьими лапками и накормлю тебя им до отвала. Будешь тогда говорить про свои slofu и fasfu.

– А вы познакомите меня с Евой-домработницей?

– Откуда ты все разузнал о Роберти?

– Комиссар, почему вы никогда не отвечаете на мои вопросы?

– Откуда ты все разузнал о Роберти?

Вздох.

– Я сходил на Сан-Теодоро и кое с кем поговорил.

– Какая у Роберти специальность?

– Везде много старух, которые коротают время за полузашторенными окнами и всегда рады поделиться своими знаниями с привлекательным молодым офицером полиции. А поскольку, как известно, я наделен и известной чуткостью, и поистине женской интуицией…

– Фаллократ ты. Как и все прочие в квестуре.

Пизанелли сдвинул брови и сосредоточил внимание на дороге.

– Так что дальше, Пизанелли?

– А вы не забыли одну вещь, комиссар?

Тротти пожал плечами.

– Вы помните, как меня любила бригадир Чуффи? И вам прекрасно известно, что фаллократом она меня не считала.

– Бригадир Чуффи мертва, – сказал Тротти холодно. – Какая специальность у Роберти, Пиза?

– Дерматология и ВБ.

– Что?

– Венерические болезни. – Лицо Пизанелли озарилось неторопливой мальчишеской улыбкой. – Года два назад в ту квартиру переселилась дочка Роберти.

– Почему?

– Она учится в университете. Изучает науку о человеческой коммуникации.

– А почему не в Турине?

Пизанелли помотал головой, отчего его длинные волосы выбились из-под воротника рубашки.

– За огромную квартиру в центре одного из самых дорогих на всем полуострове городов Роберти двадцать с лишним лет платит по расценкам 60-х годов. А город наш дорогой потому, что в нем, считается, один из лучших итальянских университетов.

– Считается?

– Мы, итальянцы, – простодушные жертвы собственной риторики. Стоит тебе несколько раз что-нибудь повторить, и ты сам начинаешь в это верить. Не исключено, что это лучший университет в Италии.

– Правда, что итальянские университеты не дотягивают до международных стандартов?

– Лучший университет далеко не всегда хороший университет.

– Поэтому ты и бросил свою медицинскую учебу?

Пизанелли не ответил. Он помолчал и сказал:

– Италия – единственная страна в Европейском сообществе, где окончание университета еще не дает человеку права работать по своей специальности. Хочешь стать доктором философии – отправляйся за границу.

– А правда, что Ломбардская лига хочет, чтобы в каждой провинции Ломбардии был свой университет?

– Похоже, вы думаете, комиссар Тротти, что я голосую за Ломбардскую лигу?

– За нее голосует больше двадцати процентов населения. А если учесть еще тех, кто переехал сюда с юга и голосует против, то получится, что за Ломбардскую лигу выступает около сорока процентов коренного населения Ломбардии.