Электра - Дженнифер Сэйнт

и ужаснулись. Они вернули мальчика к жизни, и сам Гефест вырезал ему из слоновой кости новую лопатку – взамен съеденной Деметрой. Тантала же в наказание ввергли в глубочайшую бездну Тартара, где он пребывает и по сей день – стоит посреди озера, а напиться не может и вечно страдает от неутолимой жажды, не ведая ни минуты облегчения.

Об участи Тантала я слышала, но история его казалась такой невообразимой и давней. А теперь слова рабыни паутиной опутывали меня, будто она, подобно злой, горбатой паучихе, сплетала сеть, из которой мне уже не выбраться. В душном сумраке покоев древняя легенда больше не казалась далекой – напротив, я почти различала стоны измученного Тантала, оглашающие бездну.

– А мальчик? – прошептала я.

– Мальчик вырос. Но отцовская кровь и его испортила.

– Пелоп!

Имя мальчика выплыло вдруг из памяти. И почему тогда, в Спарте, я так мало уделяла этому внимания?

– Так его звали. Он повздорил с каким-то слугой и убил его.

Рабыня покачала головой.

– Не повздорил, хуже. Пелоп добивался одной девушки и, дабы отвоевать ее у соперника, замыслил подлость и убийство. Он подкупил человека по имени Миртил, слугу суженого этой девушки, и тот заменил спицы в колеснице хозяина на восковые. Колесница разбилась, жених этот погиб, однако коварства у Пелопа хватило и на большее. Вместо того чтобы наградить Миртила, как обещал, Пелоп столкнул его со скалы на острые камни. Но обманутый слуга успел отомстить – выкрикнул проклятие, умоляя богов наказать Пелопа и всех его потомков.

– Но ведь они оба убийцы! – воскликнула я слишком уж громко, не сдержалась.

Ифигения шевельнулась, захныкала, и я, вскочив на ноги, принялась поглаживать и укачивать ее, утешая и себя заодно. Потом продолжила, уже тише:

– За что же богам наказывать невинных детей Пелопа?

Вскинув бровь, рабыня взглянула на меня.

– Дети Пелопа вовсе не были невинны.

Не выпуская дитя из рук, я опустилась на место, понемногу увязая в отчаянии.

– Без всяких угрызений совести Пелоп женился на той девушке, и она родила ему троих сыновей: Хрисиппа, Атрея и Фиеста. Двое младших были безжалостны и вероломны, как их отец и отец отца. Взлелеяв обиду на Хрисиппа, они сговорились убить его и захватить царский престол. Но и на этом, разумеется, не успокоились и скоро уже восстали друг против друга. Соблазнив жену Атрея, Фиест попытался завладеть Микенами единолично.

Атрей, отец Агамемнона. Дед моей дочери. Остановить бы ее, не слушать больше, но неумолимая размеренность повествования зачаровывала меня, к тому же я должна была узнать все.

– И как Атрей отомстил?

Пламя трепетало в очаге, и по стенам метались тени, омрачая ее лицо.

– Атрей изгнал обоих из Микен, но все равно не успокоился. Годами обдумывал возмездие. И наконец позвал брата домой, вознамерившись якобы устроить пир в честь примирения. Глупый Фиест совсем забыл, какой пир устроил однажды его дед, и не заподозрил, что у Атрея на уме.

Чудовищный круг жутких повторений.

– Атрей собственноручно зарезал племянников и изжарил их нежную плоть. Фиест съел все до последнего кусочка и ни о чем не догадывался, пока в один ужасающий миг брат его не сдернул крышку с последнего блюда, обнаружив детские головы, пустыми глазницами глядевшие со стола на отца.

И за сына этого человека я вышла замуж. Уму непостижимый кошмар.

Разгромленный, убитый горем Фиест бежал из города. Но в изгнании тоже задумал отомстить. Вернулся и убил брата, однако юных Агамемнона с Менелаем пощадил – шевельнулась жалость в душе. На время установился мир. Атрей был мертв, Фиест правил. У него родился еще один сын по имени Эгисф – утешение отцу, все еще оплакивавшему старших сыновей.

Но где-то далеко, думала я, в изгнании, мужали сыновья Атрея, мечтая вернуться и отомстить дяде в свой черед. Атриды, которые явятся однажды завоевателями, во главе спартанского войска. Я почему-то самонадеянно считала, что Агамемнон разомкнул этот страшный круг, что его победа положила конец кровопролитию.

И теперь не могла побороть подползавшую предательскую мысль. А вдруг Агамемнон лишь снова раскрутил колесо? Вдруг Эгисф, подраставший где-то там, спит и видит собственную месть? Борьба за власть – дело в общем обычное, но история семьи, в которую я вошла, напоминала извитый корень древнего дерева, корявый, запутанный, перекрученный. Стоит ли верить, что Агамемнон и впрямь разрубил этот узел? Что смерть Фиеста насытит наконец алчную утробу Атреева рода?

Я глядела на спавшую в моих объятиях дочь, чистую и безвинную. И думала о детях, рождавшихся в Микенах прежде, представляла их сморщенные личики, прелестные нежные тельца. А потом прошептала:

– Все это в прошлом, – и посмотрела рабыне в глаза. – Благодарю за откровенность. И ни слова никому не скажу.

По-прежнему чувствуя ее пристальный взгляд, я осторожно встала, стараясь не потревожить Ифигению. Добавила, открывая дверь:

– Не говори и ты об этом больше.

И с благодарностью вдохнула свежий воздух за стенами комнаты, спеша уйти скорей из этой мрачной тесноты, подальше от жутких легенд.

Я теперь царица Микен. Кроме проклятой крови Атрея в жилах дочери течет и моя спартанская кровь. У нас мощная крепость и сильная армия. От любой угрозы извне моя дочь защищена.

Но ее отец и мой муж – сын Атрея. Потомок убийц, да таких гнусных, что мне и не снилось. Нет ужасней преступления, чем лишить жизни родича, это величайшее из мыслимых зол.

Да, в пределах нашего царства от внешнего мира мы защищены надежно, но как мне уберечь дочь, если враг не где-нибудь, а в самой крепости?

6. Электра

Мои воспоминания начинаются с болезни. С лихорадки, от которой ломило все кости, бросало в пот и трясло. Глаза жгло, даже в затененной комнате. Передо мной вырастали, корчась, жутковатые фигуры, вспыхивали багрово-синие пятна. Разворачивались подобные кошмарным снам картины, а затем исчезали, повергая меня, еле дышавшую, в растерянность. Чудовища поднимались над полом, и я кричала, сжимаясь от ужаса. Змеистые кольца шевелились вокруг, касаясь моего лица. Я хватала их, силилась сорвать с себя, и тут раздавался голос матери: лежи смирно, успокойся и поспи, все пройдет.

Наконец жар отступил, но в нем сгорели все мои силы, я лежала в постели и пошевелиться не могла. От еды меня тошнило, и даже голову поднять, чтобы напиться, стоило неимоверного труда. Я надолго забывалась тяжким сном, а просыпаясь, не понимала, день на дворе или ночь. Позвали целительницу. О ней сохранились лишь проблески воспоминаний: темная фигура, бормочущая заклинания в полумраке, едкий запах трав, горькая жидкость, замешанная в