Папа большой, я маленький - Такэдзи Хирацука

— Нужно идти прямо. Всё время прямо. Но я непременно должен показать вам ещё кое-что: во-первых, школу, и, во-вторых, вечерний пейзаж этого города.

— Пейзаж можно и не показывать, а вот школу я бы посмотрел, — сказал я.

— Нет, малыш, вечерний пейзаж стоит того, чтобы им полюбоваться. Ах, простите, уже стемнело. Взгляните: всё оделось вечерней дымкой — и здания, и деревья в аллеях, и река, и мост. Заходит солнце. Гаснет день. Как красиво! Словно прекрасный сон… Словно прекрасный сон… Словно… Да ты, никак, спишь, малыш?

«Я сплю! Я сплю!» — подумал я и вправду заснул.

— Не спи, малыш! — Мама потрясла меня за плечо, но я только промычал что-то в ответ.

— Оставь его. Пусть спит, — донёсся до меня голос отца откуда-то издалека, из вечернего тумана.

— Что это? Мне снится сон? — спросил я.

— Какой сон? Разве ты не видишь город в сизой вечерней дымке?

Я открыл глаза. Передо мной стоял странный человек.

— Ты кто? — спросил я.

Человек засмеялся.

Голос был как у папы, а лицо совсем другое. Я вгляделся в него. Это был учитель из страны Что-хочу-то-и-делаю, тот, который назвался гидом. Однако он выглядел как-то странно. Лицо его было вымазано мелом, как у клоуна.

«Чудно как-то! — подумал я. — Зачем понадобилось учителю скрывать, кто он? Намазался мелом… Думает — не узнают. Когда сразу видно, что это он».

Но больше всего меня удивила его шляпа. Это была треуголка, с белым флажком на макушке.

— Что это? — спросил я.

— Это — знак капитуляции, — гордо пояснил учитель.

И зачем ему понадобилось прикреплять на шляпу этот флажок? Может, он и не учитель вовсе? Но человек сказал: «Пойдём, посмотрим школу». И я решил: «Нет, всё-таки учитель».

— А где она? — спросил я.

— А вот…

И мы вдруг оказались в классе.

Что это? И учитель, и ученики стояли вверх ногами.

— Заниматься надо только так, — сказал их учитель.

— А вы не устаёте? — спросил я.

— Ещё как! Поэтому и учитель, и ученики в школе страны Что-хочу-то-и-делаю очень усталые. Видите ли, когда стоишь на ногах, голова делается совсем пустой, и в неё лезет всякая чушь. А так кровь приливает к голове, думать некогда.

— И это называется заниматься?

— А ты сообразительный! — похвалил меня учитель, весь красный от натуги. — В школе страны Что-хочу-то-и-делаю учиться — значит думать только о тяжёлой голове.

В это время послышался стук упавшего тела. Это свалился без чувств один из учеников.

— Учитель! Взгляните, какой он бледный.

— Вот молодец! Отличный ученик!

И учитель, подойдя к нему вверх ногами, ласково погладил упавшего мальчика.

— Он будет первым слугою короля, — сказал он.

За моей спиной послышался кашель. Я оглянулся. Классная комната вмиг исчезла. Передо мной стоял мужчина в мешковатой одежде. Он ухмылялся.

— Кхэ! Я привратник из замка короля страны Что-хочу-то-и-делаю! — прокричал он. — Все, кто хочет попасть на приём к королю, должны ответить на мои вопросы. Ответишь на один вопрос, откроются первые ворота. На второй — вторые. Всего в замке двадцать ворот…

— Знаю, знаю. «Двадцать ворот»![14] — крикнул я.

И сразу же передо мной, хлопая в ладоши, появилось двадцать привратников.

Тут я заметил, что рядом нет ни мамы, ни папы.

— Господин привратник! Вы не видели папу и маму?

— Папу?

— Маму?

Привратники изумлённо переглянулись.

— Вы не знаете, что такое папа и мама?

— В стране Что-хочу-то-и-делаю никто этого не знает, — сказал человек, одетый в сверкающее золотом платье, открывая первые ворота.

— Король! — вскричал я, поражённый его великолепием.

— Не спеши! Я не король. — Кончиком пальца мужчина почесал голову в золотой короне. Из-под короны выглянуло большое лохматое ухо. Мужчина торопливо засунул его под корону.

Я сразу понял, что это ослиное ухо. Осёл в короне! Что-то я уже слышал об этом.

— Кхэ! Кхэ! Я министр. Запомни хорошенько: в стране Что-хочу-то-и-делаю нет ни пап, ни мам. Здесь живут только Одни-Одинёшеньки. И ты станешь Одним-Одинёшеньким, раз пришёл сюда.

— Не хочу! Не стану! Не буду! — заорал я во всё горло и затопал ногами.

— Какой непонятливый! Какой строптивый ребёнок! Нехорошо так вести себя, — рассердился министр.

— Где мой папа? Где моя мама? Отведите меня немедленно к моим родителям. Немедленно! — продолжал я вопить.

— Какой невоспитанный! Похоже, он не знает, что в стране Что-хочу-то-и-делаю нельзя делать всё, что тебе хочется.

И министр исчез, как привидение.

Привратники тоже исчезли. И гид исчез.

«Что это? Я сон, что ли, вижу?» — подумал я.

— Ну да, ты видишь сон. Я пришла помочь тебе досмотреть его, — сказала мама.

— А папа где?

— Папа ушёл вперёд. Наверно, он уже у короля. Пошёл спросить, сможет ли король принять тебя.

— Если он принял папу, то почему же не сможет принять меня?

— Видно, очень трудно получить аудиенцию у короля.

— Почему?

— Не знаю. Должно быть, мы не такие важные господа, чтобы попасть к нему на приём.

— Подумаешь какой!

— И всё же в стране Что-хочу-то-и-делаю многие изо всех сил стараются стать знаменитыми, чтобы попасть во дворец.

— Совершенно верно! — подтвердил появившийся неизвестно откуда гид. — Пойдёмте вперёд. Итак, я сказал вам, что во дворце короля двадцать ворот. На самом деле их нет. Это привратники говорят, что они есть и будто сами они — министры. Настоящие министры вовсе не они, а старушка в Часовой башне, хозяйка фруктовой лавки, художник…

— И ещё кто?

— И я.

— Как?! Вы — министр?

— Тише! Не говори так громко. Мы не хотим, чтобы кто-то узнал, что мы министры. Настоящие министры не появляются с важным видом в золотых одеждах. Они находятся в самых неподходящих местах, и лица у них придурковатые. Так ведут себя министры страны Что-хочу-то-и-делаю. Поэтому даже король не знает, что мы министры.

Гид настороженно огляделся.

— К счастью, нас никто не слышал. Теперь ты знаешь, что я настоящий министр. Пойдём к королю. Но и там ты не говори, что я министр.

— Почему я не должен говорить этого?

— Почему, почему! Не говори, и всё.

И гид торопливо двинулся вперёд.

Мы с мамой пошли за ним. И тут я заметил, что мы проходим сквозь толстые стены дворца, как призраки.

— Так можем проходить только мы, министры, да наши почётные гости, — пояснил гид. — Ну вот, за этой стеной — покои короля, — сказал он и прошёл сквозь стену.

Мы с мамой последовали за ним.

— Как темно!

Было темно, как под землёй, и холодно, будто в леднике. Посредине комнаты стоял король страны Что-хочу-то-и-де-лаю. Лицо его белело в темноте, словно маска, повешенная на стену.

Король не то смеялся, не то плакал. Немигающим взглядом он уставился на меня.

— Ты зачем пришёл? — спросил король.

Голос был добрый и дрожал от страха.

«Где-то я слышал этот голос, — подумал я. — Ах, да это же папа!»

Тут маска упала с лица короля.

— Папа, это ты?

— А кто же ещё! Видишь, я — король.

— Как? Ты — король страны Что-хочу-то-и-делаю? — удивился я.

— Ну да. А ты не знал?

— Настоящий король? Может, ненастоящий, как министр в золотом одеянии?

— Это… — начал было папа, но из-за занавеса за его спиной протянулась рука и закрыла папе рот.

Папа промычал что-то невнятное.

— Папа! — закричали мы с мамой.

Всё кругом потемнело, было слышно, как кто-то тяжело ворочается в темноте.

— Папа! Папа! — закричал я изо всех сил.

Вдруг вспыхнул свет.

— Папа! — вопил я.

— Что случилось, малыш? Ты видел сон?

Из-за москитной сетки в свете лампы на меня глядело улыбающееся лицо папы.

— Ну конечно, кошмары снятся, — сказала мама. — Страшный был сон, малыш?

— Немножко.

— А всё оттого, что папа наплёл тут всякую чушь.

— Вот как! Значит, я виноват, что малыш видит дурные сны?

— Разумеется.

— Что же тебе приснилось, малыш? — спросил папа. — Он видит сны, а я отвечай… Тогда не буду больше рассказывать о стране Что-хочу-то-и-делаю.

— Да уж лучше не рассказывай. Играй один в свою нелепую страну.

— Так… Похоже, я стал Один-Одинёшенек, — огорчился папа.

Мама что-то ответила, но я не расслышал. Заснул снова, и сквозь сон до меня доносились обрывки разговора, будто поднимались мелкие пузырьки из воды.

«Обо мне говорят, — подумал я. — Взрослые всегда говорят о нас, детях, как-то непонятно».

— Какой душный вечер! — донеслось до меня. — Просто дышать нечем…

Это сказала мама.

Папа промолчал.

— Такая погода особенно вредна детям, — продолжала мама.