Павел. Августин - Дмитрий Мережковский

Смутный след какого-то исторически подлинного воспоминания, может быть, уцелел и в свидетельстве «Деяний Апостолов» о чудесном обращении римского сотника, Корнилия, после видения Петру сходящего с неба полотна, с нечистыми животными: «того, что очистил Бог, не почитай нечистым» (Д. А. 10, 15). Смысл видения — тот, что Павлова проповедь — не новшество, потому что и Петр такой же, как Павел, — «Апостол язычников». Но отделить историческую действительность от покрова легенды здесь уже невозможно.

«Нет у меня ни в чем недостатка против высших Апостолов» (II Кор. 11, 5), «почитаемых Столпами» (Гал. 2, 9), — с этим выводом Павла, сделанным на «Апостольском соборе», не могли бы согласиться Двенадцать, уже потому, что Петра поставил «Верховным Апостолом» и положил его «Камнем» в основание Церкви не кто иной, как сам Господь. Грех сатанинской гордыни помнит ли Павел, когда говорит: «Лучше для меня умереть, чем уничтожить похвалу мою» (I Кор. 9, 15)? Так же не могли бы согласиться Двенадцать и с другим выводом Павла, что Закон отменен не только для язычников, но и для обращенных Иудеев.[41]

Как бы то ни было, высшая точка, — зенит будущей Церкви Вселенской — достигнута Деяниями в этом именно свидетельстве об Апостольском соборе, где Павел входит в Церковь. Но если теперь входит в нее, значит, не был в ней раньше или, по крайней мере, не был так, как теперь. Очень знаменательно, что Петр, после того, исчезает из Деяний уже навсегда и почти бесследно: остается только Павел. Но тщетно пытается Лука, «врач возлюбленный» (Кол. 4, 14), исцелить эту зияющую рану Церкви — «великую распрю» Петра и Павла: через пятнадцать веков, в протестантстве, Реформации, рана зазияет снова и уже не исцелит ее никто, кроме одного Врача.

Очень скоро — вероятно, между первым и вторым путешествием Павла — «великая распря» вспыхнула снова, еще большим пламенем.

«…Когда же Петр пришел в Антиохию, я лично противостал ему, потому что он подвергся нареканию. Ибо, до прибытия некоторых учеников от Иакова, он ел вместе с язычниками; когда же те пришли, начал таиться и устраняться, боясь обрезанных». Те, вероятно, так же точно укоряли и обличали Петра, как Павла, за то, что он ест с «нечистыми», а слова Божия: «того, что очистил Бог, ты не почитай нечистым» — уже не вспомнил Петр.

«Вместе с ним лицемерили, synyperkrithesain, и прочие Иудеи (христиане), так что Варнава увлечен был их лицемерием. Но когда я увидел, что они поступают не прямо, по истине евангельской, то сказал Петру при всех: „Если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?.. Мы уверовали во Христа Иисуса, чтобы оправдаться верою… Если же Законом оправдание, то Христос напрасно умер“» (Гал. 2, 13–21).

Петр, конечно, не мог лицемерить. Робок был, застенчив и неуклюж, что показал в ту памятную ночь, в разговоре с привратницей и слугами, во дворе Каиафы: «Не знаю Человека сего» (Мк. 14, 71); но и правдив был бесконечно, что покажет всей своей жизнью и смертью.[42]

Нет, Петр не лицемерил. Был правдив и тогда, в Антиохии. Но, в вечной «распре» между Законом и свободой, верен будет Иисусу, вне Церкви — против Церкви, один только Павел. Та же и здесь антиномия — «согласная противоположность» — у самого Иисуса, как у Павла.

«На путь к язычникам не ходите… а идите… к погибшим овцам дома Израилева», — говорит Господь ученикам (Мт. 10, 5–6) и теми же почти словами скажет о Себе Самом: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева» (Мт. 15, 24); и жене Ханаанеянке, молящей об исцелении дочери: «Нехорошо взять хлеб у детей (Израиля) и бросить псам» (язычникам), говорит как будто жесточайшее слово Милосерднейший (Мт. 15, 26). Если же, все-таки, бросит, то уже, конечно, не с легким сердцем.

«Будет плач и скрежет зубов, когда увидите Авраама, Исаака, Иакова и всех пророков в царстве Божием, а себя изгнанными вон» (Лк. 13, 28). — «Истинно говорю вам: и в Израиле не нашел Я такой веры», — как у римского сотника, в Капернауме. «Многие же придут от востока и запада и возлягут… в Царстве небесном, а сыны Царства извержены будут во тьму внешнюю» (Мт. 8, 10–12). — «Се, оставляется дом ваш пуст» (Мт. 23, 38). — «Идите и научите все народы во имя Мое» (Мт. 28, 19).

Та же мука, раздирающая сердце Господне, — противоречие Закона и Свободы, — раздирает и сердце всей Церкви, в «великой распре» между Петром и Павлом.

«Если бы кто начал проповедовать (вам) другого Иисуса, которого мы (Павел) не проповедуем… вы были бы очень снисходительны к тому (Петру или ученикам Петра)… Это лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид Апостолов Христовых, и неудивительно, потому что и сам сатана принимает вид Ангела света» (II Кор. 11, 4–5, 13). — «Если бы даже мы (Павел) или Ангел с неба стал благовествовать не то, что мы благовествуем вам, да будет анафема» (Гал. 1, 8–9). Если же самому Петру, то ближайшим ученикам его, — эта «анафема» Павла.[43]

«Симон Волхв» и «лжепророк Валаам», в Откровении (2, 14), очень вероятно, Павел.[44] «Ангелу Пергамской церкви напиши: есть у тебя держащиеся учения Валаамова (Павлова)… чтобы сыны Израиля вкушали идоложертвенное и блудодействовали… учение Николаитов (учеников Павла), которых Я ненавижу» (Откр. 2, 14–15).

«Враг-человек (Павел) разрушил Закон», — насадил, как диавол, плевелы в пшеницу. — «Некоторые из язычников, отвергнув благовестие мое (Петра), приняли беззаконное учение врага-человека», — скажет, по преданию Церкви, от начала II века Петр в Послании к брату Господню Иакову,[45] и он же — о видении Павла, на пути в Дамаск: «Кто верит снам и видениям, тот может быть обманут; ведь и нечистый дух является (под видом Ангела света)… Видящий видение не знает, от Бога ли оно… И может ли кто-нибудь поставлен быть видением (в Апостолы)? А если может, то зачем Господь, в течение целого года, обращался и говорил с нами (не в снах и видениях, а наяву)? Если же Господь тебе (Павлу) являлся воистину, то не противься мне (Петру), бывшему с Ним, ибо ты восстал на меня — твердый Камень, положенный в основание Церкви».[46]

Кажется, самим Иисусом, в предсмертную ночь, на Тайной Вечере, предсказаны всемирно-исторические судьбы Церкви, в этой «великой распре» между Петром и Павлом: «Симон! Симон! вот сатана просил (у Бога), чтобы сеять вас, syniásai, как пшеницу (сквозь сито). Но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя, и ты некогда, обратившись (покаявшись), утвердил братьев твоих» (Лк. 22, 31–32). Вечная распря между Петром и Павлом — не одно ли из этих «диавольских сит»?

«Я пришел во имя Отца Моего, и вы не принимаете Меня; а если иной, állos, придет во имя свое, его примете» (Ио. 5, 43). Этот «иной Христос» — Антихрист.

То же, но еще яснее, предсказано и Господом воскресшим: «Когда ты (Петр) был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел, а когда состаришься, то прострешь руки твои и другой, állos, препояшет тебя и поведет, куда не хочешь» (Ио. 21, 18).

Вот что значит: «если бы кто начал проповедовать другого Иисуса, которого мы (Павел) не проповедуем… вы приняли бы его».

Через пятнадцать веков вспыхнет снова, уже всемирным пожаром, все та же «великая распря» между Петром и Павлом, в Протестантстве-Реформации, и люди поймут или все еще не поймут, что значит: «другой поведет тебя, куда не хочешь».

Думает ли Павел о примирении с Петром, хочет ли подать ему «руку общения», когда в конце третьего путешествия, вероятно весною 58 года, в канун Пятидесятницы, решает идти в Иерусалим?[47]

«Из Милета же, послав учеников в Эфес, Павел призвал пресвитеров (тамошней) церкви, и когда они пришли к нему, сказал им… „вот я иду, по влечению Духа, в Иерусалим, не зная, что там со мною будет; только по всем городам возвещает Дух… что узы и скорби ждут меня. Но я, ни на что не взирая, не дорожу своею жизнью, только бы с радостью совершить мне поприще мое и служение, принятое от Господа Иисуса… И вот я знаю, что все вы, между которыми ходил я, проповедуя царство Божие, не увидите больше лица моего“… Сказав это, преклонил он колена и со всеми помолился. Тогда великий плач был у всех, и, падая на шею Павла, целовали его, скорбя особенно от сказанного им слова, что уже не увидят лица его. И провожали его до корабля» (Д. А. 20, 17–38). Это слово к Эфесской общине — как бы предсмертное завещание Павла.

В Тире, куда приплыли на корабле, идущем в Финикию, снова все ученики, с детьми и женами, провожали Павла за город и на морском берегу, «преклонив колена, молились», — в соленой свежести волн, под немолчный шум прибоя, как в «Одиссее» Гомера.

Отплыв же из Тира в Птолемаиду, прибыли в Кесарию Приморскую, куда пришел к Павлу Агав пророк. «И вошедши к нам, взял пояс у Павла и, связав себе руки и ноги, сказал: „Так говорит Дух Святой: мужа, чей этот пояс, свяжут так в Иерусалиме Иудеи и предадут в руки язычников“. Когда же мы это услышали, то… просили, чтобы Павел не ходил в Иерусалим. Но он… сказал (нам): „Что вы делаете? для чего плачете и сокрушаете сердце мое? Я не только хочу быть узником, но готов и умереть за имя Господа Иисуса“» (Д. А. 21, 5 — 13).