37-й пост - Евгений Кукаркин

— Как же они здесь сначала на жаре, потом ночью в холоде, без квалифицированной пом…

— Это не ваше дело, старший лейтенант. Вам приказано выйти последним, выходите. После вас не должно быть ни одной машины.

— Разрешите идти.

— Идите.

Стало почти темно. Офицеры уныло стоят передо мной.

— Собрать все машины, всех солдат, мы едем обратно на перекресток дорог, будем там прикрывать отступающие части.

— Что они там, сдурели? — возмущается лейтенант Хворостов. — Опять мы. Мало нам 37 поста, так и здесь, как штрафников опять каждую гнилую дыру заталкивают.

— А где полки прикрытия? — спросил Петров.

— Они парадным шагом сегодня утром пройдут перед трибунами, там за хребтом. Показуха, мать ее…, а мы за это своими жизнями отдувайся.

— Показушники, хреновы, — тоже ругается Костров. — Им наплевать, что здесь столпилось столько людей и техники, больных и раненых, которым срочно нужна помощь… Ишь, что придумали, перед телеками повертеться, показать, какие мы лихие…

И тут наш замполит вывернул такой мат, длинной в полторы минуты, что у меня даже кожу защипало под бинтами.

— И это говорит замполит, — хмыкаю я.

— И говорю. Ради вшивой политики, им угробить несколько тысяч человек, что скопилось здесь, раз плюнуть. Вся эта война, я признаюсь вам честно, пахнет говном, и за этот запах, мы должны погибать.

Мы все разинув рот смотрим на разбушевавшегося старлея.

— Хватит, — останавливаю я его, — вон там несколько машин, видишь охрана при них… Подтащи туда танк и машину, пусть получат снаряды, там же нас всех заправят горючим, тушенкой, водой и выдадут патроны. Тыловики уже получили приказ. Иди, действуй.

Замполит, как пьяный уходит в темноту.

— А вам, ребята, — говорю остальным, — собрать всех людей. Через два часа выезжаем.

На броне сидят темные фигуры. Я фонариком освещаю лица.

— Джафаров, все на месте?

— Так точно.

— А это кто? Ковалева? Вы что здесь делаете? Вам приказано принимать пострадавших здесь…

— Плевала я на эти приказы. Там врачей и санитаров уже полным полно. Без меня справятся.

— Слезайте. Оставайтесь здесь.

— Товарищ старший лейтенант, я приписана к этой части и для того чтобы меня отсюда сняли, нужен… танк…

— Правильно, — раздается голос Коцюбинского, — будьте танком, товарищ старший лейтенант.

Все засмеялись.

— Разговорчики. Черт с вами, поехали.

Колонна в темноте идет по шоссе в обратную сторону.

На перекрестке, звенят лопаты, слышно кряхтение и мат- пере мат. Солдаты роют укрытия, таскают камни в этой не родной противной земле. Наступает рассвет и вдруг задрожала земля. Все прервали работу. Сзади нас по шоссе с развернутыми знаменами проезжают боевые полки. Впереди, на БТР из люка торчит сам командующий, он небрежно взглянул на нас и проехал дальше.

— Это они должны стоять здесь, а не мы, — слышен голос сержанта.

— Прекратить треп, всем за работу, — это уже голос «свихнувшийся» Кострова.

Ко мне подходит капитан, командир поста, он явно не доволен тем, что попал в мое подчинение, да еще к младшему по званию.

— Товарищ старший лейтенант, на моем участке духи все прибывают и прибывают… Не боятся, сволочи.

— Как это?

— Подошли еще около двадцати бронетранспортеров, несколько пушек и много-много пехоты. Открыто ходят, галдят.

— Пойдем посмотрим.

Действительно, вид невероятный. Техники много, она стоит открыто и кучами, кругом жгут костры, вокруг них сидят духи, отдыхают или жуют. По лагерю бродят отдельные воины, дети и даже собаки.

— Может вдарить по ним, — предлагает капитан.

— Они в ответ с такой силой так вдарят, что сметут нас как щепку. Нам надо дождаться следующего утра, пропустить последние колонны, потом смываемся и мы.

— Смотрите, от них отделяется человек и машет белой тряпкой.

— Не стреляйте, пропустите и позовите мне переводчика.

Через двадцать минут ко мне подводят парня с редкой бороденкой в нелепой тюремной шапочке. Он заговорил и переводчик поспешно затараторил.

— Мне нужен Бекет.

— Это я.

— Мой хозяин, уважаемый Максур, прислал меня сказать вам, что если к утром не уберетесь, он нарушит перемирие. Завтра утром, на нашей территории не должно быть ни одного неверного.

— Передай ему, что я согласен. Утром я уйду.

Парень кланяется, стреляет глазами по сторонам, солдаты выталкивают его за бруствер.

Вечером у меня в щели собрались все офицеры. Замполит приволок две бутылки водки и торжественно выставил их на камень.

— Откуда достал?

— Да еще там у туннеля, достал у интендантов. Эти, гады, везли машину водки и тут же торговали…

— Разливай.

Мы наливаем водку по кружкам, я передаю одну Гале.

— Будешь?

— Буду.

— За конец войне.

Все выпивают, Ковалева морщится, но тянет кружку до дна. Мы спешно заедаем водку хлебом с селедкой.

— Я все же духам не верю, — вдруг говорит Костров, — навалятся на нас ночью и все.

— Что будет, то будет. Последняя ночь в Афгане. Слышите, за нами гул. Это идут колонны, последний шум войны.

— Так мы и уходим, никого не победив? — вдруг спрашивает Галя. — Зачем же тогда все эти жертвы?

— Мы выполняли интернациональный долг, — это говорит капитан, которого прикрепили ко мне.

— Был бы ты на 37 посту, никогда бы не ляпнул таких вещей, — парирует ему Костров. — Считай, что это вторая, после войны 1905 года с Японией, самая позорная война в истории России.

— Ну уж ты и скажешь…

— Он прав, — это уже Хворостов, он кивает на замполита. — В войне, в которой неизвестно за что воюешь, от которой уже все устали, нет выигрыша. Докторша спрашивала зачем такие жертвы, так я скажу, непонятно зачем. Американцы ради своих амбиций, сунулись во Вьетнам и получили по морде, мы повторили тот же путь.

Все замолчали. Вдали гудела колонна машин.

— А вот что будет со мной? — это вдруг спросил лейтенант Петров. — Попал в плен, теперь не карьеры, не армии мне не видать.

— Я в наградные на тебя представлю, может все и образуется, — говорю ему я.

— Ты не знаешь нашу тыловую сволоту. Это в других странах, бывший пленный — человек, а у нас нет…

— Не скули раньше времени, — вдруг сказал замполит. — Еще до дома доехать надо.

Опять наступила тишина.

— Ладно ребята, — это уже говорю я, — давайте не расслабляться. Если еще выдержите по одной, давайте допьем и по своим местам. Хоть она и последняя ночь, но самая тревожная.

Никто выпить не отказывается. Молча допивают водку и уходят по своим местам. Рядом со мной осталась докторша, она сидит на одеяле, закутавшись в теплую куртку, и прижалась к стенке окопа.

— Галя, куда поедешь после войны?

— К дочке, в Тамбов, она там у родителей.

— А муж где?

— Муж объелся груш. Нет мужа.

Она замолчала и я понял, что она не хочет больше распространяться на эту тему.

— Как же ты оказалась в армии?

— Призвали. Как врача призвали, два года тому назад.

— Но ты могла бы и не согласиться.

— Могла бы, да муторно чего то на душе было, вот и согласилась.

На шоссе по-прежнему шумели колонны машин.

— Давай я тебе голову перебинтую, — вдруг сказала Галя. — Если приедешь на родину, может это будет последняя повязка войны, сделанная на Афганской земле.

Мы выдержали до утра. Гул машин на дороге исчез и я приказал готовиться в поход. Вместе с нами просыпаются духи. Мы выезжаем на шоссе, там пусто. Теперь колонна движется к туннелю. За нами на расстоянии, примерно на метров 400, двигаются БТРы душманов.

На нашем бронетранспортере все та же команда: Джафаров с перевязанной рукой; Коцюбинский, как то повзрослевший, со щекой, заляпанной корками высохшей крови; Королева с ободранными коленями, ее брюки явно нуждались в ремонте; лейтенант Петров, много претерпевший в плену, и теперь, с тревогой смотрящий вперед. Я тоже выгляжу не лучше и представляю какой я грязный и усталый.

У туннеля уже установили шлагбаум, два бронетранспортера охраняют вход в черный провал в скале. К нам выходит майор и пристально смотря на нас, кричит.

— Кто старший?

— Я. Старший лейтенант Бекетов, командир 37 поста. Со мной полу батальон, по приказу полковника Мокрецова прикрывал от духов южное шоссе.

— Какой там 37 пост? Почему мне ничего о вас не известно…?

— Не знаю, товарищ майор.

— Постойте здесь, я сейчас позвоню в штаб.

Он уходит и Джафаров взрывается.

— Может нас еще и домой не пустят? По моему, с этим бегством, у наших высших командиров с головкой стало совсем плохо, ходики совсем медленно стучат.

— Разговорчики, — пытаюсь остановить его я.

Возвращается майор.

— Вы ничего запретного не везете, наркотики, контрабанду, валюту?